– Нужно было, нужно было. Моя вина. Действительно, теперь мне пришло в голову. Я надеюсь, мистер Эшли упомянул, что его интересовало... Но почему же я не подумал об этом? Конечно, никто вас не винит, миссис Гендерсон; на самом деле мы очень благодарны вам за то, что вы ее вернули. А теперь, быть может, этим утром, по этому очень радостному поводу...
Пока викарий спокойно, со знанием дела, завершал церемонию, Роб тихонько проскользнул мимо меня к столу и начал листать страницы лежащей там книги «Уан-Эш, 1780-1837».
Я смотрела через его плечо. Страницы были пронумерованы, в прекрасном состоянии, и все на месте. Но Роб перевернул каждую в поисках, как я поняла, какой-то бумаги, которую могли спрятать между страницами. Бумаги. Или письма. Отец, наверное, изучал приходскую книгу вместе с семейными документами, прежде чем последний приступ не вынудил его уехать в Бад-Тёльц.
– Ничего, – тихо сказала я.
– Вроде бы ничего, – ответил Роб. – Похоже, некоторые ставили здесь свои подписи после свадебного застолья, а не до, правда? А впрочем, возможно, у них просто тряслись руки, как у меня сейчас. Свадьба – испытание для молодых. По крайней мере пока.
– Однако ты позаботился, чтобы для твоей молодой испытание было приятным. Эти цветы прекрасны.
– Ну, – радостно проговорил викарий, подходя к Робу с другой стороны, – нужно сказать спасибо, что все так хорошо закончилось. Признаюсь, меня беспокоила эта маленькая тайна. Но теперь все выяснилось, и некого винить, кроме меня самого. Я уверен, Джон говорил мне, что хочет просмотреть регистрационные книги, а я просто запамятовал. Боже мой! Но все равно, теперь я буду их запирать. Ты что-то ищешь там, Роб?
– Да нет. Но взгляните-ка вот сюда: удивительное совпадение, не правда ли?
Его палец указал на третью сверху строчку на странице семнадцать. Запись была датирована двенадцатым мая 1835 года, и стояли подписи: Роберт Гренджер, рабочий из прихода Эшли, и Эллен Мейкпис, девица из Уан-Эша. «Подписи» – не совсем точное слово; Эллен, хотя и дрожащей рукой, все же правильно вывела свое имя, но напротив имени «Роберт Гренджер, рабочий из прихода Эшли», стоял только жирный крест.
– Видишь? – обратился Роб ко мне. – Это уже было. И я бы тоже поцеловал тебя.
Он так и сделал, а викарий, весь сияя и ахая над совпадением, спрятал книгу в сейф и запер его. Миссис Гендерсон подалась вперед проследить за поцелуем и сама тоже поцеловала меня, а мистер Гендерсон, схватив мою руку, молча потряс ее вверх-вниз, словно признавая, что этот брак достоин, по крайней мере, поздравления.
– А теперь, – сказал мистер Брайанстон, – я надеюсь, мы все пойдем ко мне и пропустим по стаканчику шерри? Роб не позаботился, и я не уверен, что мы сможем устроить настоящее застолье, но мне кажется... – Он бросил беспокойный взгляд на миссис Гендерсон, однако эта дама осталась чудесным образом невозмутима, а Роб покачал головой:
– Нет, большое спасибо, викарий. Мы с радостью выпьем шерри, но больше ни о чем не стоит беспокоиться. У нас дело в Вустере, а потом мы сами устроим себе ленч.
– Ну и прекрасно. – Викарий захлопнул сейф и выпрямился. – Ну вот, теперь осталось одно – и об этом я никогда не забываю – поцеловать невесту. Бриони, моя милая...
И завершив все формальности, свадебная процессия направилась через церковный двор мимо прекрасных тенистых тисов выпить шерри у викария.
Поскольку о моем отъезде в Лондон к Кэти уже не было и речи, мы решили отвезти «Ромеуса и Джульетту» прямо к Лесли Оукеру для предварительной оценки. Когда мы позвонили, самого Лесли на месте не оказалось, так что книгу мы оставили у его помощника, а сами нанесли визит вежливости в контору «Мейер, Мейер и Гарди» – рассказать обо всем случившемся мистеру Эмерсону. Разговор с удивленным Эмерсоном – хотя он и умело скрывал свое удивление – был краток и касался существа дела. Начало разговора Роб предоставил мне. Оправившись от первого потрясения, стряпчий как будто признал брак удачным. Во всяком случае, это решило вопрос моего будущего, которое его беспокоило. Он так и сказал, после чего дипломатично пожелал нам счастья. Эмерсон, конечно, хорошо знал Роба и, очевидно, любил его, но требовалось привыкнуть воспринимать его в роли моего мужа. Мистер Эмерсон очень хорошо и тактично с этим справился. В уголках губ Роба я снова заметила улыбку, и мне вдруг подумалось: «Боже, я вышла за него! За Роба Гренджера, садовника!»
Странная смесь необычности, нежности, любовного возбуждения уступила место сосредоточенной мысли, заставившей меня замолчать. По подрагиванию его ресниц я поняла, что и Роб чувствовал то же. Но он гладко, как опытный политик, продолжал разговор. Он рассказал мистеру Эмерсону о своем намерении эмигрировать, обсудил некоторые детали, коснулся траста и судьбы поместья, назначил новую встречу через несколько дней, затем мы вышли из конторы и не торопясь зашагали по залитой солнцем улице.
Роб взял меня за руку.
– А теперь пообедаем?
– Обязательно. Я проголодалась.
– На меня это тоже так подействовало. Сходим в «Звезду» или, может, зайдем к «Старому Тальботу»? Или еще куда-нибудь в этом роде?
– Если ты не предпочитаешь воспользоваться той корзинкой для пикников, что я заметила на заднем сиденье, – рассмеялась я. – Значит, вот почему миссис Гендерсон так спокойно восприняла слова викария насчет обеда. Это она приготовила?
– Да. Ты не против?
– Не против? Прекрасно! Мне не нужны люди – только ты и я. Куда ты меня отвезешь?
– В таинственное путешествие, – сказал Роб, открывая дверцу машины. Он сел рядом со мной, и мы покатили по оживленной улице мимо солнечных тротуаров с бегущими по своим делам людьми, потом свернули к мосту через реку и выехали из города.
Роб отвез меня туда, где я никогда не бывала. Узкая дорога вилась по склону холма мимо высоких заборов, и у подножия, где горбатился мост через реку, была лужайка – только-только чтобы поставить машину.
– И ни фута еще для кого-нибудь, – удовлетворенно сказал Роб, вытянул ручной тормоз и заглушил мотор. Все заполнил звук бегущей воды.
За мостом виднелся крутой лесистый берег, по которому, скрываясь из глаз, вилась тропинка. Прямо перед нами в широкой зеленой впадине расстилался ровный, гладкий, как озеро, луг, по которому между глинистыми берегами, живыми от гнездящихся ласточек, извивалась река, глубокая и тихая. Позади нас луг поднимался на крутой зеленый берег, заросший тут и там цветущим боярышником и усеянный кроличьими норами. По склону холма тихо двигались овцы. На деревьях вдоль реки кричали грачи, где-то стучал невидимый дятел, и звук трактора вдалеке скорее подчеркивал, чем нарушал царящий вокруг покой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});