— Я не могу…
— Но ведь мы же с тобой подруги, а значит, должны доверять друг другу свои секреты. Ты же знаешь, я никогда не скажу твоей матери о том, что услышу от тебя.
— Да, мы подруги, — зашептала Колетта, — и значит должны доверять друг другу. Я признаюсь тебе, Констанция…
— Я слушаю.
Колетта приглушила голос так, что его еле можно было расслышать.
— Он пишет мне письма, Констанция.
— Какие?
— Любовные. Он пишет такое… Я не представляла себе, что такое возможно.
— Любовные письма? — переспросила Констанция, не веря в свою удачу, потому что теперь можно было отказаться от услуг Анри и использовать для осуществления своего плана учителя музыки Александра Шенье.
— Да.
— Но ты любишь его?
— Я даже сама не знаю, — девушка избегала смотреть в глаза Констанции.
— Но ты же что-то чувствуешь, находясь рядом с ним?
— Да, я чувствую, как начинает сильно стучать сердце, я чувствую головокружение и я боюсь, что потеряю сознание.
— Глупенькая, — Констанция погладила девушку по головке.
— Это что-то необычное, — призналась Колетта.
— Значит, ты влюблена в него. Колетта робко улыбнулась.
— Ты так думаешь, Констанция?
— Я в этом уверена. Это точно любовь, и тебе нечего стыдиться своих чувств.
— Так вы… ты не осуждаешь меня?
— Ничуть.
— Но я должна что-то делать… — растерянность девушки была такой наивной, что Констанция улыбнулась.
— Ты должна рассказать абсолютно все, и я найду слова, чтобыприободрить тебя и дать совет.
— Прости, прости меня, Констанция, — заплакала Колетта, — за то, что я не сразу тебе открылась. Я ужасно люблю Александра, я каждую минуту думаю о нем. Помоги мне, научи, что делать!
Мадемуазель Аламбер прижала девушку к себе.
— Успокойся, все будет хорошо. Я дам тебе дельные советы и научу, как следует поступить.
В душе Констанции смешивались два чувства. Ей было и жаль глупую Колетту и в то же время она злорадствовала: вот теперь-то ясмогу поквитаться с Эмилем де Мориво. Он надолго запомнит свое опрометчивое решение и каждый раз потом, встречаясь с ним, Констанция будет чувствовать себя победительницей. Она будет знать, что его будущая жена лишилась девственности еще до свадьбы и подстроила это она, Констанция.
— Но что же мне делать, Констанция, — сквозь слезы говорила девушка, — за мной все время подсматривают то мать, то дворецкий. Единственная, на кого я могу положиться, так это на служанку. Но мать не доверяет ей.
— Я тебе помогу.
— Ты поможешь мне? — обрадовалась девушка. — Ведь мать так тебе доверяет, Констанция, она даже спрашивает у тебя совета.
Было по всему видно, что такое доверие со стороны матери к Констанции кажется Колетте просто фантастическим. Ведь больше ни у единого человека Франсуаза не просила совета за всю свою жизнь, она все и обо всем знала сама.
— Прости меня, Колетта, но я не могу потакать вашей любви, ведь я связана обещанием твоей матери.
— Ну помоги мне1 Помоги же, Констанция! — плакала девочка, зарываясь мокрым от слез лицом в колени Констанции.
Мадемуазель Аламбер смотрела в окно, предвкушая свою победу.
— Хорошо, Колетта, давай напишем ему ответ.
— Как это, ведь писать должна я?
— Правильно, ты будешь писать, а я подскажу тебе как это нужноделать, ведь мне уже не раз приходилось писать подобные письма.
Слезы в глазах Колетты почти моментально высохли, а на губах появилась счастливая улыбка. Выглядела она, правда, немного глуповато, но зато трогательно.
— Хочешь, мы напишем ему ответ прямо сейчас?
— Да, правда, давай сейчас! — Колетта вскочила. — Констанция, ясейчас принесу его письмо. Ты прочитаешь, и мы придумаем ответ.Подожди меня здесь, я сейчас!
Девушка выбежала в коридор, и Констанция услышала, как стучат ее каблучки по лестнице. Она осторожно выглянула и увидела, как Колетта сбегает вниз. Констанция подошла к поручням галереи и посмотрела вниз.
Колетта уже сбежала на первый этаж и бросилась бегом в раскрытую дверь комнаты, где стояли музыкальные инструменты — клавир, клавесин и позолоченная арфа. Отсюда, сверху, Констанциибыло хорошо видно, как Колетта огляделась по сторонам, а потом, убедившись, что ее никто не видит, запустила руку под чехол, прикрывавший верх арфы.
Тихо зазвенели струны, и испуганная девушка тут же прикрыла ихрукой. В ее пальцах белел конверт письма.
Боясь, что девушка заметит, что она подсматривала, Констанциябыстро вернулась в спальню и только успела устроиться в мягком кресле, как в комнату вбежала Колетта.
Лицо ее сияло от счастья, а конверт с письмом она прижимала к груди.
— Вот оно, Констанция.
Мадемуазель Аламбер тут же развернула письмо и принялась читать.
Это был несусветный бред. Какими только эпитетами не наделял свою возлюбленную Александр Шенье! Но ничего неожиданного в письме для Констанции не было. Обычное любовное письмо мальчишки, еще не научившегося как следует писать.
Даже не дочитав до конца, Констанция сложила письмо и вновь опустила его в конверт.
— Возьми, — протянула она послание Колетте. Та с надеждой смотрела на Констанцию.
— Ну как?
— Он пишет великолепно, правда, немного сбивчиво, но в искренности его чувств я не сомневаюсь.
— Так, что мне делать?
— Пойми меня правильно, Колетта, если он написал тебе письмо, то ты вправе ответить ему точно таким же. Ты согласна?
— Конечно! Я так рада, что вы согласились помочь мне!
— Садись к секретеру, — Констанция сама подвинула стул, а Колетта уже нетерпеливо откинула крышку, взяла лист бумаги, перо и приготовилась писать.
Констанция, обдумывая текст будущего письма, ходила по комнате, обмахиваясь веером.
А Колетта следила за ней, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону.
— Как ты его называешь? — спросила мадам Аламбер.
— Шевалье.
— Ну, так и пиши: «Дорогой шевалье!» Колетта склонила головуна бок и от усердия высунув язычок, начала старательно выводить буквы.
А Констанция, спохватившись, что впопыхах ее подопечная забылазакрыть дверь, щелкнула задвижкой.
— Вот так-то лучше, иначе, чего доброго, сюда придет твоя мать, и ты не успеешь дописать письмо, а я буду уличена.
— Я тебя ни за что не выдам! — горячо проговорила девушка.
— Значит так:«Дорогой шевалье! Ваша любовь окрыляет меня и наполняет нежностью мое сердце». Колетта слушала как завороженная.
— Ты знаешь такие красивые слова, Констанция!
— Это всего лишь дань приличия, так пишут все, — призналась мадемуазель Аламбер, — и твое письмо не будет ничем отличаться от сотни других.