Читать интересную книгу Конец - Давид Монтеагудо

— Дай мне… дай мне, пожалуйста, его пиджак… он там, на сиденье.

— Пиджак?.. Зачем тебе понадобился его пиджак? Что-то опять взбрело в голову?

— Бумажник… документы, — говорит Хинес, как-то неуверенно указывая в сторону распахнутой дверцы, словно суеверный страх мешает ему самому приблизиться. — Наверняка в пиджаке лежит бумажник.

— Да объясни ты наконец, что тебе там понадобилось! — сердится Ева, но в гневе ее теперь чувствуется страх и нарастающая тревога.

— Не может быть! Этого не может быть! — вскрикивает Хинес каким-то жалобным, рыдающим голосом.

Ева делает шаг к машине, хватает с сиденья пиджак, резкими движениями ощупывает его и наконец натыкается на характерно вздувшийся карман. За считаные секунды она достает бумажник, открывает его, заглядывает внутрь и читает указанное в бумагах имя:

— Андрес Гомес Гарридо.

Хинес ошарашен, уничтожен. Он стоит с открытым ртом, влажная нижняя губа вяло отвисла, в глазах застыл ужас, кажется, он вмиг постарел на десять лет. Он тупо повторяет: «Не может быть! Не может быть!», словно все мысли его, избегая более страшных выводов, устремились в этот глухой тупик.

— Ты можешь наконец объяснить мне?.. — взрывается Ева, но тотчас замолкает — ее неожиданно посетило некое воспоминание, некое подозрение. — Погоди… Андрес… А не так ли звали?.. Неужели это…

— Он здорово изменился, — произносит Хинес скорбным тоном, — но… на самом деле… лицо… сразу показалось мне… и голова… форма черепа. Да он уже и тогда начал лысеть, в двадцать лет! Это было так дико! Мы над ним посмеивались… Посмеивались!

— Андрес! Этот Андрес и был Пророком? Это и есть ваш гребаный Пророк?.. И он помер!

Ева вдруг пришла в какое-то странное возбуждение, словно получила отличную новость. Она все еще с радостным недоверием мотает головой, держась рукой за машину рядом с задней дверцей. Хинес между тем отступил еще на шаг. Он тоже поводит головой из стороны в сторону, словно ребенок, который без всякой надежды на успех пытается спастись от шприца, зажатого в руке доктора.

— Но как же это? Почему он не…

— Надо же! Да ведь это просто здорово! Ваш знаменитый Пророк… — говорит Ева.

— Но ведь он… Почему он не… Только он один не исчез! — продолжает Хинес тоном человека, ненароком схватившегося за раскаленный гвоздь. — И почему мы его нашли? Почему именно мы?

— Случайно! По чистой случайности! Как и все остальное, что с нами произошло, — это треклятая случайность. Как и та очередность, в которой исчезали люди.

— Ты ошибаешься, — говорит Хинес с тоскливой торопливостью. — Должен быть кто-то, какой-то разум… здесь есть… план, заранее продуманный план, и кроме того… Почему он… почему мы его нашли?

— Да перестань ты!

Ева резко наклоняется, сует голову в салон машины, достает лист бумаги и сразу же начинает читать. Это похоже на письмо, во всяком случае, есть что-то вроде заголовка или обращения, за которым следуют несколько абзацев текста, напечатанного мелким шрифтом на компьютере, — текст занимает почти всю страницу. Ева читает с таким выражение на лице, словно не верит своим глазам, словно ничего не может понять, она хмурится, а потом на губах ее появляется что-то вроде гримасы отвращения, презрительная улыбочка; потом она мотает головой, самодовольно выпускает воздух через нос и вдруг поднимает глаза от листа бумаги и какое-то время стоит неподвижно, о чем-то раздумывая.

— Что? Что там написано? — спрашивает Хинес нетерпеливо и почти жалобно, увидев, что Ева, не выпуская листа бумаги из рук, двинулась вокруг машины и остановилась только у дверцы водителя.

Ева смотрит сквозь окошко — наклонившись к нижней его части и приставив ладони домиком к стеклу, чтобы не мешали отблески солнечных лучей. Но, судя по всему, ей не удается разглядеть то, что хотелось, поэтому она открывает дверцу — та легко распахивается — и внимательно все осматривает. Лицо ее на миг озаряется победной улыбкой, но потом она кривит губы и быстро захлопывает дверцу, закрывая нос и рот сразу двумя руками.

— Знаешь, почему этот тип не исчез? — спрашивает она, снова обходя машину, теперь уже безо всякой спешки, и с вызовом подняв вверх листок. — Он ехал на ваш праздник, заготовил речь и заучивал ее наизусть… Да, он ехал на праздник, рассчитывая добраться туда «к назначенному часу», но случилась авария, понимаешь, этот идиот разбился на полпути. Видать, ехал и читал, заучивал…

— Нет, как он мог приехать «к назначенному часу»? Наверняка выехал слишком поздно… Электричество отключили…

— Он разбился раньше, за несколько часов до отключения. Поэтому тело и не исчезло. Это первый встреченный нами человек — и он умер до отключения электричества. Теперь мы попали в мир мертвых, черт бы его побрал… И стало наконец ясно: мертвецы не исчезают.

