– Ирина, давай договоримся раз и навсегда: фольга ничего не экранирует – это во-первых, и совершенно тебе не идет – это во-вторых.
– Да я уже пробовала, если честно, поэтому сама знаю, что не экранирует. А еще плохо то, что и я постоянно слышу мысли окружающих. Только в основном сумбурно, почти ничего разобрать невозможно, а то, что возможно, – все матом.
– Ну, тут ты недалека от истины. Наверное, в целом так оно и есть.
– Люди – это ладно, доктор! В последние дни я стала слышать мысли птиц, животных и МИКРОБОВ!
– Господи, Ирина, микробы-то о чем думают?
– Ну, дословно сказать не берусь – там все время гул и писк, как если ты позвонил, а на том конце провода факс работает, но мне кажется – ни о чем хорошем. Я вот и руки стала мыть чаще…
– Слушай, давай-ка напишу я тебе направление в дневной стационар. Может, удастся закрыть обратно твою извилину, раз от нее столько хлопот.
– Ой, давайте, доктор, а то я уже устала! Нафиг этих йогов, психи они все!
...
Получил расчетку. Много думал о правительстве в общем и руководстве здравоохранения в частности. Перефразируя задачку из учебника русского языка – (какая?) (кто?) платит нам (какую?) зарплату…
Как правильно легализовать доходы
Так уж выходит, что в бредовую систему, буде такая разовьется у пожилого человека, чаще всего оказываются вовлечены родные и близкие. И уж тогда им остается только запастись терпением, нужными медикаментами и телефоном спецбригады, поскольку бред – это как отечественный автомобиль: приобрел – и вступаешь в перманентную интимную связь с ним самим, его производителями (заочно, но от души) и станциями техобслуживания (очно и стиснув зубы).
Если вдуматься, то жаловаться на жизнь Александре Ивановне (назовем ее так) было грех. Дача, крыша над головой, пенсия, довольно крепкое для семидесяти пяти лет здоровье, внимательные и заботливые дети – живи и радуйся! Разительный контраст с теми страстями, что каждый день охотно рассказывают, смакуя подробности и закатывая глаза, боевые подруги из отдельного дворового пенсионного отряда по сбору и распространению информации и компромата. Послушаешь – и страшно жить становится. Молодежь совершенно деградировала, спилась, села на наркотики и поголовно ушла в криминал. Весь порядок, все моральные и культурные традиции еще как-то держатся за счет неимоверных духовных усилий здесь присутствующих, но тех все меньше с каждым днем: одни умирают, других посдавали в дома престарелых – у апокалипсиса просто нет шансов застать на этой планете нормальных людей!
Александра Ивановна кивала, соглашалась, но рассказывать про своих ей было как-то неловко. У всех в родне люди как люди: выпивают, жен-детей бросают, стариков на хлебе и воде держат, а то и вовсе потихоньку в могилу сводят какой-нибудь страшной порчей, а у нее – интеллигенты, одеты с иголочки, выпивают только по праздникам рюмку-другую, да не бог весть чего, а таких напитков, что по местным алкоголикам жаба паровым катком бы проехала – этакое купить. И ее не забывают – то приоденут, то ремонт в комнате дорогущий сделают, то телевизор новый купят. Словом, нечего народу рассказать, даже как-то подозрительно.
Трудно доподлинно сказать, сколько же времени шли тщательные поиски ложки дегтя, а только услышала однажды Александра Ивановна голос. Он звучал в голове и был негромок, но его невозможно было не различить. Он-то и поведал ей всю подноготную детей. Оказывается, они только изображали из себя законопослушных граждан. На деле же им принадлежали подпольные казино, пара фабрик по производству паленой водки и публичный дом. Не считая того, что сын оказался вором в законе и мозговым центром одной очень известной бандитской группировки. Голос и кличку называл, но Александра Ивановна от волнения ее тут же забыла. А невестка, как выяснилось, была его соратницей, подельницей и хранителем воровского общака. Внуки – так, пока рядовые бандиты, но с перспективами. Правнуки… Тут Александра Ивановна категорически заявила, что вот о правнуках ничего слышать не желает: они солнышки, лапушки – и точка! Удивительно, но голос перечить не стал.
Представьте на месте Александры Ивановны какую-нибудь законопослушную европейскую бабульку: та уже скакала бы, роняя тапки, к телефону, чтобы довести до сведения, сдать куда следует и с гордостью прикрутить к своей двери табличку – мол, ахтунг, здесь живет сознательная гражданка, сотрудничающая с полицией. Теперь вспомните, о какой стране идет речь. Наша старушка выдохнула с облегчением: ну, слава те яйца, все как у людей! И перед соседями не стыдно. Только вот за детей немного тревожно – а ну как придут с обыском, найдут какую-нибудь улику да и упекут в кутузку. А у нее уже не то здоровье, чтобы передачи носить. Надо детям как-то помочь.
