было бы катастрофической ошибкой, потому что это подорвало бы все важные вклады культуры и помешало бы мерам контрконтроля, которые удерживают аверсивный и эксплуататорский контроль в рамках.
19. ПРИ ОПЕРАНТНОМ АНАЛИЗЕ стимульного контроля вербального поведения мы можем определить содержание абстрактных терминов, но такие термины, как «мораль» и «справедливость», вызывают дополнительную проблему. Ее можно решить, признав, что поведение, которое мы называем моральным или справедливым, является продуктом особых видов социальных условий, организованных правительствами, религиями, экономическими системами и этическими группами. Если мы хотим построить мир, в котором люди ведут себя нравственно и справедливо, нам необходимо проанализировать эти условия, и первым шагом в этом направлении будет отказ от морали и справедливости как личного свойства.
20. РАСПРОСТРАНЕННАЯ РЕАКЦИЯ на бихевиоризм выглядит следующим образом: «Все, что вы сказали, может быть правдой, но меня не интересует мое поведение. Меня интересуют мои чувства – и чувства других людей. Я читаю книги, потому что они меня интригуют или возбуждают; я слушаю музыку, потому что она меня волнует; я смотрю на картины, потому что они мне кажутся красивыми; я общаюсь с людьми, которых люблю или с которыми мне нравится говорить о повседневных вещах обычными словами». То же самое можно сказать, конечно, о любой науке: «Меня не волнует иммунология, я просто хочу избежать болезней»; «Меня не волнует генетика, я просто хочу иметь здоровых детей»; «Меня не волнует, откуда берется энергия, я просто хочу комфорта и удобства». Знание медицины, генетики и технологий не мешает чувствовать себя хорошо, иметь здоровых детей или быть удобным, и вряд ли кто-то предположит, что это так, но подобные утверждения о поведении вызывают споры. Однако в науке о поведении и ее философии нет ничего, что могло бы изменить чувства или интроспективные наблюдения. Ощущаемые или наблюдаемые телесные состояния признаются, но акцент делается на условиях окружающей среды, с которыми они связаны, и настаивается на том, что именно последние позволяют нам объяснить поведение.
Для тех, кто понимает теорию и историю музыки, она не становится менее приятной, как и для тех, кто понимает технику художника или историю искусства, не менее вероятно, что им понравятся картины. Правда, прикосновение к тайне может быть подкрепляющим, и нас может особенно трогать необъяснимое, но если бы не было компенсирующей выгоды, педагогам пришлось бы многое объяснять.
Один выдающийся критик науки выразил противоположную точку зрения следующим образом: «согласно [этологии] Китс ошибается: птица не изливает свою душу в экстазе, поскольку теперь мы знаем, что все, что она делает, – это уведомляет своих собратьев о том, что она претендует на определенную территорию для ковыряния червей». И он настаивает, что мы никогда не узнаем, почему птицы поют, «но как поэты мы знаем – ничуть не лучше, – как их пение влияет на нас, и в отношении этой данности наука не может сказать ни слова; она может только слушать».
Подразумевается, что понимание причин пения птиц будет мешать их воздействию на нас, на поэта и его аудиторию. Этолог был бы не прав, если бы учитывал эти эффекты, пытаясь выяснить, почему птицы поют, но тем не менее он может наслаждаться пением птиц, а также словами поэта. Птица поет не потому, что чувствует, а в силу определенных условий выживания. То, что чувствует поэт, услышав ее, тем более не имеет отношения к тому, почему она поет, но нет причин, почему он не мог бы рассказать нам о своих чувствах или, если он хороший поэт, вызвать в нас состояние, испытываемое подобным образом.
Если мы остановимся послушать птицу, то только потому, что нас это подкрепляет, а наука может делать это и по другим причинам. Она может исследовать, в какой степени звуковые паттерны являются или становятся подкрепляющими, и таким образом внести свой вклад в объяснение того, почему люди сочиняют и слушают музыку. Состояния, возникающие в теле слушателя, остаются навсегда личными, но ученый-бихевиорист все же может исследовать подкрепляющие эффекты, с которыми они связаны, и, возможно, обнаружить, как можно достичь еще большего подкрепляющего эффекта.
Самый ярый бихевиорист не только испытывает такие же чувства, как и все остальные; в равновесии он, вполне возможно, испытывает более приятные чувства, потому что существуют состояния тела, связанные, например, с неудачей, разочарованием или потерей, которые далеки от приятных или подкрепляющих, и они менее вероятны для тех, кто практикует научное самопознание и управление собой. И трудно понять, как улучшение понимания может поставить под угрозу благотворный интерес или привязанность к другому человеку.
Поведение самого бихевиориста
Вот и все заблуждения и критические замечания, перечисленные во введении. К ним, пожалуй, следует добавить обвинение в том, что бихевиорист постоянно нарушает свои собственные принципы, что наиболее очевидно при постоянном использовании менталистских терминов. Он говорит: «Я думаю», он просит своих читателей держать что-то «в уме», он резюмирует «смысл» или «цель» отрывка и так далее. В образце, который читатель теперь имеет возможность изучить, я считаю, что был последовательным в следующих аспектах.
Я использовал специальные термины, чтобы объяснить суть вопроса. Я предпочитал специальные термины в других случаях, когда их можно было использовать без особых затрат. Вместо того чтобы сказать, что наша проблема заключается в «создании озабоченности будущим», я предпочел сказать, что она заключается в «побуждении людей действовать в отношении будущего». Я использую выражение «Мне пришло в голову…», а не «Эта мысль пришла мне в голову». Но в других местах я свободно использовал светскую лексику, принимая на себя ответственность за предоставление технического перевода по требованию. Другого пути не существует, если книга такого рода должна быть краткой и удобной для чтения. Возражающий читатель должен возмутиться и врачом, который говорит ему, что он подхватил «простуду» (а не называет конкретный вирус), или календарем, в котором говорится, когда взойдет солнце, а не когда оно станет видно над горизонтом при повороте Земли. Удобство светской лексики не оправдывает ее использования там, где техническая альтернатива была бы полезнее. Например, образование долгое время страдало от попыток проанализировать преподавание и обучение в непрофессиональных терминах.
Возражение не всегда является вопросом словарного запаса. Тех, кто впервые обращается к формулировкам бихевиоризма, может удивить упоминание о самоконтроле. Разве это не предполагает некую внутреннюю решимость? Или счастье – не означает ли это, что чувства важны? Собственное поведение бихевиориста также кажется нарушающим его принципы. Разве он не решил написать книгу? Разве он не несет за нее ответственность, поскольку она не существовала бы, не напиши он ее? Разве он не призывает своих читателей принять бихевиористскую точку зрения? Согласно традиционным определениям самоконтроля, счастья, решения, ответственности и побуждения бихевиорист действительно непоследователен, но в соответствии с его собственными определениями это