Читать интересную книгу Убийство в ЦРУ - Маргарет Трумэн

— Легче, легче, — произнес он. — Вовсе не собирался обижать вас.

— Прочь! Ступайте назад.

Он подчинился ее требованию. Она встала с колен. Безмолвно застыла.

— Видели? — подал голос Толкер. — Ваша подруга не была такой святой, какой вы ее считали.

— К святым ее никогда не причисляла, — вымолвила Коллетт. — А кроме того, это не имеет никакого отношения к тому, как и от чего она умерла.

— О нет, имеет, имеет отношение, — возразил Толкер. Он сидел в своем кресле и пробовал какой-то напиток. — Вы правы, Коллетт, все это для детей дошкольного возраста. Готовы к тому, что предназначено для взрослых?

— Вы это о чем?

— Барри была изменницей. Она продалась Эрику Эдвардсу и Советам. — Толкер тяжко вздохнул и сделал большой глоток. — О Боже, даже при этом она оставалась такой невинной! Она ж не способна была отличить советского агента от буддийского монаха. Выдающийся литературный агент — и паршивый агент разведки. Мне стоило бы получше подумать, втягивая ее в наши дела. Впрочем, какой ныне прок в пустых словах? Что было — сплыло.

— Она не была изменницей, — сказала Коллетт, и снова голосу ее недоставало уверенности. Истина неприглядная: она мало знала о своей закадычной подруге. То, что Кэйхилл видела на экране (столь не похожее на ее собственное представление о Барри), наполнило ее душу гневом. — Как посмели вы снимать людей в их…

Толкер расхохотался.

— В их — что? Минуты полнейшего интима? Забудьте про кассету, подумайте о том, что я вам сказал. Она собиралась выдать Эдвардса, и это привело ее к гибели. Я пробовал остановить ее, но…

— Нет, не пробовали. Вы были одним из тех, кто натравлял ее на Эрика.

— Ошибка! Вы во многом ошибаетесь, Коллетт. Бесспорно, она рассказывала мне, что Эдвардс от двух маток разом сосет, и я, как мог, убеждал ее стукнуть на него. Хотите знать, почему? — Кэйхилл не ответила. — Потому, что в этом случае у нее появился единственный шанс самой с крючка соскочить. Они же знали про нее.

— Кто?

— Британцы. С чего, по-вашему, этот шут гороховый, Хотчкисс, на сцену вылез?

Кэйхилл удивилась.

— Что вам о нем известно? Почему?..

— Вы пришли сюда за ответами, — сказал Толкер, поднимаясь с кресла, — я дам их вам, если вы отдадите мне пистолет, сядете и заткнетесь! — Он протянул руку: судя по выражению лица, доктор начинал терять терпение.

Был момент, когда Коллетт собиралась отдать ему револьвер. Даже рукой двинула. Стоило, однако, ему попытаться вырвать у нее оружие, как она мигом руку отдернула. Теперь по лицу доктора было видно: он уже собой не владел. Рассердился. Готов был пойти на что угодно. Готов ударить ее.

Коллетт свирепо уставилась на него, ее охватило страстное желание пустить в ход пластиковый револьверчик — и убить Толкера. Желание это не имело никакого отношения к выяснению меры его ответственности за смерть Барри, оно вообще никак не увязывалось с каким-либо мыслительным процессом в голове Кэйхилл, относившимся к ее работе или заданию. Скорее желание выражало ставшее уже наваждением стремление действовать — нажимать на кнопки, звонить по телефону, давить на спусковой крючок, дабы положить конец сумятице в своей жизни.

Затем до Кэйхилл снова дошло, что во всем, что разыгрывалось вокруг нее, имелись и определенный порядок, и некая непростая логика, гласившая: «Радуйся той практической роли, какая доверена тебе, Коллетт. Ты агент ЦРУ. У тебя есть право убивать, власть, чтобы выправлять кривду. Ничего с тобой не случится. От тебя ждут, что ты станешь действовать властно и ответственно, потому что на карту поставлена судьба твоей страны. Ты боец сил наведения порядка и законности. Пистолет дан тебе, чтобы ты пустила его в ход, защищая политическую философию свободы и равных возможностей, с тем чтобы не дать силам зла разрушить драгоценнейший образ жизни».

Эти мысли расчистили сознание и успокоили ее.

— Вы недооцениваете меня, — сказала она Толкеру.

— Убирайтесь вон!

— Когда сочту нужным. Хотчкисс. Какую роль он играл?

— Он…

— Откуда вы столько всего про него знаете?

— Больше мне нечего вам сказать.

— Британцы, сказали вы, знали, что Барри была… что она изменница. Именно поэтому Хотчкисс здесь?

— Да.

— Вы убедили Барри стать его партнером?

— Для нее это был лучший выход. Он означал понимание.

— Понимание?

