Читать интересную книгу Твердые реки, мраморный ветер - Бодхи

Андрей больше не мог спокойно усидеть, он схватил Йолку за руку и стал, перебивая сам себя, рассказывать обо всем, что ему стало ясно. Это было так охуительно, что рядом есть человек, который может всё это понять, которому это всё известно – Андрей почему-то не сомневался в этом, и на секунду скептическая мысль закралась к нему в голову – а в самом ли деле ей понятно, или она только вежливо слушает? Эта мысль не была тревожна или болезненна – она была просто одна в ряду других – трезвая мысль среди других, трезвых и ясных восприятий, и если бы – он представил это себе – оказалось, что она слушает пассивно, не имея возможности сопоставить услышанное со своим опытом… нет, разочарования не возникает! Возникает новое желание – разъяснить, рассказать подробно, помочь почувствовать, поделиться, научить. Желание научить, отдать – это было охуительно, это вызвало новые водовороты восприятий, вспышки симпатии, самоотдачи, без болезненных ожиданий и надежд, замешанных на тщеславии. Андрей чуть не задохнулся, когда осознал, что, предполагая, что Йолка может не иметь такого опыта, он ни на секунду, блять, именно ни на секунду не испытал чувства своей важности, чувства превосходства или гордости – это было чудовищно прекрасно, и этот балласт важности и гордости воспринимался как нечто холодно-липкое, омерзительное, ядовитое по отношению к тому, что он сейчас испытывал. Как же назвать вот это – яркая симпатия, самоотдача, желание отдать, рассказать, объяснить, потратить на это хоть час или два – какая разница, если ей будет интересно, ведь он будет рассказывать о том, что сам переживает, что захватывает его самого… Это преданность! Точно, блять, это преданность. Преданность. Клёво. Вот это то, что делает жизнь не просто наполненной, а переполненной до захлебывания, до писка, до желания перевернуть весь мир, которое прекрасно уживается в полной неподвижности тела, чувств и мыслей. Блять. Ради этого стоит жить. Это штамп. Черт с ним. Ради этого точно стоит жить. Это штамп. На хуй, какая разница? Ради этого стоит жить. Это даже не цель, это и есть жизнь, это и есть русло, в котором течет жизнь. Это штамп. И черт с ним, это так охуительно.

– Хочешь развлечься? – Йолка ткнула его в бок.

– То есть?

– Смотри на лицо моего соседа.

Справа от Йолки в состоянии между сном и бодрствованием сидел парень лет тридцати, то ли малаец, то ли китаец – разберешь. Она повернулась к нему и что-то проговорила на ухо. Сонливость с его лица тут же сошла, и он весь одеревенел. Йолка сказала что-то еще, он ответил. Спустя полминуты она повернулась к Андрею.

– Я предложила ему отсосать. Прямо тут. Он из Сингапура, и говорит, что очень стесняется и боится. Я говорю, что бояться нечего – свет погашен, мы накинем одеяло ему на ноги и я как будто просто буду лежать у него на коленях. Он твердит, что стесняется и боится, но это нормально – другой, более позитивной реакции, ожидать трудно, так что буду действовать.

Йолка взяла свое одеяло и легла, положив ноги на Андрея, а голову на колени сингапурцу.

– Да, забыла сказать, – сказала она, высовывая голову из-под одеяла, – я ему сказала, что ты мой парень и что ты знаешь, что я люблю отсасывать и что я сейчас буду ему сосать, а ты будешь гладить мои ножки, чтобы мне было приятнее.

Теперь слегка одеревенел Андрей. Оба – и он, и сингапурец, не знали – куда девать свои глаза, поэтому тупо смотрели на одеяло, которое слегка шевелилось от движений головой. Спустя пять минут Йолка выползла и села.

– Кончил, – произнесла она, облизываясь. – Ему наверное впервые в жизни сосали, так что продержался долго, молодец. Теперь – наоборот.

Она положила ноги на соседа и он покорно взял их к себе. Так как Андрей сидел у окна, то Йолка не стала накрываться одеялом. Краем глаза Андрей видел, что сингапурец вежливо не смотрит в их сторону. Так и ему было спокойнее.

Катманду оказался патриархальным низкорослым городишком. Тамэль – район тусовки туристов, был довольно уютен, но они поселились в некотором отдалении от него – в очень комфортабельном, но и очень дорогом отеле.

– Платить не будем вообще, – успокоила его Йолка. – Это отель фонда, и есть свободные номера. Декабрь – не сезон, и отель заполняется не на сто процентов.

