Читать интересную книгу Восхождение денег - Ниал Фергюсон

В мире тогда насчитывалось около сорока фондовых бирж, торги на семи из них постоянно освещались в британских деловых газетах. На Лондонской фондовой бирже обращались облигации пятидесяти семи стран и колоний. География британского капитала рисует нам картину той глобализации. Около 45 % заморских инвестиций вкладывалось в экономику США, Канады и Австралии, 20 % – в Латинскую Америку, 16 % – в Азию, 13 % – в Африку и 6 % – в Европу21. Большая часть капитала, вложенного в ценные бумаги между

1865 и 1914 годами, инвестировалась в заграницу, лишь треть – в отечественную экономику22. В 1913 году общая капитализация мирового рынка ценных бумаг составляла 158 миллиардов фунтов, из которых 45 миллиардов, или 28 %, находились в иностранном владении. Почти половина (48 %) всех бумаг, обращавшихся на Лондонской бирже, – иностранные облигации23. Стоимость иностранных активов в том году в полтора раза превосходила объем экономики Британии. Профицит торгового баланса в 1913 году вырос до 9 % ВВП – прекрасный пример того, что мы бы назвали сейчас британской тягой к накоплению. Примечательно, что до Первой мировой войны в бедные страны вкладывалась гораздо большая доля средств, чем сегодня. В 1913 году четверть всех иностранных инвестиций направлялась в страны, где уровень дохода на душу населения был в пять раз ниже, чем в США. В 1997 году – лишь 5 %24.

Возможно, британского капиталиста привлекали потенциально высокие прибыли в бедных странах25. Возможно, размерам прибылей способствовали распространение золотого стандарта и налоговая дисциплина заморских правителей. Но вряд ли экспорт капитала вырос бы до таких масштабов без британской колониальной экспансии. От 40 % до половины всех британских иностранных вложений приходилось на колонии. Значительная доля капитала вкладывалась в Бразилию или Аргентину, где влияние Лондона было сильным, хоть и неформальным. Инвестиции традиционно тяготели к тем сферам, которые усиливали имперскую мощь, – речь идет не только о государственных облигациях, но и о строительстве железных дорог, портов и шахт. Инвестиции в заморские территории привлекали, кроме того, и гарантиями26. Закон о колониальных займах 1899 года и закон о колониальных акциях 1900 года давали облигациям, выпущенным колониями, те же гарантии, что и консоли – основной бессрочной правительственной облигации. Это позволяло доверителям инвестировать в них активы, находящиеся под их управлением27. Но основная прелесть колониальных ценных бумаг была неявной.

Викторианские правители насаждали в своих заморских владениях систему законов и институтов, которая делала их привлекательными для инвесторов. Причем речь идет не только о триаде Гладстона – стабильная валюта, сбалансированный бюджет и свободная торговля. Важную роль играли законы, особенно законы о защите прав собственности на манер британских, и относительно честное чиновничество – “общественно полезные” феномены эпохи либерального империализма конца XIX века. Заставить заемщика из колоний платить по долгам было проще, чем его собрата из полностью независимой страны. “Южная Родезия, территория в Африке, где белых несколько тысяч, а черных чуть меньше миллиона, может разместить негарантированные облигации, мало чем отличающиеся от нашего, британского, военного займа”, – писал Кейнс, добавляя, что инвестор вполне способен предпочесть “нигерийские бумаги, не гарантированные правительством Великобритании, облигациям Лондонско-Северовосточной железной дороги”28. Жесткое насаждение британского правления, как это случилось в Египте в 1882 году, фактически означало, что отказов от долгов не будет. Единственный риск – неизвестность относительно того, сколько продлится британское господство. Несмотря на рост национально-освободительного движения в разных уголках империи от Индии до Ирландии, еще перед началом Первой мировой войны политическая независимость владений Британской империи казалась делом далекого будущего. Даже большие “белые” колонии к тому моменту получили лишь ограниченную политическую автономию. И уж тем более абсурдной казалась мысль о независимости Гонконга.

