С индусом больше говорить не о чем. По крайней мере, сегодня… Гровс вежливо поблагодарил доктора и прервал связь, повернувшись к коллегам.
— Можно расходиться, — заключил он. — Завтра продолжим.
Смитс собрал свои бумаги и почти незаметно испарился, а вслед за ним суетливо засобирался и Блэк, словно торопясь куда-то.
— Собираетесь рвануть в институт, профессор? — дружески поддел его Гровс. — Что-нибудь свеженькое от «Вотчера»?
— Это сейчас самое интересное, — монотонно ответил Блэк, пытаясь нашарить в портфеле очки, красующиеся у него на лбу. — Марс сейчас стремительно оживает, когда еще такое увидим? Мы все время молимся, чтобы у «Вотчера» ничего не сломалось, пока нет замены. Осталось уже всего ничего!
— Удачи, — коротко пожелал Гровс, увидев, что Блэк наконец-то нашел свои очки и поспешно удалился за пределы бывшей лаборатории. Леонард, к счастью, понял намек и остался, тщетно пытаясь скрыть беспокойство. Он уже догадался, что Гровс хочет поговорить и теперь только ждет распоряжений насчет места и формы проведения беседы. Видно, ему и самому есть, что сказать.
Гровс поднялся и сделал жест рукой, призывая следовать за ним. Они прошли пару смежных помещений и оказались в небольшой аппаратной, похожей на пост охраны. Не останавливаясь, Гровс провел коллегу к дальней двери и открыл замок своим личным ключом. Теперь они прошли по небольшому коридору и оказались в совсем уж спартанской каморке, больше похожей на монашескую келью, оборудованную для аналитической работы с большим объемом информации. Простой стол, кровать и куча аппаратуры.
— Присаживайтесь, — пригласил Гровс, закрывая сплошную дверь и подключая несколько непонятных систем, опутывающих всю комнату тонкими жилами кабелей. — Это единственное помещение, где нас точно никто не подслушает.
— А остальной бункер, значит, под наблюдением? — еще сильнее насторожился доктор.
— Скорее всего, нет, — успокоил его Гровс. — Но 99 и 9 в периоде процентов уверенности для меня маловато. В этой комнате сто процентов. Я хотел поговорить, потому что вижу, что вы единственный, кто не разделяет всеобщий оптимизм, и мне хочется понять, почему.
— Вы знаете мое мнение, — коротко, но эмоционально напомнил Леонард, но Гровс в ответ недовольно покачал головой.
— Вы очень деликатно формулируете свое недовольство, — четко определил он. — Поэтому мне нужны не только выводы, но и весь путь к ним. Я понимаю, что у вас большие разногласия с доктором Мукерджи…
— А у кого их нет? — нервно усмехнулся Леонард, рывком погружаясь в проблему, не дающую ему покоя. — Даже если проводить параллели с Эйнштейном, я один из очень немногих людей в мире, кто понимает суть открытия уважаемого доктора. И при всем уважении, в его теории мне видится множество слабых мест, к которым даже подходов пока не видно. Основываясь на теории групп, даже если принять сомнительные решения Баранова и Тармена, мы получаем крайне противоречивую динамику…
— Другими словами, — понимающе улыбнулся Гровс, деликатно перебив ученого. — Это еще не физическая теория, а лишь некий базис?
— Я постараюсь объяснить проще, — с пониманием кивнул Леонард, почти справившись с волнением. — Если внимательно осмотреть, например, автомобиль, можно многое узнать о повадках его владельца. Потеки масла, мятый некрашеный бампер, плохо прикрученный номер, убитые щетки дворников и так далее. Понимаете? Так же и с новой теорией. Сейчас это набор крайне громоздких формул, в которых почти ничего не напоминает простые и изящные построения Эйнштейна, если мы опять об этом вспомним. Да, как-то работает, но цена?
— А что цена? — аккуратно спросил Гровс. — Не руками ведь считаем, в наше-то время.
