Читать интересную книгу Ночные рассказы - Питер Хёг

Слово «искусство» редко использовалось в доме Хенрика и теперь и в прежние времена. С тех пор как один из Блассерманов в последнюю треть XVIII века положил на музыку несколько прославляющих королевскую семью и дворянство стихотворений, как раз в то время, когда датский скальд Йоханнес Эвальд был на грани нищеты и всё глубже погружался в тёмное море тминной водки, каждый Блассерман знал, что мечта о собственном, не связанном с политикой мире искусства неосуществима, во всяком случае в Дании, и уж точно никуда не ведёт, во всяком случае не ведёт вперёд, а двигаться вперёд необходимо и обязательно. Во все времена любимым семейным анекдотом была притча о Бетховене, который сказал, что есть граф такой, да барон сякой, но существует только один Бетховен, и чтобы добиться для себя почёта и уважения, как они знали, музыка является одним из самых действенных средств, потому что любая другая форма выражения менее обращена к чувствам.

Поэтому ни один из Блассерманов не позволял себе прислушаться к нежному нашёптыванию романтизма об искусстве, парящем во Вселенной словно мыльный пузырь, вместо этого семья концентрировала силы на серьёзных, первостепенных национальных задачах. Блассерманы сочиняли кантаты в связи с рождением и похоронами членов королевской семьи, оратории к юбилеям партии правых, произведения для благотворительных концертов в пользу ветеранов войн 1848 и 1864 годов и музыку к длинному, бесконечно длинному ряду патриотических стихотворений. И это была лишь небольшая часть их творчества. Свой главный труд, свой экзамен на ремесло и зрелость, мужчины и женщины в роду создали в жанре, который на первый взгляд кажется таким чарующе простым, таким незамысловатым и лёгким, но который на самом деле является самым сложным жанром из всех: в маршевой музыке. К началу XX века, когда родился Хенрик, большая часть датских военных музыкальных произведений или, во всяком случае, самые выдающиеся из них были созданы кем-нибудь из Блассерманов.

С тех пор как долгожданное введение всеобщей воинской обязанности в 1849 году сделало это возможным, каждый молодой человек в семье, когда ему исполнялось 19 лет, с гордостью выполнял свой долг перед родиной, а вернувшись домой, вешал свою саблю на стену, демонстрировал свои шрамы, рассказывал анекдоты о походной жизни в северозеландском лесу и мечтал о тех Сумерках Богов, которые, как он чувствовал, должны когда-нибудь наступить и к которым он хотел бы успеть заранее написать музыку. Поэтому он сочинял для флейты, горна и барабана, зажигательную, динамичную музыку, побуждающую к действию, каковая склонность в неразвитом виде присутствует во всяком маленьком новом Хольгере Датчанине. С детства, проведённого в доме на Вестер-бульваре — поблизости от недавно построенной Королевской консерватории, — Хенрику запомнилась висевшая на дальней стене столовой огромная картина с изображением сражения на рейде Копенгагена, написанная профессором Экерсбергом, где на переднем плане фрегат «Слон Амагера» на всех парусах мчится навстречу противнику. На небольших подмостках, построенных на юте, расположился оркестр человек в шестьдесят, и невооружённым глазом видно, что хотя музыканты уже обагрены кровью, они тем не менее с воодушевлением играют произведение Конрада Блассермана «Победа над англичанином», написанное ещё до битвы, но оказавшееся теперь очень-очень кстати, что прекрасно передано благодаря никогда не изменявшей Экерсбергу точности. Художник сумел передать, как музыка наполняет датчан новым осмыслением своего флага Даннеброг, его красного и белого цветов, — и они будут биться с врагом насмерть все те пятнадцать секунд, пока раскалённая английская пуля не найдёт дорогу к пороховому погребу фрегата и «Слон Амагера» не взлетит с голубой волны и не превратится в облако, которое, проплывая над островом Слотсхольм, засверкает медной пылью.

