Читать интересную книгу Год лемминга - Александр Громов

Вырулив на прямую, пилот прибавил газу. Бежали назад портовые краны, обсиженные чайками причалы, обрывистые берега мысов по краям бухты… Мелкая волна била в днище. Теперь уже точно не успеете… А вот как скоро вы догадаетесь о том, что у меня на уме – не знаю. Даже думать не хочу об этом. Я должен уйти и на этот раз, вот и все…

Стоместный экраноплан-монстр еще бежал бы и бежал по воде – этот, двадцатиместный, вдобавок пустой, оторвался от волны, не добежав и до середины бухты. Сразу ощутимо прибавилась скорость, меня потянуло назад.

– Да сядь ты! – спокойно сказал пилот. – Дернет машину – на спуск еще нажмешь. Вон кресло… Мне что? Батуми так Батуми.

Я сел, но не рядом с ним, а позади, у самой переборки, рядом с холодильным шкафом. Кресло, судя по всему, предназначалось стюардессе. Пилот вел машину плавно и уверенно, небрежно кинув руки на штурвал, – над островом Тузла, предупредив меня, сбросил обороты и сделал горку метров на сорок – мелькнула внизу узкая песчаная коса с редкими купами низкорослых деревьев, какие-то домики, разноцветные палатки попрыгунчиков, головы купальщиков в зеленоватой воде, взлетающая стая бакланов, катер погранохраны… Свисту прибавилось – пилот, снизившись до пятнадцати метров, добирал крейсерскую скорость. Шестьсот в час – норма для такой машины, лететь нам от силы полтора часа. Не в Батуми, конечно…

За полчаса пилот лишь дважды – на выходе из пролива и возле Новороссийска – предупредил меня о незначительной перемене курса. Экраноплан держался километрах в пяти от берега, вначале плоского и скучного, затем вздыбившегося горами. Иногда мне казалось, что пилот вообще уснул – странный модус операнди для человека, в спину которого нацелен ствол! На воду лучше было не смотреть вовсе – близкое мельтешение волн сразу вызывало тошноту. Адская смесь, при помощи которой я отправил «демоний» в нокдаун, вела себя в моем желудке вызывающе. Подкатывала к горлу и падала назад, не доводя до крайности.

– Пакетик возьми, – посоветовал пилот не оборачиваясь. – Слева от тебя.

– Обойдусь пока, – ответил я, глубоко дыша. – Э, а я уж думал, ты заснул.

– Еще чего.

– Самому-то не тошно? – спросил я. – Или привык?

– Допустим, тошно, – буркнул он. – Дальше что?

Я промолчал, дыша и стараясь не глядеть на воду. Возле Лоо за нами увязался было боевой вертолет, но быстро отстал. Завалить вдогон такую цель, как пассажирский экраноплан, было для него делом плевым; при желании он мог бы ювелирно cнести нам хвост или одну из турбин, вынудив плюхнуться более или менее мягко… Не позволили. Боятся, как бы не скапотировали, дрожат за меня, ценного, за мои мозги, за память мою. Никакого другого умного металла в лазоревом небе не замечалось. Вот ведь какой парадокс современной техники: посадить нас гарантированно аккуратно им нечем. Бережно посадить…

Во всяком случае, до Поти не решатся.

– Как отключить маячок? – спросил я пилота на траверзе мыса Пицунда.

Он показал.

– Отключай. А систему «свой – чужой»?

Он показал и это. Заметил только сквозь зубы, по-прежнему не поворачивая головы:

– Могут сбить по дури. Все равно увидят на локаторе; над морем-то – чего проще…

– А над сушей? – спросил я.

– Над сушей, может, и нет. – Затем он повернул-таки голову ко мне, и глаза его округлились. – Э, погоди-ка…

– Молодец, – похвалил я, – быстро соображаешь. Вот что: как пройдем Сухуми, будь внимателен. Перед Очамчирой повернешь и пойдешь над речкой до Отапа. Там сядешь. Самое трудное – побережье, ну и дальше пара-тройка мостов. Справишься.

– Погоди. – Он вывел на монитор карту. – Дай посмотреть, где он, Отап твой… Ага, вижу… Извини, я должен спросить, просто так, на всякий случай: ты что, правда псих?

– Зато тихий. Приготовься, минуты через три поворот.

– То-то и гляжу, что тихий… Слушай, тихий, жить тебе не надоело? Полста верст над сушей! Была бы хоть степь… А посадку экраноплана на грунт ты когда-нибудь видел?

Кажется, он принял меня за одного из самоубийц. Я постучал рукояткой «шквала» по подлокотнику:

– Разговорчив стал… Где сесть – покажу, есть там на речке спокойное место. Двигай!

Берег пошел на нас – засаженный эвкалиптами, застроенный отелями курортный берег. Турбины взвыли на форсаже.

– Куда?! Правее!..