В тот вечер дети пришли домой довольно поздно: видать, криминальный бизнес – штука трудоемкая, кропотливая и отнимающая уйму времени. Как потом рассказывал сын пациентки, самой большой ошибкой при расстановке мебели в квартире оказалось отсутствие в прихожей двух стульев (ну, хотя бы табуреток) и аптечки с чем-нибудь сердечным. Через весь коридор были натянуты бельевые веревки, на которых, закрепленные прищепками, висели мокрые купюры. Александра Ивановна была поглощена работой: она замачивала в тазике с мыльной водой очередную пачку купюр – как раз из тех, что были отложены главой семейства на покупку гаража. Еще одна партия денег выполаскивалась в ванне, в чистой воде.
– Ну вот, – утирая пот со лба, улыбнулась бабулька, – теперь все будет в порядке.
– Что будет в порядке? – автоматически переспросил еще не вышедший из ступора сын.
– Бабки я вам отмыла, вот что. Теперь ни один поганый мент не подкопается! – гордо пояснила она и запела что-то под нос. Кажется, «Мурку».
...
Старшая просит на день рождения новый сотовый телефон взамен украденного в школе. Младшая, которой пять лет исполнилось в июле, хмурится. Пришлось успокоить, разрешив послезавтра задуть свечки на торте вместе с сестрой, а также сообщив, что до Нового года – всего четыре недели. Похоже, Дед Мороз крупно попал.
Еретичка
Взаимоотношения, складывающиеся у наших пациентов с Богом, трудно описать однозначно, уж очень они разносторонние – от неприятия и заочных упреков в несовершенстве этой долбаной реальности до прямого диалога, минуя Метатрона и Неопалимую Купину. Тематика прямых бесед также довольно различна и выходит далеко за рамки заповедей, что были однажды выданы.
Эльвира, вероятно, уже некоторым из вас знакома благодаря ее особой диете. Надо сказать, что после стационара она чувствовала себя довольно неплохо, поправилась и посвежела, аккуратно ходила на прием, выполняла все рекомендации по лечению, но… Болезнь – такая штука, она не всегда интересуется нашим мнением относительно того, как себя вести и каким лекарствам поддаваться. Более того, у нее десяток фиг в карманах и полтонны нездорового сарказма наготове.
В этот раз было видно, что с Эльвирой что-то не то: в диспансер она явилась чуть ли не к открытию, но в кабинет после регистратуры не пошла: долго бродила по коридору, потом пила чай в буфете, потом села на самую дальнюю от кабинета лавочку, минут через пять пересела чуть ближе, потом еще… В итоге она перешагнула порог кабинета только часа через три. Вид у нее был сосредоточенно-озабоченный.
– Эля, здравствуй. Ты все же превзошла мои ожидания и успела до конца приема.
– Здравствуйте, доктор. Вы знаете, попасть к вам было довольно сложно.
– Ну, учитывая разницу во времени между твоим прибытием в диспансер и текущим моментом – пожалуй, да, соглашусь. В чем же конкретно эта сложность заключалась?
– Очень трудно быть еретичкой, доктор.
– Поясни, пожалуйста.
– Дело в том, что я опять стала разговаривать с Богом. После стационара было короткое затишье, и вот Он снова со мной заговорил.
– Раньше, насколько я помню, Он просто давал тебе понять, чего он хочет, а чего – нет. Что-то изменилось?
– Да. Теперь Он просто об этом говорит. Может быть, я стала тоньше чувствовать. А может, Он счел меня тупицей и стал выражаться конкретнее – не знаю.
– О чем хоть говорит-то? Вдруг что-то ценное?
– Да пока ничего такого особенного, в основном на меня ругается и обижается.
– На тебя-то за что?
– За то, что я Его не слушаю и иду против Его воли. Говорил не есть – я не послушалась. Теперь стал требовать, чтобы я прекратила пить лекарства и ходить к вам на прием – а я снова не послушалась. Он очень обижается и иногда ТАК может приложить словом – я и не подозревала, что Он умеет.
– Ну, учитывая Его опыт общения с народными массами, я не сильно удивляюсь. Удивляет другое – что Он до сих пор не взялся за какую-нибудь мухобойку с целью воспитательного гомицида. Еще удивляет, что ты Его не слушаешься. Стойкая ты девушка, как я погляжу. Другая уже давно послушалась бы и бросила пить лекарства.