Читать интересную книгу Маяк - Филлис Джеймс

3

Кабинет миссис Бербридж был мал и находился в западном крыле Кум-Хауса, на втором этаже, а ее личные апартаменты — этажом выше. Поскольку лифт обслуживал только башню, попасть туда можно было, поднявшись с первого этажа либо по лестнице, идущей от черного хода, либо на лифте к кабинету Руперта Мэйкрофта, а затем пройдя через библиотеку. На сияющей белой краской двери, над кнопкой звонка, красовалась медная именная табличка, подтверждающая статус экономки-домоправительницы и ее право на уединение. Дэлглиш договорился о встрече заранее, и миссис Бербридж открыла дверь почти в тот же момент, как прозвучал его едва слышный звонок. Она приветствовала его и Кейт так, будто они были ожидаемыми гостями, но не такими, которых она так уж сильно желала бы у себя видеть. Однако она не была нелюбезна: следовало соблюдать правила гостеприимства. Холл, в который она их провела, оказался неожиданно просторным, и Дэлглиш, еще прежде, чем за ними закрылась входная дверь, успел почувствовать, что входит во владения гораздо более личного характера, чем какие-либо другие, которые он мог увидеть на острове Кум. Переехав на остров, миссис Бербридж привезла с собой реликвии нескольких поколений: семейные памятки о недолговременных или более длительных увлечениях, тщательно отреставрированную мебель в стиле определенного времени, сохраняемую не потому, что она подходит к теперешнему обиталищу хозяйки, но из почитания семейных традиций. Вогнутое бюро красного дерева демонстрировало коллекцию стаффордширских фарфоровых фигурок, не согласующихся между собой ни по размеру, ни по содержанию. Джон Уэсли[19] возглашал что-то с кафедры рядом с большим скульптурным портретом Шекспира, элегантно скрестившего ноги и поддерживающего одной рукой свой внушительный лоб, а другой опиравшегося на стопку томов в твердых переплетах. Ноги разбойника Дика Терпина свисали с боков крохотной лошадки, над которой возвышалась двухфутовая фигура королевы Виктории в регалиях императрицы Индии. За бюро виднелся непривлекательный ряд стульев — два элегантных, остальные просто чудовищные по размерам и виду. Выцветшие обои над ними почти целиком скрывались под картинами: ничем не выдающиеся акварели, небольшие полотна маслом в претенциозных рамах, несколько фотографий сепией, гравюры, изображающие жизнь викторианской деревни, которую ни один сельский житель того времени не смог бы узнать, пара изящных миниатюр маслом — резвящиеся нимфы — в золоченых овальных рамках.

Вопреки явному излишеству у Дэлглиша не возникло ассоциации с антикварной лавкой, вероятно, потому, что все эти предметы были расставлены без учета их особой привлекательности или соблазнительных коммерческих преимуществ. В те несколько секунд, которые он оглядывал холл, следуя за миссис Бербридж и Кейт, он думал: «Поколение наших родителей несло с собой свое прошлое, запечатлев его в красках, фарфоре и дереве, мы же его отбрасываем. Даже история нашей страны преподается или вспоминается по нашим худшим деяниям, а вовсе не по лучшим». Мысли его устремились к его собственной, скупо обставленной квартире высоко над Темзой, и он вдруг испытал что-то вроде чувства вины, слишком иррациональной, чтобы не вызвать беспокойства. Картины, принадлежавшие его семье, и предметы обстановки, которые он отобрал, чтобы сохранить и пользоваться ими, были исключительно те, что нравились ему самому, те, на которых он мог с удовольствием остановить свой взгляд. Семейное серебро хранилось в банковском сейфе: у него не было в нем нужды, да и времени его чистить тоже не было. Картины своей матери и теологическую библиотеку отца он раздал их друзьям. А что, задавал он себе вопрос, станут дети этих друзей делать с нежеланным наследством? Для молодежи прошлое всегда обуза. Что Эмма, захочет — если вообще захочет — принести с собой в их совместную жизнь? И тут в его мысли снова прокралось сомнение: да будет ли у них когда-нибудь совместная жизнь?

Тем временем миссис Бербридж говорила:

— Я как раз заканчивала приводить в порядок свою рабочую комнату, где я занимаюсь шитьем. Может быть, вы согласитесь пройти со мной туда, а потом мы перейдем в гостиную, где вам будет удобнее.

