Овладев собой, Эмма с веселой улыбкой проговорила:
— Ах, Саутуэйт, все-таки не забывай, что дочь коммерсанта сейчас занята денежными вопросами. Ведь на мне лежит тяжкий груз ответственности. А как только я раздам деньги из этого ридикюля и произведу все выплаты, меня перестанет угнетать ответственность. Теперь понял?
Граф какое-то время молчал. Наконец, выпустив ее из объятий, он сказал:
— Что ж, иди, если должна. Я распоряжусь насчет кареты — чтобы тебя отвезли домой.
Глава 25
В десять часов Эмма постучала в синюю дверь. Рядом с ней, охраняя ее, стоял мистер Диллон. Эмма же крепко держала под мышкой свой ридикюль.
Она гадала, знал ли мистер Диллон о том, что ее всю ночь не было дома. Мейтленд, конечно, знал, потому что сидел в холле, ожидая ее. Горничная тоже знала, как, возможно, и все остальные слуги. И то, что она явилась домой в карете графа, могло вызвать у них всевозможные догадки по поводу ее времяпрепровождения. «Хорошо, если б они решили, что Саутуэйт просто устроил торжественный ужин в связи с успешным окончанием аукциона», — подумала Эмма.
Мистер Диллон исчез, как только дверь открылась, — он пошел присмотреть за каретой и лошадью. А открыла дверь та же пожилая женщина, что и в первый раз. Но сегодня она повела Эмму не в студию, откуда доносились голоса работавших женщин, а в заднюю часть дома, в комнату, выходившую окнами в сад.
Предупрежденная письмом заранее, Мариэль ждала Эмму в обществе старика, очевидно, и представившего рисунки на распродажу. Поздоровавшись с ними, Эмма открыла свой ридикюль.
— Как вы, возможно, слышали, аукцион оказался успешным, — сказала она. — Люди пришли на него ради картин старых мастеров и драгоценностей, но раскупили почти все.
Старик кивнул, но глаза его были устремлены только на ридикюль. Без дальнейших церемоний Эмма вынула деньги и пересчитала их. Оказалось — семьсот фунтов.
Вручив старику экземпляр каталога, она пояснила:
— Здесь помечены суммы, полученные за каждый рисунок. Была публичная распродажа, и потому у меня не было бы возможности обмануть вас. Но я не обижусь, если вы захотите все пересчитать, чтобы убедиться, что я заплатила вам честно. Но конечно же, десять процентов от выручки причитается «Дому Фэрборна» в качестве комиссионных.
Старик что-то сказал Мариэль по-французски. Та покачала головой, потом взяла каталог и взглянула на цифры.
— Он вам доверяет, но я предпочитаю проверять, — сказала француженка.
— Да, разумеется, — ответила Эмма.
Вскоре Мариэль отложила бумагу и кивнула старику. Он сгреб деньги, встал и, поклонившись, вышел из комнаты.
— Его это смущает, — сказала Мариэль. — Он рад, что вы проявили скромность и не назвали его имени. — Она указала на строчку в каталоге, где было указано, что «рисунки получены из коллекции уважаемого джентльмена, не пожелавшего назвать свое имя». — Он благодарен вам и расскажет про вас другим. Возможно, вам поступят новые вещи на продажу.
Эмма вынула из ридикюля еще одну пачку денег.
— А вот двадцать процентов вам.
Мариэль кивнула и пересчитала деньги — четырнадцать фунтов.
— А где еще один владелец вещей? Я и ему должна, — сказала Эмма. — Это за то, что было в повозке.
— Об этом я ничего не знаю.
— Думаю, кое-что вы все-таки знаете. Он ведь частенько здесь бывает. Разве не так?
Мариэль пожала плечами:
— Возможно. Иногда. Мне приходилось с ним здесь встречаться, но нечасто.
Эмма внимательно посмотрела на красивую молодую женщину, столь успешно демонстрировавшую французскую беззаботность. Казалось, Мариэль наскучил этот разговор.
— Вам известно его имя? — допытывалась Эмма. — Не знаете, где он живет? Может, где-то поблизости? Может быть, вы видели, в какой дом он входит? — Она помолчала, потом осмелилась задать нескромный вопрос: — А он часто бывает в этом доме?
Мариэль пристально взглянула на гостью.
— Думаете, я солгала вам? Но если так, то почему вы считаете, что сейчас я скажу правду?
— Возможно, потому, что вы заподозрили: речь идет о чем-то большем, чем повозка с шелками и винами.
Мариэль устремила взгляд в окно и, прищелкнув языком, пробормотала:
— Столько суеты из-за четырех шиллингов.
— Но возможно, речь идет не о четырех шиллингах.
Француженка рассмеялась и покачала головой:
— Нет-нет, я бы предпочла не иметь с вами торговых дел. Видите ли, я полагаю… — Мариэль о чем-то задумалась, потом вдруг выпалила: — Он глупец, и я думаю, вы это знаете, если встречали его. А глупцы — они всегда опасны.
— Насколько он опасен для вас?
— Опасна его глупость, а не он сам. Он приходил сюда две недели назад. Хотел снять комнату наверху. Предлагает хорошую цену, как и в случае с этой повозкой. Слишком хорошую, понимаете?
— Так он поселился здесь?
Мариэль закатила глаза, как будто Эмма задала глупейший вопрос.
— Вовсе нет. Ему нужна комната для человека, который скоро прибудет в Лондон. И он считает, что поступает очень умно. Разговаривает со мной так, будто я обязана хранить его тайны. — Мариэль многозначительно подмигнула и добавила: — Я прекрасно понимаю, что этот глупец может подвести меня под виселицу, если я не проявлю осторожность. Он слышал истории о Мариэль Лайон и думает, что хорошо меня знает.
— Что вы ему сказали?
— Сказала, что здесь одни только женщины и что у нас нет комнат для мужчин. Сказала, чтобы он убирался отсюда и держался от меня подальше. Я выгнала его.
— А как вы думаете, для кого он хотел снять комнату? — спросила Эмма.
— Разве не ясно? Для того, кому нужно укрытие и кто не осмеливается снять номер в гостинице, на постоялом дворе или в доме какого-нибудь англичанина. Возможно, это и есть человек, поставляющий вина, то есть тот, что прислал повозку. Но я не желаю ввязываться в опасное дело, которое принесет мне одни неприятности. Ведь за мной следят другие глупые люди! Думают, я стану что-то делать при свете дня и у них на глазах! А этот глупый человек… Он подумал, что я еще глупее, чем он!
Эмма невольно рассмеялась:
— Что ж, по крайней мере теперь у него есть прозвище — Глупец! Но ведь людей, которых можно так назвать, много, не так ли? И как же вы различите их, как отличите одного от другого? Может быть, Толстый глупец или Высокий глупец?
Мариэль хмыкнула:
— Ну… есть один, который следит за мной, и он слишком красив, чтобы его можно было не заметить. Я не знаю, какое имя подойдет ему лучше. Можно называть его Красивый глупец или Очень большой глупец.
Они посмеялись, радуясь возможности отвлечься. Затем Эмма стянула завязки своего ридикюля и, поднявшись, сказала: