вы сами видеть, а хотя б вы не приметили, так видит то всемогущий; но сказать того вам не могу, потому что истинно сам того не знаю, а мне велено только вас арестовать и…» – «И что еще? – подхватил он. – Скорей уж сказывайте, скорей, ради бога, всю величину несчастия нашего!» – «И привезть с собою в Кенигсберг!» – отвечал я, пожав плечами. «Обоих нас с женою?» – подхватил он паки, едва переводя дух свой. «Нет, – отвечал я, – до графини нет мне никакого дела, и вы можете, сударыня, быть с сей стороны спокойны, а мне надобны еще ваш учитель да некоторые из людей ваших, о которых теперь же прошу мне сказать, где они находятся, чтоб я мог по тому принять мои меры». – «Ах! господин офицер! – отвечал он, услышав о именах их. – Они не все теперь в одном месте, и один из них оставлен мною в той деревне, из которой я теперь еду, а прочие, с учителем, в настоящем моем доме и в той деревне, куда я ехал и где имею всегдашнее мое жительство». – «Как же нам быть? – сказал я тогда. – Забрать мне надобно необходимо их всех, и как бы это сделать лучше и удобнее?» – «Эта деревня, – отвечал он, – несравненно ближе той, так не удобнее ли возвратиться нам, буде вам угодно, хоть на часок в сию, а оттуда уже проехать прямою дорогою в дом мой, и там отдам я уже и сам вам всех их беспрекословно». – «Хорошо! Государь мой!» – сказал я и велел оборачивать карете назад, а сам, увидев, что карета у них была только двухместная и что самим им было в ней тесновато, потому что насупротив их сидела на откидной скамеечке дочь их, хотел было снисхождение и учтивство мое простереть далее и сесть в проклятую свою и крайне беспокойную фуру; однако они уже сами до того меня не допустили. «Нет, нет, господин поручик, – сказали они мне, – не лучше ли вместе с нами, а то в фуре вам уже слишком беспокойно». – «Да не утесню ли я вас?» – отвечал я. – «Нет! – сказали они. – Места довольно будет и для нас, дочь наша подвинется вот сюда, и вы еще усядетесь здесь». – «Очень хорошо», – сказал я и рад был тому, и тем паче, что мне и предписано было не спускать графа с глаз своих и не давать ему без себя ни с кем разговаривать.
Таким образом, усевшись кое-как в карете с ними, поехали мы обратно в ту деревню, откуда он ехал. И тогда-то имел я случай видеть наитрогательнейшее зрелище, какое только вообразить себе можно. Оба они, как граф, так и графиня, были еще люди не старые и, как видно, жили между собою согласно, и друг друга любили искренно и как должно, и как оба они считали себя совершенно ни в чем невиноватыми, то, обливаясь оба слезами, спрашивали друг у друга и муж у жены, не знает ли она какой несчастию их причины и чего-нибудь за собою, а она о том же спрашивала у мужа и заклинала его сказать себе, буде он что знает за собою, и он клялся ей всеми клятвами на свете, что ничего такого не знает и не помнит, за что б мог заслужить такое несчастие. А как самое несчастие воображалось им во всей величине своей, то оба погружались они не только в глубочайшую печаль, но и в самое отчаяние. Несколько времени смотрел я только на них и на обливающуюся слезами молчащую дочь их, девочку лет двенадцати или тринадцати, и, сожалея об них, молчал, но наконец, как они мне уже слишком жалки стали, то стал я их возможнейшим образом утешать и уговаривать и употреблял на вспоможение себе всю свою философию. Сперва не хотели было они нимало внимать словам моим, но как увидели, что я говорил им с основанием и всего более старался убедить их к возвержению печали своей на господа и к восприятию на него надежды и упования, могущего не только уменьшить несчастье их, которого существо всем нам было еще неизвестно, но и совершенно их избавить, и уверять их, что он и сделает то, а особливо если они ни в чем не виновны, то влил я тем власно как некакой живительный бальзам в их сердце и вперил в них о себе еще несравненно лучшее мнение, нежели какое они сначала восприяли. Со всем тем, имея о всех наших русских как-то предосудительное мнение, чуть было не покусились они соблазнять меня деньгами и отведать подкупить и склонить к тому, чтоб я им дал способ скрыться и уехать в соседственную Польшу. О сем намекали они уже друг другу, говоря между собою по-французски и думая, что я сего языка не разумею, и вознамерились было уже пожертвовать хоть целою тысячью талеров, если дело пойдет на лад и я на то соглашаться стану, а особливо побуждало их к тому и то, что и деньги у них были к тому готовы и вместе с ними в карете: но я при первом, заикнувшемся мне издалека слове тотчас сказал им, чтоб они о том пожаловали и не помышляли, и что видят они пред собою во мне честного и такого человека, который ни на что чести своей не променяет и не польстится ни на какие тысячи, хотя бы их в тот же час получить было можно. Таковое бескорыстие не только их удивило, но и вперило их ко мне множайше почтение и такую доверенность, что они не усумнились признаться мне, что находятся с ними в карете многие тысячи; а при сем самом случае граф и признавался мне в том, как почел было нас разбойниками и хотел меня застрелить, и чтоб в истине слов своих меня удостоверить и приобресть более себе доверие, то достал даже и самые спрятанные им пистолеты и, выстрелив из обоих их с дозволения моего по воздуху; хотел было для напоминания о том случае меня подарить оными, но я и от сего подарка учтиво отказался.
В сих собеседованиях доехали мы до того католицкого монастыря, в который он действительно тогда заезжал и мимо ворот которого надлежало нам тогда ехать. Тут, из опасения, чтоб не мог граф каким-нибудь образом у меня ускользнуть в оный и из которого мне трудно б было его уже получить, велел я казакам ехать поближе к карете и окружить оную, но тем