— Сделка. Она спасла ее. Наши люди с этим согласились.

— Потому что они поверили вам, будто она и Эрик Эдвардс предатели.

— Нет, Коллетт, потому, что они знали, что эти двое предатели. Они дали матери Барри деньги, чтоб та ни на что не претендовала в агентстве. Завещание Барри оставляло оперативное руководство в руках Хаблера, но матери полагалась доля Барри в прибылях. Старая карга с радостью ухватилась за наличные.

— Сколько?

— Неважно. Любая сумма чересчур велика. Это она, сука старая, изуродовала личность Барри, превратила ее в запутавшееся, психопатическое, не от мира сего человеческое существо, которое всю свою взрослую жизнь играло в прятки с действительностью. Ничего необычного. Людей с такой, как у Барри, сильно развитой способностью к гипнотическому трансу, формирует обычно обездоленное детство.

Тень промелькнула по лицу Коллетт.

— Знаете, что мне хочется сделать, доктор Толкер?

— Поведайте.

— Хочется либо плюнуть вам в лицо, либо убить вас.

— Почему?

— Вы никогда не пытались избавить Барри от ее обездоленного детства, ведь так? Вас только и интересовало, как бы использовать это самое ее обездоленное детство и ее саму. Вы отвратительны.

— В ваших словах нет здравомыслия. Возможно, это чисто женское. Управлению следовало бы отказаться от приема женщин на работу. Вы хорошее свидетельство пагубности такой практики.

Коллетт не ответила. Ей хотелось исхлестать его. И в то же время она никак не могла подобрать доводы, чтобы оспорить все им сказанное. Во всяком случае, отстаивать равенство полов не казалось ей делом стоящим.

До сих пор и в словах, и в мимике Толкер держался холодно и отстраненно. Теперь же он помягчел лицом, улыбнулся.

— Вот что я вам скажу, — произнес он. — Давайте начнем сызнова, прямо сейчас, нынче вечером. Никаких дурацких пистолетов, никаких оскорблений. Давайте выпьем, поужинаем. Хорошее вино и ласковая музыка позаботятся о том, чтобы снять все наши разногласия. Мы с вами по одну сторону баррикад, вы же знаете. Я верю вам, верю в то, что вы отстаиваете. Вы нравитесь мне, Коллетт. Вы красивая, блестящая, талантливая и достойная женщина. Забудьте, прошу вас, зачем вы сегодня пришли сюда. Уверен, у вас есть другие вопросы, на которые я могу ответить, но только не в этой атмосфере злобы и неверия. Предлагаю стать друзьями и обсудить все по-дружески, так, как вы когда-то обсуждали свои дела с Барри. — Улыбка на губах Толкера стала шире. — Вы в самом деле невероятно красивы, особенно когда гнев прорывается наружу и придает вашему лицу…

Он пошел на нее. Минутами раньше Кэйхилл переложила револьвер в левую руку. Когда Толкер сделал выпад, она, выронив пакет Верна, жестко напрягла правую руку и ударила ребром ладони ему сбоку по шее. От удара он повалился на ковер. Поток отборнейших ругательств не смолкал, пока он поднимался с четверенек. Они стояли друг против друга: оба тяжело, учащенно дышали, глаза у обоих налиты яростью и страхом.

Коллетт медленно стала отступать к двери, надежно сжав револьвер обеими руками и нацелив его ствол прямо Толкеру в грудь.

— Идите сюда! — выкрикнул он.

Ничего не говоря, она продолжала отступать, все свое внимание сосредоточив на том, чтобы избавиться от проклятой дрожи в руках.

— Вы же все на свете перепутали, — убеждал он. Кэйхилл почувствовала, как напряглось его тело, готовое к новой атаке: так сжимается пружина, чтоб набрать максимум скорости и распрямиться вовсю, стоит ее отпустить. Сила, сдерживавшая пружину, исчезла. И она распрямилась — броском к ней.

Два ее пальца одновременно нажали на спуск, револьвер издал почти дурацкое «поп!» — хлопок пробки от шампанского, треск сухой сломанной ветки, хруст посыпавшейся под ноги крупы.

Шаг в сторону — и он рухнул прямо у ее ног с вытянутыми вперед руками.

Кэйхилл подобрала пакет, выбежала через входную дверь на улицу и только там осознала, что все еще сжимает в руке револьвер. Сунув его в карман плаща, пошла прочь, обдуманно направляясь к оживленному, людному перекрестку.

Когда она вернулась в свой номер в «Уотергэйт», на телефоне светился сигнал: есть сообщение. Позвонила на коммутатор.

— О да, мисс Кэйхилл, вам звонил один джентльмен. Он сказал… — Телефонистка прыснула от смеха. — Очень странное послание. Джентльмен сказал: «Необходимо как можно скорее поговорить об Уинстоне Черчилле».