Декабрь в Катманду оказался бесконечно непохожим на декабрь в России. Вместо унылой многомесячной серости, пронизывающих ветров и пробирающих до костей холодов, днем тут светило мягкое и почти горячее солнце, так что комфортнее всего было ходить в сандалиях, шортах и футболке. После захода солнца заметно холодало, но достаточно было одеть полартековскую куртку, длинные штаны и кроссовки, как снова становилось тепло и клёво.

– Декабрь и январь – самые холодные месяца тут, в Непале. – Прокомментировала Йолка. – Затем наступает весна, летом три месяца идут проливные дожди, но зачастую только по ночам, и при этом жарко. Осень снова жаркая и солнечная.

– Так и сейчас солнечно!

– Да, климат клёвый, поэтому мы часто тут тусуемся.

– Преподавать будем тут, в Катманду?

– Нет. В Катманду тоже есть наши курсы, но ты будешь работать в Тэнгбоче. Впрочем, раз уж мы здесь… хочешь посмотреть на "выстреливших" детей? – Испытующим взглядом посмотрела на него Йолка.

– Выстрелившим в кого??

– Не в кого, а просто "выстрелившие":) Это те дети, которые в процессе прохождения курсов оказались увлеченными в такой степени, что мы собираем их вместе в школе-интернате и обучаем дополнительно. Впоследствии они получают наш сертификат, который здесь, в Непале, да и не только, ценится очень высоко, так что кто-то из них в будущем пойдет дальше в науку или бизнес или во власть, а кто-то начнет работать на нас.

Школа размещалась за пределами долины Катманду, в трех часах езды на машине, на территории большого тибетского монастыря.

– У нас с ними симбиоз, – пояснила Йолка. – Мы платим им за помещение, проживание, еду, а им даже небольшие деньги очень нужны, и кроме того наши страусы и монахи прекрасно уживаются вместе.

– Страусы?

– Так мы называем детей, которые пришли к нам совсем мелкими, "выстрелили" и остались в наших интернатах и подрастают тут. Есть еще ежи, но то совсем другое…

Дальше на тему ежей Йолка распространяться не стала.

Монастырь, совмещенный с интернатом, и в самом деле производил приятное, умиротворяющее и одновременно оживляющее впечатление. Вид улыбчивых монахов в желто-бардовых одеяниях отлично сочетался с броуновским движением пацанов и девчонок, среди которых Андрей с удивлением обнаружил и детей европейского типа.

– Да, мы привозим сюда на обучение детей из разных стран, а что – тут клёво…, – пояснила Йолка.

Здесь и в самом деле было клёво – и во дворе, и вокруг монастыря, и в прохладных и солнечных комнатах-классах, где, в отличие от того, к чему привык Андрей, царили в основном тишина и шорох тетрадок и книг.

– Непривычно. У меня на уроках обычно такой бардак творится! А здесь – дисциплина…

– Это не дисциплина, – поправила его Йолка, выведя его из класса. – У нас нет дисциплины. Дисциплина нужна для подавления, а у нас подавлять некого и незачем – дети тут не потому, что их сюда насильно сунули, а потому что им тут страшно интересно, и сначала они больше всего на свете хотели сюда приехать, а потом больше всего на свете хотели тут остаться. Чтобы поноситься и развлекаться, им хватает времени, занятия идут менее плотно, чем в обычной школе, поэтому тут они могут полностью отдаться своим интересам.

Они снова вошли в класс, и Андрей мысленно согласился с услышанным – страусы и в самом деле выглядели очень заинтересованными тем, о чем шла речь на уроке, и учебный материал заглатывали стремительно. Свободные обсуждения стихийно возникали и так же стихийно прекращались, когда всё было прояснено и тема развивалась дальше. Да, разница была огромная. Сначала Андрею захотелось преподавать именно тут – в этой атмосфере живого интереса, но потом он подумал, что, пожалуй, плохо готов к этой роли, так как вопросы детей были вполне серьезны и остры и требовали от преподавателя свободного владения не только своей темой.

– Ты бы так не смог, – словно подслушав его мысли шепнула Йолка, кивая на учителя, который сейчас как раз отвечал на довольно неожиданный вопрос какой-то пупсы.

– Да, но я хочу!

– Хочешь – учись.

– Учусь!

– Вот и учись…

Тут Андрей вдруг заметил то, что сначала как-то не бросилось ему в глаза, показалось естественным – несколько детей сидели совсем голыми!

– Тут принято ходить голым? – Прошептал он, кивая на голенького пацана лет восьми, по соседству с которым, тесно прикасаясь к нему ляжками, сидела также совершенно голая девочка.

– Тут принято ходить так, как кому и когда и в чем удобнее. Преподаватели, правда, ходят одетыми, чтобы не смущать монахов, а дети – как хотят.

– Круто…, – только и нашел что ответить Андрей. – Меня бы в такую школу в детстве!