– Да, да, – любезно подтвердил лорд Грей, – вот уже скоро двести лет, как ваши Пекуа в Кале – англичане.
– О, – с жаром воскликнул ткач, – Пекуа!..
И вдруг осекся.
– Что Пекуа? – удивился лорд Грей.
– Пекуа, милорд, – сказал Жан, в смущении теребя в руках свою шапку, – Пекуа политикой не занимаются, вот что я хотел сказать. Англичане ли они, французы ли, только бы иметь им там наковальню, а здесь – ткацкий станок, чтобы можно было кормиться, и Пекуа довольны.
– Как знать, – благожелательно заметил лорд Грей, – а может, вы откроете ткацкую мастерскую в Кале, станете тоже подданным королевы Марии, и обе ветви рода Пекуа наконец воссоединятся после стольких лет.
– А что ж, очень может быть, – добродушно проворчал Жан Пекуа.
Габриэль ушам своим не верил. Доблестный горожанин, так храбро оборонявший свой город, вдруг преспокойно заговорил о переходе в английское подданство! Словно для него это было то же самое, что переменить белье. Но Жан подмигнул ему, дав понять, что здесь кроется какая-то тайна.
Вскоре лорд Грей распростился с обоими.
– Завтра мы отправимся вместе в Кале, – сказал он им. – Вы можете заняться теперь сборами в дорогу и попрощаться с городом. Я отпускаю вас на честное слово. К тому же, – добавил он со свойственной ему чуткостью, – о вас будет сообщено страже у ворот, да и вообще никого из города не выпускают без пропуска коменданта.
Габриэль молча поклонился и вышел из дома вместе с Жаном Пекуа.
– Что вы затеяли, друг мой? – спросил он ткача по дороге. – Неужели вы не можете сразу откупиться какой-то там сотней экю? Отчего вам так понадобилась поездка в Кале? У вас и в самом деле есть родственник – оружейник? Почему вы так странно себя повели?
– Тссс! – ответил с таинственным видом Жан Пекуа. – Вы можете положиться на своего оруженосца?
– Я за него ручаюсь. Ему подчас изменяет память и у него бывают этакие завихрения, но человек он верный.
– Хорошо, – сказал Пекуа. – Не посылайте его в Париж за выкупом сразу же из Сен-Кантена. Возьмем его с собой в Кале и оттуда пошлем в Париж. Нам потребуется его помощь.
– Но что же, в конце концов, означают все эти предосторожности? – спросил Габриэль. – У вас, я вижу, и родственника нет никакого в Кале.
– Есть! – возразил Пекуа. – Пьер Пекуа существует. Это так же верно, как и то, что он воспитан в любви к своей старой доброй Франции и никогда не откажется поддержать какой-нибудь ваш героический замысел, вроде того, что возник у вас здесь, в Сен-Кантене.
– Друг мой, я догадываюсь, – сказал Габриэль, пожимая руку ткачу. – Но ты слишком высоко меня ценишь и судишь обо мне по себе. Ты даже и не представляешь, сколько было личных побуждений в моем кажущемся геройстве. Не знаешь, что и в дальнейшем я вынужден буду целиком отдаваться выполнению одного священного долга.
– Ну и что ж? – возразил Жан Пекуа. – Вы исполните этот свой долг, как и все прочие. А среди этих прочих, – он понизил голос, – есть такой: ежели представится случай, то в Кале мы рассчитаемся за Сен-Кантен.
XXXVI. Почтенный Арно дю Тиль продолжает действовать
Предоставим молодому капитану и старому горожанину мечтать о расплате и вернемся к стрелку и оруженосцу, которые все еще находятся в доме лорда Грея.
После ухода пленников стрелок действительно попросил у своего начальника обещанное вознаграждение, и тот, не слишком упираясь, расплатился с ним; он был доволен проницательностью, с какой комиссионер выбрал для него товар.
Арно дю Тиль, в свою очередь, тоже ждал от стрелка комиссионных, и тот, надо отдать ему должное, не подвел приятеля. Когда стрелок вошел в комнату, Арно сидел за столом и заносил в свой знаменитый реестр следующие строки:
«За то, что ловко добился внесения виконта д’Эксмеса в список военнопленных и тем самым временно освободил монсеньора Монморанси от указанного виконта…»
– Чем это вы заняты? – спросил стрелок, хлопнув его по плечу.
– Чем занят? Счетом, – ответил лже-Мартен. – А в каком положении наш счет?
– Полностью оплачен, – подмигнул стрелок и сунул монеты в руки Арно. – Как видите, я слово держу и денег не жалею. Оба пленника, на которых вы указали, хороши. Особенно ваш господин. Он даже и не торговался или, вернее, наоборот – торговался. Старик, правда, был не слишком сговорчив, но как горожанин и он неплох, и, если бы не вы, я мог бы, по правде говоря, выбрать куда хуже.
– Не сомневаюсь, – пересчитывая деньги и кладя их в карман, сказал Арно.
– Но не торопитесь, друг, – продолжал стрелок. – Вы видите, что я плачу хорошо. Теперь вы должны мне подыскать третьего пленника – кого-нибудь из дворян.
– Ей-богу, мне больше некому покровительствовать, – осклабился Арно. – Выбирайте уж сами.
– Я знаю, что могу выбрать и сам, но еще раз прошу помочь мне в этом деле. Ведь можно выбирать среди мужчин, женщин, стариков и даже среди детей благородного происхождения…
– Как? – спросил Арно. – И среди женщин?
– Особенно среди них, – ответил англичанин. – И если вы знаете женщину не только знатную и богатую, но молодую и красивую, то мы можем на ней неплохо заработать, ибо милорд Грей дорого перепродаст ее своему зятю, лорду Уэнтуорсу. А этот сластолюбец, как я слыхал, пленниц любит еще больше, чем пленников.
– К сожалению, такой я не знаю, – сказал Арно. – Впрочем, позвольте… Но нет… Нет, это невозможно.
– Отчего невозможно? Мы ведь здесь хозяева и победители. И, кроме адмирала, можем всякого объявить военнопленным.
– Это верно, – согласился Арно, – но красавица, которую я имею в виду, не должна находиться близко от моего господина, не должна видеться с ним. А держать их в плену обоих в одном месте – это никак не способствует их разлуке.
– Отчего же? Лорд Уэнтуорс небось никому не покажет свою красивую пленницу.
– Да, в Кале, – сказал, размышляя, Арно. – А в дороге? У виконта будет время наглядеться на нее и наговориться с нею досыта.
– Не будет, уверяю вас, – ответил англичанин. – Мы двинемся туда двумя колоннами, одна раньше другой, и между рыцарем и красавицей ляжет двухчасовой переход.
– Да, но что скажет старик коннетабль? – вслух задал вопрос Арно. – Если он узнает о моей проделке, то мигом велит меня вздернуть.
– Узнает? Да об этом вообще никто не узнает, – уверял его стрелок-соблазнитель. – Сами-то вы не проболтаетесь, и, если только ваши деньги не заговорят…
– А сколько бы их было? – спросил Арно.
– Опять половина ваша.