– Заткнись, мне лучше знать…

Вел он мастерски. Взмыв над пляжем изумительной горкой – метров на сто, не меньше! – машина перемахнула отель, прошла на снижении между корпусами другого отеля, над оживленным шоссе, над двухэтажными особняками с крытыми верандами, оплетенными виноградом, над линией скоростной надземки, затем – еще одна горка, но пониже, – над проводами ЛЭП, над мостом… В холодильном шкафу что-то дребезжало и со стуком перекатывалось. Меня швыряло, я едва удерживался в кресле, ругая себя за то, что не стал пристегиваться, а содержимое моего желудка бултыхалось под самым горлом. На последнем вираже перед рекой машина едва не сбрила дерево левой плоскостью. Пилот промычал что-то невразумительное. В отражении плексигласа я видел его закушенную губу и глаза – сумасшедшие и восторженные…

Пошли над речкой. Время от времени пилот, следуя изгибам русла, без предупреждения кидал машину то в одну сторону, то в другую – но тут уже можно было отдышаться. Одна минута, полет нормальный, как слышите?..

Можно себе представить, какая сумасшедшая работа идет сейчас там, вне моего восприятия! Чьи-то погоны срываются с кителей… Отап? Повторите! Это точно?! Что у нас там? Почему ничего?!

Через пять минут я буду на месте. На старте моего рывка. А вы – в лучшем случае – через тридцать.

– Тут петля, – подсказал я. – Можно срезать через кукурузное поле. Да не прозевай развилку, нам в приток…

– Сам вижу, – отозвался пилот. – Спасибо…

– За что?

– За все это. Знаешь, что это такое – всю жизнь летать в десяти метрах над водой? Изо дня в день… пятнадцать лет. Смотреть спокойно не могу на эту воду. А так, как сейчас, – только в снах…

– Рад, что тебе понравилось, – хмыкнул я. Вот уж кому что…

Отап как бы и не село – редко разбросанные по холмам у подножия Кодорского хребта домики, сады, пастбища, плантации чая и ореха, подпертые с севера горным поясом с великолепной Ходжали на заднем плане. Среди всей этой пасторальной идиллии суетливая речка шустро бежала по камням, кое-где уважительно обтекая крупные валуны. Глубины в ней, на глаз, было от силы полметра, ширины – полтора плевка. Не сезон снеготаяния, что поделаешь…

– Это и есть твое спокойное место?

Я только кивнул. Пилот крякнул, передернул плечом и не захотел больше со мной разговаривать. Машина, ложась на глиссаду, быстро теряла скорость – пилот явно намеревался посадить машину с первого захода. Я торопливо пристегнул ремень. Ох, пронеси… Пять метров до воды… три… один…

Удар! Протяжный скрежет рвущегося металла. Стон переборок, искры из приборного щитка… Лобовой плексиглас выбило, в кабину рванулась вздыбленная мутная вода. Позади в салоне что-то звонко лопалось. Экраноплан пропахал днищем речное русло, крутнулся вокруг оси, попытался было встать на нос, но не справился, проскрежетал в последний раз по валуну, тяжело плюхнулся и, перегородив речку, замер.

Я отстегнулся и ощупал себя. В голове гудели колокола и назойливо звенели какие-то бесстыжие бубенчики. Цел, однако!.. Пилот осторожно щупал здоровенную ссадину на лбу. Мокрый до нитки, он не замечал этого.

– Ну, бывай, – сказал я ему, вылезая на капот через битое остекление. – Спасибо, что подвез.

– Тебе спасибо, – сказал он серьезно. – Господи, все-таки это случилось! Хоть раз в жизни…

Я не стал его дослушивать. Недоставало мне еще, чтобы сюда собрались зрители и я проталкивался сквозь толпу… Бегом! Пожалуй, в селе стоит угнать машину, лучше всего джип, но только если сам подвернется, слишком мала моя фора, чтобы заниматься этим специально. Да и крюк какой по дороге, а выиграю я на машине всего-то километров пяток… Ближайший склон – вот он, рвануть по нему пешкодралом напрямик, в лоб, уйти наверх, в буковые горные леса, в царство карстовых воронок среди кустарника, там вы меня еще поищете… Там я вволю повожу вас за нос. А потом исчезну.

…Уже девять часов я мыкался в этом лазе, с ног до головы облепленный жидкой глиной, а лаз упрямо не желал кончаться, и только спереди дул легкий ветерок, пробуждая надежду на то, что выход все же есть.

Я пресмыкался, как червь. Встречались участки, где мне удавалось ползти на локтях, но больше было таких, куда приходилось буквально ввинчиваться по частям, иногда и на выдохе, заполняя собой пустоты, как расширяющийся газ. Одна рука впереди, в ней рюкзачок и фонарик, вторая согнута и прижата к груди. Затекли обе, и невозможно их поменять местами. Последнее место, где успешно проходили такие эволюции, где даже можно было проползти на карачках, кончилось час назад. Впереди – неизвестно что. Зря я сюда полез. Давно ясно, что лаз мало-помалу уводит вниз, а мне надо наоборот. Жутко подумать – возвращаться назад тем же путем. Вверх. По глине. Ступнями вперед.