— Я не про эту цену, — почти брезгливо поморщился доктор. — Я про врожденную порочность самих построений. У меня такое ощущение, что решение нащупано эмпирически, вслепую! В пределах некой погрешности будет работать, но точность вычислений нам ничего не даст. Это те самые «утечки» из контуров, благодаря которым мы можем их отслеживать и не стесняться собственных поделок. Даже если русские получили точно такое же решение, в чем я сомневаюсь, пока слишком рано объявлять открытие окончательной победой!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Вы все-таки думаете, что русские ушли дальше? — спросил Гровс.
— Не знаю, — честно признался доктор. — Если ушли, то не в рамках того ужаса, который получили мы. Из этих «эпициклов» мы больше ничего не выжмем, кроме сомнительной энергетики.
— Погодите, — остановил его Гровс. — О каких эпициклах вы говорите?
Леонард немного отдышался, собираясь с мыслями. Хорошо заметно, что думал он об этом много раз и очень давно, но до сих пор не решался ни с кем поделиться. И если генерал хочет откровенности, то пусть ее и получает.
— Эпициклы использовались в древних и средневековых теориях движения планет, — очень формально, будто читая лекцию, начал доктор. — В этих теориях все планеты равномерно движутся по малому кругу, называемому эпициклом, центр которого, в свою очередь, движется по большому кругу, который называется деферентом. В центре у нас, конечно, Земля, а все планеты и Солнце движутся вокруг нее. Это все неважно, важно лишь то, зачем это понадобилось. Древним это было нужно, чтобы привести наблюдаемые движения планет с птолемеевскими догмами, сомнение в которых пахло костром вплоть до середины 17-го века. И пока люди наблюдали небо невооруженным глазом, эпициклы худо-бедно работали.
— А потом изобрели телескоп? — предположил Гровс, ухвативший аналогию.
— Даже без этого обошлось, — покачал головой Леонард. — Датчанин Тихо Браге добился рекордной точности наблюдений без всякого телескопа. И Кеплер, глядя на его данные по движению Марса, очень быстро понял, что перед ним простой эллипс. Понимаете, к чему я клоню?
— Нехватка данных? — предположил Гровс.
— Именно! — с плохо скрытым разочарованием кивнул Леонард. — Нужно строить новый ускоритель, но это минимум десять лет, если начать прямо сейчас. Я гарантирую, что если русские открыли все сами, то они нас не опередят. Но если им помогли «извне» и дали более точные данные, тогда даже профан вроде меня, скорее всего, сможет повторить открытие Кеплера и получит полную власть над «резонансом».
Гровс очень крепко задумался, пытаясь решить, стоит ли доверять столь необычной аналогии, равно как и научной интуиции собеседника. В конце концов, Леонард не является всемирно признанным авторитетом в физике, хоть и неплохо в ней разбирается. Впрочем, профаном себя доктор называет зря.
— Строить ускоритель никто не собирается, — устало поморщившись, сообщил генерал. — И я подозреваю, что наш дорогой доктор Мукерджи сделает все возможное, чтобы этого не случилось. В Вашингтоне ему только в рот не заглядывают, так им нравится все, что он говорит. Меня или вас слушать никто не станет, а другим ученым, судя по всему, доступа к новой теории никто не даст. И тоже, скорее всего, по наущению нашего доктора. Поэтому у меня нехорошее ощущение, что кроме «эпициклов» нам в обозримом будущем ничего не грозит.
— Прыжки через пространство! — чуть не простонал Леонард, снова едва не теряя самообладание. — С нынешними схемами никакой энергии не хватит, чтобы перебросить хотя бы пару фотонов на пару километров! Но Мукерджи утверждает, что со временем такая энергия достижима!
— Поэтому он напирает на то, что у русских не может быть ничего подобного, — мрачно добавил Гровс. — А с прыжками инопланетяне шалят, которые русским если не враги, то уж точно не друзья! И опять же, ему верят, а мы с вами уже почти объявлены паникерами.
— Вы хотите сказать, что мы больше не нужны? — с явным холодком в спине поинтересовался доктор.
— Ну а зачем мы еще можем понадобиться? — пожал плечами Гровс. — Ответы на все вопросы получены, все тайны мироздания раскрыты стараниями одного гениального ученого. Вас и Блэка вернут на места и станут присматривать, чтоб лишнего не болтали, остальные вообще толком поработать у нас не успели. Ну, а я человек военный, куда пошлют, туда и пойду, хоть имею все шансы не дойти.