Ома ввела их в комнату в самом конце коридора, настолько отличавшуюся от перегруженного вещами холла, что Дэлглиш с трудом смог скрыть удивление. Это была комната изящных пропорций, очень светлая, с двумя большими окнами, смотрящими на запад. С первого же взгляда становилось ясно, что миссис Бербридж — талантливая вышивальщица. Вся комната была отдана ее искусству. Два деревянных стола, расположенные под прямым углом друг к другу и застеленные белой тканью, а также одна стена комнаты были уставлены коробками; сквозь их целлофановые крышки Дэлглишу были видны поблескивающие шелком катушки разноцветных ниток. У другой стены стоял комод с рулонами шелковых тканей. Рядом с ним доска для заметок была увешана небольшими образцами и цветными фотографиями алтарных покровов, вышитых риз и епитрахилей. Здесь были эскизы крестов — около двух десятков, символические изображения четырех апостолов-евангелистов и других святых, рисунки голубей, возносящихся к небу и слетающих вниз. В дальнем конце комнаты стоял портняжный манекен, на который была наброшена вышитая риза из великолепного зеленого шелка, ее передние вставки были расшиты двойным узором из изящных листьев и весенних цветов.

За ближним к двери столом, трудясь над кремового цвета епитрахилью, сидела Милли. Дэлглиш и Кейт увидели сейчас совсем иную девушку по сравнению с той, которую опрашивали накануне. На ней сиял чистотой белый халат, волосы, зачесанные назад, были стянуты белой повязкой, а безупречно чистые руки осторожно втыкали тоненькую иголку в край нанесенного на шелк рисунка будущей аппликации. Она едва подняла глаза на вошедших и снова склонилась над работой. Ее детское, с острыми чертами лицо так изменилось от серьезности задачи, что она выглядела не просто очень молоденькой, но почти красивой.

Миссис Бербридж подошла к ней и вгляделась в стежки, которые Дэлглишу показались совершенно невидимыми. Ее голос прозвучал так, словно она тихо присвистнула в знак одобрения.

— Да-да, Милли, это просто прекрасно! Очень красиво! Можешь теперь оставить работу на некоторое время. Приходи во второй половине дня, если захочешь.

А Милли вдруг снова обрела свою воинственность.

— Может, приду, а может, и нет. У меня других дел хватает.

Епитрахиль лежала на куске белого полотна. Милли воткнула иголку в уголок ткани, прикрыла краями полотна свою работу, затем, освободившись от белого халата и повязки, повесила их в шкаф у двери. Она была готова к прощальному залпу.

— Я не думаю, что легавые должны приходить сюда и беспокоить нас, когда мы делом заняты.

Миссис Бербридж ответила ей очень спокойно:

— Они пришли сюда, потому что я их пригласила.

— Меня-то никто не спросил. А я ведь тоже здесь работаю. Мне этих легавых уже вчера вот так хватило.

И Милли ушла.

— Она, разумеется, придет во второй половине дня, — сказала миссис Бербридж. — Она любит шить и стала по-настоящему хорошей вышивальщицей за то короткое время, что пробыла здесь. Ее еще бабушка учила, а я нахожу, что так и нужно обращаться с молодыми. Я пытаюсь уговорить ее пойти учиться на курсы при Институте Сити и гильдий,[20] но это трудно. И разумеется, встанет вопрос о том, где ей жить, если она уедет с острова.

Дэлглиш и Кейт сели у длинного стола, а миссис Бербридж ходила по комнате, скатывая прозрачную бумагу с рисунком, очевидно, предназначенным для алтарного покрова, раскладывая катушки шелковых ниток в коробки по цвету и убирая отрезы шелка в комод.

Глядя, как она движется по комнате, Дэлглиш сказал:

— Эта риза очень красива. Вы не только вышиваете, но и рисунок сами придумываете?

— Да, и это, пожалуй, самая увлекательная часть работы. После войны в церковной вышивке произошли очень значительные перемены. Может быть, вы помните, что на алтарных покровах раньше были просто две полосы плетеной тесьмы, чтобы прикрыть швы, и стандартный центральный мотив — ничего оригинального или нового. А в пятидесятые годы поднялось движение за большую изобретательность, за то, чтобы отражать художественные тенденции середины двадцатого века. Я как раз тогда сдавала экзамены в Институте Сити и гильдий и была взволнована и обрадована тем, что там увидела. Но ведь я всего лишь дилетант. Я вышиваю только шелком. Есть люди, которые выполняют гораздо более оригинальные и сложные работы. Я начала вышивать, когда алтарный покров в церкви моего мужа стал разлезаться и церковный староста предложил, чтобы я взяла на себя труд сделать новый. В большинстве случаев я работаю для своих друзей, хотя они, конечно, оплачивают материал и помогают с деньгами, которые я даю Милли. А эта риза — прощальный подарок: знакомый епископ покидает свой пост. Цвет, конечно, зеленый — это цвет для литургии на Крещение и на Троицу, но я подумала, что епископу будут приятны весенние цветы.