Или же не чувствительная ни к чему, равнодушная, холодная статуя? Тем лучше! И такую проймём, найдём слабое местечко, чтобы уязвить, пробить, припечь, повергнуть, уничтожить.
Какая бы ни была, во всяком случае может быть уверена, что найдёт здесь врага упорного, лютого, который не смилуется, не пожалеет.
Да, Ципры ей лучше поостеречься! У Ципры два сердца, одно доброе, другое презлое! Одно любит, другое ненавидит. И чем больше одно любит, тем сильнее ненавидит другое. Она добрейшим, кротчайшим, милейшим созданием может быть, в ком даже через увеличительное стекло не отыщешь малейших недостатков. Но затронь ту, вторую Ципру — от первой не останется и следа.
Ципра всю кровь по капле была готова отдать, лишь бы другая за эту кровь слезами заплатила.
Вот с каким нетерпением поджидали Мелани в Ланкадомбе.
Не успело ещё стемнеть, как вернулась коляска, посланная за ней на станцию в Тисафюред.
Не дожидаясь, пока выйдет кто-нибудь, Мелани сама вылезла из неё, сама поднялась на крыльцо и тут столкнулась с Топанди. Она поцеловала дядюшке руку, тот чмокнул внучатую племянницу в лоб и провёл на террасу.
Там её ждала Ципра.
На ней были белое платье и белый фартук безо всяких узоров и украшений. Нарочно постаралась одеться попроще, в пику барышне-горожанке. Потому что вполне могла бы в кружево да шёлк вырядиться, всего этого у неё было предовольно.
Не подумала только, что и пришелице нельзя, не ко времени наряжаться: траур ведь.
Так что и на Мелани тоже было лишь простое чёрное платье только воротник и обшлага — с изящной кружевной отделкой.
В свой черёд ничего броского во внешности. Красивое овальное личико с детскими ещё чертами и мягкий взгляд излучали доброжелательное спокойствие.
— Ципра, моя приёмная дочь, — сказал Топанди, представляя их друг другу.
С любезностью женщины воспитанной, умеющей с каждым найти верный тон, Мелани протянула ей руку.
— Добрый вечер, Ципра, — сказала она приветливо.
— Нелепое имя, правда? — вскинулась та с иронической усмешкой.
— Напротив, почти что имя богини: Циприя, Киприда.[139]
— Богини? Языческой? — неприязненно тряся головой, нахмурила Ципра свои тёмные брови.
— И библейскую святую — жену Моисея — звали похоже: Сепфора.
— Библейскую? — ухватилась цыганочка за это слово, бросая торжествующий взгляд на Топанди: слышишь, дескать?
Лишь после этого приняла она руку Мелани — и больше не выпускала. Надо про эту вторую, библейскую, получше разузнать!
— Пойдёмте, комнату вашу покажу.
— Будемте на «ты», — сказала Мелани, дружелюбно склоняя голову ей на плечо.
И Ципра поймала себя на том, что, сама не зная как, даже поцеловалась с ней.
Топанди ухмыльнулся, пожал плечами и предоставил им удалиться.
Никакого предубеждения новоприбывшая не изъявляла, ничем не давая почувствовать, будто считает себя выше Ципры. Вела себя так, словно они знакомы с детства.
— У тебя, милая Ципринька, будет первое время страшно много хлопот со мной, я такая неумелая. Ничему-то не научилась полезному ни для себя, ни для других. Ужасно беспомощная! Зато ты всё, конечно, умеешь, так что я поучусь у тебя. Много, наверно, напорчу, уж придётся тебе меня поругать! Но девушки не побранятся — не подружатся. Поучишь меня вести хозяйство? Поучишь, да?
— А тебе охота поучиться?
— Ну а как же! Нельзя же обузой стать для родственников. Да и после пригодится. Хоть замужем за каким-нибудь бедняком, хоть в чужом доме служанкой, всё польза будет от меня.
Горькие слова, но произнесла их эта осиротевшая дочь вельможи-банкрота с такой простотой, такой спокойной умиротворённостью, что настроившаяся было враждебно Ципра вдруг смягчилась. Душевное напряжение спало, ослабло, подобно звуку струн тумане.
Тем временем внесли чемодан Мелани — всего-навсего один, никаких больше баулов да коробок, просто невероятно!
— Ладно, научу. Начнём с разборки вещей. Вот платяной шкаф, вот бельевой. Повесь, разложи, чтобы всё было под рукой. Из барышни, которая горничную гоняет за своими чулками — один здесь, другой оттуда принеси, никогда хорошей хозяйки не получится.
Мелани открыла чемодан и достала сначала уложенные сверху платья.
Было их всего два, перкалевое, на каждый день, и праздничное, батистовое.
— Немножко смялись. Дай мне, пожалуйста, утюг, поглажу перед тем, как повесить.
— Сама будешь гладить?
— А как же. Их мало, приходится беречь. Девушка может спалить, а они должны подольше послужить.
— А больше почему не привезла?
Лицо Мелани чуть порозовело от этого нескромного домогательства, но голос остался по-прежнему спокойным.
— Остальные, милая Ципринька, забрали кредиторы.
— Нельзя было разве спрятать?
— Как? — приложив в порыве праведного негодования руку к груди, удивилась Мелани. — Ведь это значило бы обмануть!
— Верно, — сдержалась Ципра. — Правда твоя.
И она помогла Мелани разместить вещи в шкафах, придирчивым женским взглядом оценивая всё. Бельё нашла она недостаточно тонким, хотя вышивка на нём, работа Мелани, ей приглянулась. Из книг был в чемодане только молитвенник. Ципра раскрыла его, перевернула несколько страниц. В молитвеннике были гравированные иллюстрации. На одной — поясное изображение красивой женщины с семью звёздами над челом; полные слёз глаза её были обращены к небу. На другой — коленопреклонённый юноша с окружённой сиянием главой. Ципра долго их рассматривала. Кто это может быть?
Драгоценностей среди привезённых вещей не оказалось никаких.
Ципре бросилось в глаза, что у Мелани даже серьги отсутствовали в мочках ушей.
— И серёг не взяла? — шёпотом, чтобы заглушить могущее зазвучать в голосе порицание, спросила она.
— Адвокат сказал, что и серьги мои чужими деньгами оплачены, — потупилась Мелани. — Он прав. И серьги я тоже отдала кредиторам.
— Но у тебя тогда проколы зарастут, — рассудила Ципра. — Дам из своих какие-нибудь.
И, убежав к себе, вернулась с серьгами.
— Смотри-ка! И мои были с сапфирами, — не скрыла Мелани своей радости. — Только у тех камни были поменьше.
И, расцеловав Ципру, позволила ей самой вдеть серёжки себе в уши.
К серьгам полагалась ещё брошка. Ципра и ту предложила, приколов к вышитому воротничку. Взгляд её задержался на изящной кружевной отделке. Что за кружавчики? Не вышито, не соткано, но и не связано. Ципра всмотрелась получше, даже потрогала.
— Не догадываешься? Это я крючком связала. Не какое-нибудь старинное искусство, зато очень простое. Давай покажу.