Несмотря на такие символы былых времён, в доме, где рос Хенрик, никто не тосковал по прошлому. Наоборот, в течение ста лет члены семьи гордились тем, что обладают двумя видами слуха, один из которых музыкальный, а другой обращён в будущее. Семейство никогда не почивало на лаврах, но всегда имело ясное понимание того, в каком направлении идёт развитие, и с конца XIX века Блассерманы знали, что наступают перемены. Да, конечно, они поддерживали премьер-министра Эструпа за его здравые взгляды на вопросы обороноспособности страны, и короля, поскольку он пока что являлся вполне полезным символом, но они прекрасно понимали, что установленный порядок выстроен на песке, и хотя прошлое во многих отношениях было эпохой добра и красоты, но самая главная его характеристика состоит в том, что оно прошло. Когда полиции пришлось вступить в бой с демонстрантами в парке Фэллед, отец Хенрика сочинил ритмическую военную песню. Когда синкопированные негритянские ритмы и вместе с ними новый танец кекуок — эта пляска святого Витта — добрались до Дании, у одного из Блас-серманов уже был готов целый цикл новых кадрилей и фольклорных оранжировок, призванных помочь молодёжи противостоять чёрной музыке, и когда в Дании вышел перевод романа Киплинга «Ким», сопровождаемый историями об английском генерале лорде Баден-Пауэлле, возведённом в звание пэра за свои добрые дела в азиатских и африканских колониях и за создание героического корпуса скаутов, — ведь с военной подготовкой всё равно что с игрой на скрипке: чем раньше начнёшь, тем лучше, — другой Блассерман уже сочинил десяток мелодий, предназначенных для пребывания на открытом воздухе с голыми коленками, под голубым небом и в бодром настроении, задолго до того, как в Дании заговорили о собственной организации бойскаутов.

Во время своих путешествий по Европе родители Хенрика поняли, что в новой архитектуре присутствует ритм — маршевый ритм, и именно поэтому они всячески поддерживали сына в его занятиях и устремлениях, и поэтому их так порадовали его первые иностранные заказы, ведь тот, кто марширует, когда-нибудь дойдёт до казармы, тот, кто борется, — до крематория, а тот, кто побеждает, — до достойного мужчины членства в масонской ложе.

В конце концов развившаяся на протяжении двух последних поколений предусмотрительность семьи Блассерманов приобрела провидческий и просветительский характер. И реализовалась она в их взглядах на старость.

3

В конце XIX столетия молодое поколение Блассерманов, будущие наследники, всерьёз увлеклось научной дискуссией о биологических корнях человека, вспыхнувшей после выхода в свет «Происхождения видов» Дарвина. Сначала они заинтересовались теорией вырождения. В мысли о том, что существуют здоровые и больные — и даже заплесневелые и сомнительные виды, они нашли научное подтверждение уже давно возникшей у них догадке, что род их является особенно здоровым и живучим, что наследственный материал, если можно так сказать, аккумулировал качество и что где-то в генетическом тылу высиживается золотое яйцо. Ещё до Первой мировой войны в семье появилась надежда, что среди них родится искупитель, некое воплощение музыкального спасителя.

Из этого ожидания вырос интерес к другому закону природы, открытому в том же XIX веке, — строго научному факту, что продолжительность жизни человека составляет только сорок пять лет и что всё его дальнейшее существование — сплошное разложение, издержки изнеженной цивилизации.

До этого времени семейство, как и все другие семьи, состояло в том числе и из пожилых людей, которые из выделенных им одиноких обителей и со своих почётных мест в домах молодых осуществляли загадочную власть старости над окружающим миром. Но на рубеже веков молодые члены семьи пришли к выводу, что власть эта есть зло, что она реакционна, что тяжкий груз старости задерживает музыкальный крестовый поход семьи, что старики представляют собой только обузу и похожи на комнату, стены которой больше не могут отражать звуки новой музыки.

Сначала эти мысли высказывались в виде глухого ропота. Раздражённо, но всё-таки вполголоса отец Хенрика сказал своему брату, что Моцарт, Шуберт и Шопен во всяком случае могли фразировать свою жизнь и вовремя сыграть финал и реквием, но взгляните на некоторых других, таких как, например, Лист, который совершенно спятил и впал в детство в своих маразматических и беспомощных фортепьянных произведениях.

В первые годы нового столетия эти мысли как-то очень быстро обрели законченную форму. Неожиданно отцу Хенрика и его братьям стало совершенно ясно, что время теперь движется гораздо быстрее, чем когда-либо прежде, что плодотворных и изобильных лет в человеческой жизни немного и что они на вес золота, — так немного и настолько на вес золота, что разве можно позволить детям и старикам вмешиваться в жизнь?

Семья Блассерманов, разумеется, была состоятельной. Датская армия всегда привлекала лучших представителей культуры и всегда щедро оплачивала их продукцию, и теперь часть накопленных семейством средств потекла назад, чтобы исключительным образом способствовать достижению всеобщего блага. Вскоре после окончания Первой мировой войны семья Блассерманов построила дом для престарелых на озере Фуресёен в Северной Зеландии.