Оставаясь незамеченной, Жекки выслушала эту филиппику и почувствовала, как ее сердце захлестнула горькая обида. Не на Акима — дворника она как раз понимала, — а на Аболешева. Он снова ее обманывает. Снова что-то скрывает, снова в его молчании и недомолвках она должна подозревать что-то такое, отчего душа сворачивается в кровоточащий больной сгусток. «Нет, больше этого терпеть нельзя», — решила она тогда же и, проходя мимо вскочившего при ее появлении Акима, поздоровалась с ним приветливее, чем всегда.
В планах Жекки на первую половину пятницы был визит в контору частного банка. После того как Восьмибратов и другие кредиторы, словно сговорившись, дружно отказали ей в отсрочке по платежам, погашение процентов стало для нее мало разрешимой задачей. Но главную угрозу для Никольского представлял заклад в Земельном банке. Она понимала, что невыплата установленных пяти тысяч при нынешних обстоятельствах, сделает положение Никольского почти безнадежным.
Она уже доподлинно выяснила, кто и зачем скупает землю в уезде. Знала, что за этими сомнительными операциями стоит опасный и неприятный ей человек. Знала, что в столкновении с ним и ему подобными людьми, ее шансы на победу ничтожно малы. Иногда ей даже казалось, что надо бросить все и послушать Федыкина. Ей становилось страшно и смертельно тоскливо от внушенной им безнадежности. И в то же время, бездействие не требовало усилий. Следовательно, было самым простым, самым приятным, и как будто бы самым беспроигрышным средством. Но стоило ей хорошенько задуматься, закрыть глаза, и из блеклых потемок ослабевшей души тут же всплывала сверкающая, залитая солнцем аллея медно-багровых кленов, мягко белеющий впереди знакомый фасад с четырьмя обшарпанными колоннами, понурая и бескрайняя даль уже убранных полей. Запах и вкус ее земли застывал под нёбом, точно сладкая оскомина, и очнувшись, она уже не испытывала, ни страха, ни безнадежности.
Чтобы не допустить новой, возможно уже нерасторжимой кабалы, Жекки приготовилась достать деньги и расплатиться со своим главным заимодавцем любым способом. На векселя она махнула рукой. Впрочем, под «любым способом» она подразумевала лишь несколько вариантов мелкого мошенничества и то лишь в том случае, если доступные ей честные средства не дадут результата. Жекки считала себя уже достаточно опытной помещицей. Те или иные уловки в ведении дел представлялись ей неизбежными, как и то, что реальная действительность вообще не оставляла места для идеальных явлений. В какой-то мере она даже привыкла к обману. Знала, что хитрят, выкручиваются и подличают все кругом, а некоторые подрядчики так и вовсе открыто не стесняются в средствах, и, однако же, всякий раз вынужденно прибегая к какой-нибудь маленькой чертовщинке, чувствовала себя виноватой. От мыслей, что она могла вести себя «подло», ее охватывала мучительная неловкость. Как будто с детства усвоенное самоощущение подсказывало, что обвинение в «подлости» стало бы для нее худшим из унижений.
К конторе банка она подъехала в одиннадцатом часу утра. Там ее встретил полный, румяный малый — помощник управляющего. Радушно улыбаясь, он спросил, чем может быть полезен. Жекки вкратце изложила суть своего дела. Румяный малый сообщил, что заем их учреждением может быть предоставлен исключительно под надежное обеспечение, как то: дом, земля, иная собственность, либо под поручительство состоятельного лица.
Для Жекки такой поворот был неожиданным, поскольку требуемая сумма была невелика, и от частного банка она не ждала той жесткости, что звучала в подходе государственного, где, кстати говоря, ей уже отказали. Закладывать усадебный дом — последнее, что оставалось незаложенным, — она не собиралась. Точнее, могла бы решиться на это лишь в самом крайнем случае. Она подавила растерянность и в качестве ответа одарила румяного служащего неопределенной меланхолической улыбкой. Тот вынужден был повторить все пункты условий для займа, но уже без прежней деловитости.
Женский инстинкт подсказывал Жекки, что толстяка можно уломать. Под ее кротким, младенчески наивным взглядом он становился еще румянее. Пухлые губы его подрагивали, голос становился все мягче и неуверенней. Минута-другая, и кредит, не требующий никакого формального обеспечения, был бы у Жекки в кармане. «Ну да, конечно, в известном смысле, мы можем пойти на уступку и предложить вам…». «Очень хорошо, меня это вполне устраивает». Румяный малый, вздохнул, еще немного поколебавшись, достал необходимые бумаги и уже обмакнул перо в чернильницу, чтоб заполнить бланк, как из двери за его спиной показался пожилой прилизанный господин, судя по черным нарукавникам — бухгалтер.
— Сергей Владимирович, — обратился он к румяному помощнику, — прошу извинить, но Федор Федорыч просит вас зайти к нему прямо сейчас.
Румяный извинился, поднявшись из-за стола, и с недовольным видом скрылся за дверью. «Черт, черт, черт…» — только и могла мысленно прокричать Жекки. Момент был упущен. Вернувшись, румяный толстяк, как бы поправляя, отодвинул свой стул подальше от стула, предназначенного клиентам. Уселся и посмотрел на Жекки сухими глазами.
— Вынужден повторить, — сказал он другим голосом, — для выделения займа нам необходимо от вас обеспечение, либо поручительство. — Что ж, — Жекки с видом рассеянной простушки вынула сложенный вдвое лист бумаги, — полагаю, поручительство господина Восьмибратова вас устроит?
Для нее это был жест отчаянья. Душа поминутно уходила в пятки, кровь то и дело приливала к лицу, безыскусно выдавая ее противоестественное волнение. Но румяный малый, очевидно, по-своему оценивал и незатухающий блеск сверкающих серых глаз, и горячечный цвет слегка опущенного заманчивого лица посетительницы. Внимательно ознакомившись с документом, он деловито приступил оформлению бумаг. Жекки вздохнула с чувством каторжанки, отпущенной на свободу.
Но видимо, звезды отвернулись от нее в этот день. Через минуту входная дверь широко распахнулась, и в приемный зал вошли, весело переговариваясь, сначала дородный, пышущий здоровьем, Савелий Яковлевич Восьмибратов, потом — как всегда небрежно-элегантный, посмеивающийся Грег. Вслед за ними, забавно подпрыгивая на кривых ножках, проскользнул еще один невысокого роста господин, смахивающий на обезьяну. Из-под мышки у него высовывался толстый кожаный портфель.
«Похоже, тот самый тип, что вечно крутиться вокруг Грега, — подумала, Жекки. — Два сапога — пара». Им навстречу уже спешил, покинувший по такому случаю свой кабинет, управляющий Федор Федорович. Их встреча была самой дружеской.
Жекки наблюдала за ними, сидя вполоборота перед столом, где вот-вот должен был оформиться ее долгожданный займ, и не помнила себя от дурных предчувствий.