чист, как росиночка...
— Если не считать убийства Соколова, — холодно добавил Кузнецов.
— Вранье! — дико взвыл Нестерец и схватился за голову. — Я...
— Хватит! — оборвал его майор. — Вы и так нас изрядно подурачили. Из-за вас чуть шофера не обвинили. Да, подготовились вы к преступлению блестяще, рассчитали все до тонкостей. Немудрено, что столько людей сумели ввести в заблуждение.
— Ничего я не знаю, — твердил Нестерец на допросах в милиции и прокуратуре и сейчас, на суде. Но факты изобличали...
ИНТРОСКОПИЯ
Несчастье в семье Соколовых произошло не в тот субботний вечер, а шестью годами раньше.
Это была самая обыкновенная семья. Василий Спиридонович Соколов прожил с Марией Степановной тридцать с лишним лет. Нельзя сказать, что это был брак по любви, но и несчастливым его тоже назвать нельзя. Дочери с мужьями жили далеко, в разных городах, изредка привозили в гости внучат. Василий Спиридонович работал главным бухгалтером леспромхоза. Мария Степановна в последнее время не работала, однако материальных затруднений они не испытывали: Василий Спиридонович зарабатывал хорошо, часто получал премиальные, да и дочери помогали. Так что денежные сбережения с книжки снимать не приходилось.
В то лето у Соколовых гостили два внука: семилетний Миша и четырехлетний Павлик. Все шло хорошо. Мальчики заболели внезапно и оба сразу. Днем резвились, играли, ходили с бабушкой на озеро. И вдруг вечером, когда вернулись домой, их зазнобило. К ночи температура поднялась до сорока градусов. Оба метались в бреду, дышали тяжело, с хрипом, а младший даже весь посинел. «Двусторонняя пневмония», — констатировал врач «Скорой помощи» и предложил немедленно поместить ребятишек в больницу. Мария Степановна отказалась наотрез.
Три ночи подряд в жуткой тишине, нарушаемой лишь стонами больных детей да звуком мотора приезжавшей периодически машины неотложной помощи, старики по очереди дежурили около больных, и лишь когда приехала мать детей, их положили в больницу. Врачи делали все возможное, чтобы спасти жизнь мальчиков, но состояние их не улучшалось. Взрослые тяжело переживали, но особенно страдала бабушка. Ночами она не могла сомкнуть глаз, днем все валилось у нее из рук. Казалось, жизнь чуть теплилась в когда-то светлом и веселом, а теперь угрюмом и запущенном доме Соколовых.
И тут к Марии Степановне как бы случайно зашла тихонькая и ласковая, на вид вся светящаяся добротой и пониманием старушка, живущая в поселке неподалеку от них, — тетя Ксеня. Она прибрала в доме, сходила в магазин. Впервые за несколько дней у Соколовых был приготовлен обед.
— Знаю, милая, — заговорила старушка мягким голосом, когда Мария Степановна поделилась с ней своим горем. — Бог покарал! Не молитесь, о душах своих не заботитесь, вот всевышний и наказал. Он, всемилостивец, все зрит, — закончила она шепотом.
В этот вечер впервые за много лет Василий Спиридонович накричал на жену. В другое время он, мягкий по натуре, просто посмеялся бы в душе над ее предложением идти к какому-то «святому брату» Петру, который всякую хворь лечит, но сейчас он и сам был взвинчен и расстроен болезнью детей.
— Дурость это — твой святой Петр, — отрезал он.
А на следующий день страшное известие свалило Марию Степановну в постель: умер младшенький, Павлуша. Два дня тетя Ксеня ухаживала за ней. В минуты просветления Мария Степановна слышала ее всхлипывания и горячий шепот:
— Христос тебе родня... Христос тебе любимый...
В конце концов, через силу встав на ноги, Соколова вместе с тетей Ксеней все-таки пошла на поклон к «святому брату». Жил он на окраине поселка, снимал дом.
«Святой» принял их в небольшой комнатке с простой, самой необходимой мебелью.
— Спасите! — Мария Степановна с порога протянула к нему руки и упала на колени.
— Встань, сестра моя, — ласково обратился к ней хозяин. — Расскажи, какое у тебя горе, а там посмотрим, в силах ли я помочь.
— В силах, в силах, брат мой, — коротко заметила тетя Ксеня.
И Соколова стала рассказывать о своей беде.
«Святой брат» ответил не сразу.
— Какая от меня помощь? Помогать будет бог, вот его и попросим. Один умер, второго отстоим.
Мария Степановна в благодарность вытащила из сумочки деньги, тридцать рублей, и протянула их «брату» Петру. Тот с недовольным выражением на лице отвел ее руку и указал на небольшой ящичек в виде копилки:
— Мне самому денег не надо, а вот на постройку храма они нужны.
Врачи упорно боролись за жизнь старшего мальчика. Его мать с опухшим от слез лицом не выходила из больницы, а бабушка усердно молилась.
На следующий день после посещения «брата» Петра тетя Ксеня повезла Соколову в город, на собрание пятидесятников. Их моление не было похоже на церковную службу. Тетя Ксеня посадила Марию Степановну на первую скамью, совсем близко к столу, за которым сидели «брат» Петр и еще двое мужчин. Верующие постепенно тихо заполняли помещение, в доме становилось тесно и душно. Священника здесь не было. Один из сидевших за столом мужчин — обыкновенный, ничем не примечательный на вид человек — просто и понятно обратился ко всем находящимся в комнате. Его слова сразу поразили Соколову.
— Братья и сестры! — говорил мужчина. — Когда вы с богом, вам все открыто, и, утомленные от жизни земной, вы всегда найдете в нем спокойствие для своей души.
Глаза проповедника встретились с глазами Марии Степановны, и она вдруг задрожала, слезы подступили у нее к горлу. А проповедник, словно поняв, что с ней творится, продолжал сладким, проникновенным голосом:
— Ныне, к радости нашей и ликованию, среди нас находятся необращенные, ищущие веры. Пусть они найдут ее...
И тут голос проповедника потонул сначала в нестройном, а затем все крепнувшем хоре:
Не может несчастье проникнуть туда,
Где бодрствует ангел на страже всегда...
Услышав эти слова, Соколова не справилась с собой, закрыла лицо руками и заплакала. Ее трясло, как в лихорадке, она была почти в беспамятстве. Ей казалось, что хор поет где-то наверху, над головой. Тишина и умиротворение снизошли на нее.
На следующий после моления день врач в больнице сказал:
— Внуку вашему стало лучше, теперь пойдет на поправку.
«Вот оно, чудо, свершилось», — подумала Мария Степановна, и сердце у нее радостно забилось, но тут же тоскливо сжалось: «Пошла бы пораньше, и Павлуша был бы живой», — и она почти с ненавистью подумала о муже, запретившем ей раньше обратиться к «брату» Петру.
С