Я закрываю за собой дверь и, проверив, сухо ли в ванне, забираюсь в нее и сажусь на дно.
— Он все время сюда приходит, — говорит мне Финн.
— Знаю, — отвечаю я. — Уже догадалась.
Это здесь он пропадает.
Ощущение предательства тяжело повисает в воздухе между нами. Мне хочется сказать что-нибудь такое, способное утешить Финна, он ведь обожествляет Гэйба, готов все сделать ради старшего брата, — но я не в силах ничего придумать.
— Как ты думаешь, Паффин умерла? — задает Финн следующий вопрос.
— Нет, она убежала, — говорю я.
Финн внимательно рассматривает свои руки. Суставы на них немного шершавые от бесконечного мытья.
— Ну да, и я тоже так думаю.
Я отвожу взгляд и смотрю на сверкающие краны ванны, сияющие так, что напоминают решетку автомобиля отца Мунихэма.
— Ну, это ведь на один день? — предполагаю я.
Финн серьезно кивает.
— На один день. Хуже всего будет завтра, рано утром. Мне так кажется.
— Конечно, само собой. А откуда ты знаешь?
В глазах Финна мелькает нетерпение.
— Да от верблюда! Если бы люди как следует пользовались своими глазами, они бы и сами все знали.
Дверь вдруг распахивается без стука, в проеме появляется Гэйб. У него явно настроение куда лучше, чем все последнее время.
— Вы тут что, вечеринку устроили?
— Да, — соглашаюсь я. — Она началась в ванне, а теперь продолжится в унитазе. Если хочешь присоединиться, тебе остается только раковина.
— Ну а там все гадают, куда вы подевались. Рагу из барашка почти готово, можно садиться за стол, но только если вы освободите ванную комнату.
Мы с Финном переглядываемся. Я гадаю, думаем ли мы об одном и том же. Мне кажется, что Гэйб делает вид, будто ничего плохого не происходит, будто он не бросал нас и вот-вот все станет таким же, как прежде. Мне раньше казалось, что достаточно было бы услышать от Гэйба доброе слово, но теперь я знаю: он должен завоевать мою благосклонность. Если я не получу нижайших извинений, то мне и вовсе ничего от него не нужно.
Когда мы спускаемся по лестнице, Гэйб говорит:
— Боюсь, Финн, тебе придется спать на кушетке, потому что ты самый короткий.
— Смотря по чьим меркам! — огрызаюсь я.
Гэйб пожимает плечами.
— Ну, строго говоря, ниже всех ростом, конечно, ты, но Пег думает, что ты должна спать в комнате с дверью. А мы — в комнате Бича.
— А Бич где?
— Они с Томми устроятся на матрасах в гостиной. Пег говорит, это в самый раз.
Мы возвращаемся в кухню, где громко спорят парни. Бич и Томми что-то держат, стараясь не отдать это друг другу, потом откуда-то появляется шотландская овчарка и тоже претендует на этот предмет. У Пег в одной руке ложка, другой она держит за шкирку кошку. И отчаянно ругает спорщиков.
— Выкинь ее на улицу, — велит Пег Гэйбу, он забирает у нее кошку и выставляет за дверь.
Пег хмуро смотрит ей вслед.
— А где Том? — спрашивает Гэйб.
Я не сразу соображаю, что он имеет в виду Томаса Грэттона. Я никогда не думала о том, что дома Томаса Грэттона могут называть Томом.
— Он пошел проверить, все ли Макки делает как надо. Бич, убирайся отсюда! И все вы тоже. Отправляйтесь в гостиную, пока я тут не закончу. Вон отсюда!
Бич и Томми повинуются и уходят, унося с собой шум, и Финн тащится следом за ними, его заинтересовало присутствие собаки.
Я поворачиваюсь, чтобы выйти из кухни, но в дверях задерживаюсь и оглядываюсь через плечо. Пег Грэттон уже отвернулась к большой черной плите и помешивает в кастрюле, а Гэйб стоит рядом с ней, очень близко, и что-то говорит ей на ухо. Я улавливаю только два слова: «Достаточно силы», и тут…
— Пак, лови! — кричит Томми.
Я поворачиваю голову к гостиной — как раз вовремя, чтобы поймать набитый бобами носок, летящий прямо мне в лицо.
Бич гогочет, но у Томми вид огорченный и виноватый. Собака уже тычется мне в ноги с самым добродушным видом, ей очень хочется заполучить носок, и только теперь я догадываюсь, что именно этим предметом забавлялись Бич и Томми в кухне.
— Ты пожалеешь, — строго говорю я Томми, все так же стоящему с побитым видом по другую сторону потрепанной зеленой кушетки, которой предстоит служить ложем для Финна.
А потом швыряю носок в него.
Довольный тем, что его так легко простили, Томми ухмыляется и мгновенно бросает носок в Бича, но тот не успевает его поймать, и носок достается собаке. Томми не желает выглядеть дураком и бросается к собаке, а та с радостным видом удирает от него, и даже Финн смеется при виде этого. Я пытаюсь понять, что заставляет Томми стремиться к бегству с острова; он совсем не такой задумчивый, как Гэйб, и не угрюмый, как Бич. Я никогда не видела его недовольным хоть чем-нибудь, он словно самая безупречная часть нашей островной жизни.
Томми наконец добывает носок, тот опять перелетает из рук в руки, и даже собаке достается еще разок, пока наконец Финн не спрашивает:
— А где Гэйб?
И только тогда мы замечаем, что он так и не вышел из кухни.
Я делаю шаг в сторону двери, но Томми хватает меня за руку.
— Я сам.
Томми просовывает голову в кухню, и мне не слышно, что он говорит. Потом снова оборачивается к нам, улыбаясь.
— Хорошие новости. Ужин готов.
Рядом с ним в дверях появляется Гэйб, и они обмениваются взглядом, который бесит меня, потому что это еще один тайный язык мужчин.
Наконец и Пег выходит и обращается ко всем нам:
— Если хотите есть, придется самим о себе позаботиться и все разложить по тарелкам.
Пока едим, мы не слишком много разговариваем — может быть, все остальные, как и я, вспоминают события этого вечера. Но тишина никого не угнетает. Шторм еще не разыгрался настолько, чтобы постоянно напоминать о себе, и можно без труда вообразить, что мы просто пришли сюда в гости. Пег Грэттон обращается ко мне только один раз — чтобы сказать, что я могу пойти и дать Дав еще сена, если ей это нужно, пока не наступила ночь и пока шторм не усилился.
Насчет шторма она права. К тому времени, когда мы отправляемся спать, порывы ветра становятся чаще и яростнее, от них вздрагивают оконные стекла. Мне постелили чистые простыни, но в комнате все равно царит запах Бича, а от него пахнет соленым окороком. Пока еще не погашен свет, я успеваю заметить, что в этой комнате нет никаких личных вещей, ничего, однозначно указывающего на ее хозяина. Здесь только кровать и классического вида письменный стол, на котором стоит пустая ваза и лежат несколько монет; еще имеется узкий комод с основательно потертыми углами. Я гадаю, не было ли здесь прежде гораздо больше признаков Бича — он ведь мог уже собрать все, готовясь отправиться на материк.