— Этого не может быть! Откуда ты знаешь? Откуда тебе известно, когда…

— Он ехал с погашенными фарами, Хинес. Подумай сам: кто же ездит в час ночи с погашенными фарами?.. Да еще в малонаселенной местности.

— Погашенные фары… А почему именно мы с тобой его нашли? Почему мы должны были проехать именно здесь, мимо…

— О чем ты? Боюсь, тебе проще было верить в своего личного бога… в своего собственного всемогущего ангела-истребителя, да?

— Ответь на мой вопрос!

— Мы нашли его потому, что он скорее всего где-то тут поблизости жил, в одном из ближайших городков… Их тут полно. Все логично: он направлялся на праздник, в приют, и как раз собирался выехать на шоссе, по которому добрались сюда и мы. Это самый короткий путь.

— Но… это шутка…

— Шутка?

Ева начинает хохотать. Она остановилась, не дойдя до Хинеса, рядом с одной из фар, и смеется — сперва тихонько, зажимая рот рукой, потом все громче и громче, все откровеннее, пока смех не становится неудержимым, по-настоящему веселым и даже почти издевательским.

— Так этот тип и был вашим грозный Пророком? — спрашивает Ева, задыхаясь от хохота, борясь со смехом, чтобы выговорить вопрос. — Этот тип был тем грозным существом, которое вдруг обрело… сверхчеловеческую власть? Ну ты даешь! Мужик с тачкой двадцатилетней давности — за шестьсот евро, придурок в белых носках и занюханном… мужик, который пишет вот это…

— Он мертв!.. Нельзя так говорить о покойниках!

— Но ведь это правда! — возражает Ева, переходя от смеха к бешеной ярости. — Он был просто шутом гороховым, чокнутым… а вы его боялись, портили себе жизнь… из страха перед этим недоделанным губошлепом. Из страха перед ним ты вчера отказался любить меня… Любить! А ведь только так можно… Но уже поздно! Теперь ты… теперь с тобой все…

— Хватит, довольно! Такого… не могло быть… А почему, скажи, его никто не заметил? Да, вот в чем вопрос! Почему никто не пришел ему на помощь — до того, до отключения?

— Откуда мне знать! Может, просто никто не видел этой аварии! Мы-то заметили машину только потому, что прямо в нее било солнце. Просто тебе очень не хочется признать правду… признать, что ужасный Пророк был всего лишь… вонючим придурком, да?

— Ева, замолчи!

— Но ведь это правда! Хочешь послушать, что он тут написал? Хочешь, я тебе прочитаю?

Ева разглаживает листок, который она уже успела немного смять, и собирается приступить к чтению, но лучи солнца падают прямо на бумагу и мешают разобрать написанное. Тогда Ева поворачивается на сто восемьдесят градусов, так, чтобы собственная тень помогла ей.

— «Незабвенные друзья мои! Бывает, что в жизни наступает такой момент, когда…» Мать твою! Ну и пишет! — восклицает Ева, прерывая чтение, чтобы мельком взглянуть на Хинеса. — Прям читать противно! «…Когда в твоей жизни многое переменилось, ты начинаешь сознавать совершенные тобой ошибки, хотя совершил ты их не обязательно по своей вине, возможно, отчасти виноваты в том слишком опекавшие тебя родители или та религиозная среда, в которой ты рос, и ты не находишь себе места в современном мире — чувствуешь себя юным существом, которое не способно выразить свои чувства…» Это он пишет большими буквами. «Поэтому самая обычная шутка, за которой не крылось ничего дурного, могла причинить ему много вреда…» Боже! Запятые он, разумеется, не ставит! И далее все в таком же духе, довольно долго — пустая болтовня… Да, вот: «Но, думаю, настал миг простить, простить тех, кто, как мне казалось, ненавидел меня, хотя на самом деле…» И так далее и так далее… «И поэтому я решил устроить этот праздник — чтобы вы увидели совсем другого Андреса, с радостью…» Еще того хуже! «…Чтобы вы убедились, что я помню кучу всяких вещей, случившихся с нами, потому что, хотя я и пережил неприятные минуты, по-настоящему неприятные, все-таки лучшие события моей молодости связаны с вами…» Дальше все в том же духе, чушь несусветная. Но самое лучшее он приберег под конец: «Я познакомился с одним человеком, который помог мне увидеть окружающий мир в ином свете, вернее, я познакомился с этим человеком не сейчас, а несколько лет назад… Это моя соседка, мы всегда здоровались при встрече, но теперь она дала мне понять — и на словах, и всем своим поведением, и, думаю, я все правильно понял, — что я для нее кое-что значу, и мы даже условились пойти вместе в кино через несколько дней. Она привлекательная женщина и очень сексапильная…» Он и вправду все это пишет! Представляешь? «И хотя пока у нас с ней еще ничего не было…» Ну…