В период между 1865 и 1914 годами британские инвесторы вложили в китайские бумаги около 74 миллионов фунтов – мелочь по сравнению с 4 миллиардами фунтов, вложенными за границу. Но для нищего Китая это была значительная сумма20. Безусловно, инвесторов успокаивало, что с 1854 года Британия не только владела Гонконгом, но и контролировала всю китайскую морскую таможню. Но даже в европейских кварталах портовых городов, где гордо реял Юнион Джек и лился рекой джин с тоником, не было полностью безопасно. Какой бы крепкой ни была британская власть в Гонконге, она не смогла предотвратить ни войну с Японией в 1894–1895 годах, ни Боксерское восстание 1900 года, ни революцию 1911-го, скинувшую императора. Собственно, сама революция во многом была результатом неприятия китайцами чрезмерной роли иностранцев в национальной экономике. Каждый из этих социальных катаклизмов наносил ощутимый удар по карманам инвесторов. Так же, как и при более поздних кризисах, будь то японское вторжение 1941 года или переход колонии под власть КНР, инвесторы в Гонконг каждый раз оказывались в минусе30. Впрочем, угроза войн и революций исходила не только от Китая. Это явление было глобальным.

Три десятилетия, предшествовавшие Первой мировой войне, можно считать “золотым веком” для иностранных инвесторов. Связь с зарубежными рынками улучшилась – в 1911 году, после прокладки трансатлантического телеграфного кабеля, сообщение из Нью-Йорка в Лондон шло лишь полминуты, а стоимость его упала по сравнению с 1866 годом в двести раз. К 1908 году почти все страны Европы приняли золотой стандарт. Иными словами, если начинался отток капитала, то они должны были так или иначе ему препятствовать, например – повышать учетные ставки. По меньшей мере, тем облегчалась жизнь инвесторов, ведь риск значительных колебаний обменных курсов существенно снижался31. Правительства по всему миру улучшали состояние финансов – дефляция 1870-х и 1880-х годов перешла в умеренную инфляцию с середины 1890-х, что снизило государственный долг. Экономический рост, в свою очередь, приводил к росту налоговых поступлений в казну32. Однако процентная ставка оставалась низкой. Ставка по британской консоли выросла с 1897 по 1914 год всего на один процентный пункт с абсолютного минимума в 2,25 %. Разница в доходности консоли и иностранных облигаций постоянно снижалась, несмотря на череду дефолтов в 1870-х и 1880-х. За исключением греческих и никарагуанских займов, ни одна государственная или колониальная облигация, котировавшаяся в Лондоне в 1913 году, не превосходила доходность консоли более чем на два процентных пункта. Иными словами, каждый, кто вложил средства в иностранные облигации году в 1880-м, мог вполне расчитывать на вполне достойные прибыли33.

Доходность иностранных облигаций на Лондонской бирже также стабильно снижалась начиная с 1880 года – на нет сходили политические риски вложений за рубеж. До 1880 года курсы австрийских, французских, немецких и русских бумаг весьма чутко реагировали на политические новости. Но дипломатические кризисы и военные конфликты, будь то на Балканах или в Марокко, почти не затрагивали лондонский рынок иностранных долгов в первые четырнадцать лет XX века. После того как лопнул пузырь золотодобывающих компаний в 1895–1900 годах, лондонский фондовый рынок почти не поднимался, а если и падал, то лишь слегка. Все это можно связать с долговременным ростом ликвидности. С одной стороны, он был вызван увеличением добычи золота. Но с другой, что гораздо важнее, – финансовыми новациями. Акционерные банки стали увеличивать отношение активов к резервам, а сберегательные все успешнее привлекали средства среднего класса и бедноты34.

Так что повод для экономического оптимизма был. Все, от Ивана Блиоха в России до Эндрю Карнеги в США, понимали, что большая война погубит мировую капиталистическую систему. В 1898 году в своем шеститомнике “Будущая война и ее экономические последствия” Блиох утверждал: прогресс ведет к появлению столь разрушительного оружия, что сама война должна исчезнуть35. В 1910 году, почти одновременно с учреждением Фонда Карнеги во имя мира между народами, левый британский журналист Норман Энджел напечатал свою книгу “Великое заблуждение”. Он полагал, что война между великими державами невозможна по экономическим причинам – в силу взаимозависимости кредитно-финансовых систем36. Весной 1914 года Специальная международная комиссия опубликовала отчет о зверствах во время Балканских войн 1912–1913 годов. Несмотря на то что комиссия видела, что целые народы планомерно занимались взаимным уничтожением, председатель ее писал во введении к отчету, что великие державы Европы, в отличие от малых балканских стран, “открыли для себя очевидность того, что богатые страны потеряют больше других в случае войны и желают мира более всего на свете”. Сторонник лейбористов и противник военной промышленности (чего стоит его “Война золота и стали”), член комиссии британец Генри Ноэль Брэйлсфорд писал: