Читать интересную книгу За гранью - Алексей Шепелёв

— О чем задумались, Альберт Германович? — это незаметно подошел капитан Ренгартен — адъютант адмирала Непенина.

— Да вот, Иван Иванович, любуюсь красотами северной природы. Извольте сами посмотреть, справа.

— Справа? Относительно меня или относительно Вас?

— Изволите шутить? — оторвавшись от созерцания ночного моря, каперанг повернулся к Ренгартену.

— Извините, Альберт Германович, это нервное. Я последние дни сам не свой. Шутка ли — революция… Нет, Вы только подумайте: на наших глазах происходит такое, о чем еще две недели назад и помыслить было невозможно…

— Полноте, о том, что происходит на наших глазах, помыслили уже несколько лет назад… В Берлине…

— Ну, да, конечно, повсюду кишат немецкие шпионы, которые во всем виноваты. Нельзя же так, в самом деле. Я понимаю, когда так говорит какой-нибудь неграмотный черносотенец. Но Вы, господин капитан первого ранга, образованный человек, столько всего повидали. В конце концов, у Вас тоже немецкие корни. Для кого-то и Вы можете оказаться немецким шпионом.

— Не нужно ничего придумывать. Тот, кто сражается за Россию — русский, какими бы ни были его корни. Тот, кто действует во время войны в интересах врага — сам становится врагом, какими бы ни были его побуждения.

— Почему Вы всегда ищете грязь? Ну да, большевики, анархисты и прочая пораженческая сволочь… Но неужели в Революции Вы не способны увидеть ничего кроме этой пены? Да кто вообще их воспринимает серьезно?

— В том-то и есть Ваша ошибка, что Вы этих господ серьезно не воспринимаете. А они себя уже показали, еще как. Вспомните, еще три дня назад командующий посылал депешу адмиралу Русину, что на Балтике все спокойно. А потом началось: Кронштадт, Ревель… Вам не приходилось слышать о Камилле Демулене?

— Кто это?

— Французский журналист, один из известнейших якобинцев. Мечтал о том, что Революция принесет Франции счастье, и окончил свою жизнь под ножом парижской гильотины.

— И к чему Вы этого говорите?

— Революции не приносят счастья, они приносят только кровь. Демулену принадлежат слова: "Революция, словно свинья, пожирает своих детей". Он был еще мягок: эта свинья пожирает вообще все на своем пути. Свои дети, чужие — ей безразлично. Кронштадт и Ревель — это только начало. Дальше будет страшнее.

— И что же, по-вашему, лучше было ничего не менять? Гришка Распутин, ничтожные министры, погромы, цензура, нагайки… Двадцатый век наступил, корабли какие строим, аэропланы летают, а в политике — словно времена Иоанна Грозного. Почему я должен быть холопом Николая Романова? Я России хочу служить, России, а не Романову.

— Бросьте, капитан, какая Россия? Это земгусары что ли, от фронта скрывающиеся — Россия? Адвокатишки из Думы — Россия? Репортеришки из «Речи» и "Биржевых ведомостей"? Или те, кто в Кронштадте убил адмирала Вирена и других офицеров? Это Вы называете народоправством? Охлократией это называли, еще в Древней Греции.

— Нет, Альберт Германович, нам с вами друг друга не понять, — печально заключил Ренгартен. — Вы смотрите в прошлое России, а я — в ее будущее, как и командующий. Но прошлым жить нельзя, оно уже мертво. Мертвое не принесет пользы живому. Каким бы ни было прекрасным оно в свое время, сегодня это — только гниль, несущая заразу. И лучшее, что с этим прошлым можно сделать, извините, это добить его — чтобы не отравляло нам сегодняшнюю жизнь. Я бы сказал — пристрелить, как добивают охотники смертельно раненого зверя.

— Не стреляйте в прошлое, Иван Иванович, — покачал головой Лорингер. — Не стреляйте в прошлое даже из пистолета. Иначе будущее выстрелит в Вас из пушки…

— Вот только не надо дешевой мелодрамы, — поморщился адъютант. — "Будущее… из пушки"… Из этой что ли?

Ренгартен махнул рукой в сторону темнеющей громады "Императора Павла Первого" и осекся: башни линкора медленно разворачивались в сторону "Андрея Первозванного" — флагмана командира бригады адмирала Небольсина.

— Что это? — голос адъютанта предательски дрогнул.

— Революция, господин капитан, столь любезная Вам Революция, — фон Лорингер хладнокровно указал на разгорающийся на клотике линкора красный сигнальный огонь. — Идемте, надо доложить командующему.

Адмирал Непенин — адмиралу Русину, 19 часов 30 минут:

"На «Андрее», "Павле" и «Славе» бунт. Адмирал Небольсин убит. Балтийский флот как военная сила сейчас не существует. Что могу сделать?

Дополнение. Бунт почти на всех судах".

Массивные напольные часы в футляре орехового дерева, покрытого темной блестящей полировкой и украшенного резным узором, пробили три четверти одиннадцатого.

— До совещания у нас есть пятнадцать минут. Я хотел поговорить с Вами наедине, Альберт Германович.

— Я Вас слушаю, Ваше Высокопревосходительство.

Непенин тяжело опустился в кресло. Не бессонная ночь подкосила адмирала, нет, в войну он нередко не спал и ночь и две подряд — время не ждало. Силы ушли после того, как ему стало ясно, что борьбу за Совет Депутатов он проиграл. А ведь сначала ему казалось, что с Советом налажен контакт, что депутаты станут помощниками командования Флота в деле поддержания дисциплины, любое ослабление которой катастрофически понижало боеготовность, а это могло привести к непоправимой трагедии. Но прошло совсем немного времени, и он убедился, что его усилия по объединению всех здоровых революционных сил пропали даром: на депутатов кем-то оказывалось мощное давление, толкающее их, а с ними — и весь Флот, к анархии и беспорядкам. И вот — свершилось. Ночью на кораблях вспыхнул мятеж, убиты многие офицеры.

Можно было утешать себя тем, что могло быть много хуже: в Ревеле мятеж среди матросов вспыхнул на день раньше, а в Кронштадте — и вовсе вечером двадцать восьмого февраля. Можно было утешать себя тем, что на многих кораблях до кровопролития дело не дошло. Можно было, наконец, утешиться еще и тем, что к утру на кораблях удалось восстановить порядок. Можно — но только не ему.

Адмирал Непенин всегда считал Флот единым целым. Конечно, у матросов своя доля, а у офицеров — своя, но дело-то у них общее, одно на всех. И, когда до Гельсингфорса донеслись слухи о происходящей в столице смуте, он во всех своих поступках руководствовался в первую очередь боеспособностью Флота, того же и ожидая от своих подчиненных. Он верил в своих матросов, рядом с которыми сам не раз рисковал своей жизнью. И вдруг оказалось, что боевое братство, скрепленное совместно пролитой кровью, в одночасье превратилось в ничто. Ладно, то, что произошло на многих кораблях, можно было считать недоразумением, там все ограничилось только арестом офицеров, порой — чисто символическим. Но ведь на других судах произошла настоящая резня. Даже сейчас, когда порядок постепенно начал устанавливаться, он еще не знал точного числа убитых офицеров. Командовать в такой обстановке было решительно невозможно. Но и забыть о том, что идет война, и враг рвется к Риге и Санкт-Петербургу, тоже было невозможно. Раз за разом хмурым утром четвертого марта одна тысяча девятьсот семнадцатого года от Рождества Христова командующий Балтийским Флотом вице-адмирал Андриан Иванович Непенин задавал себе вопрос: "Что делать дальше?" — и не находил ответа.

— Давайте без титулов, Альберт Германович. Не до них нам с Вами сейчас…

— Как скажете, Андриан Иванович.

— Что Вы дальше намерены делать, Альберт Германович?

— Служить, — просто ответил каперанг.

— Я знаю Вас как монархиста, но Императора теперь в России нет. Кому Вы теперь служить собираетесь?

— России, Андриан Иванович. Государь отрекся, что же… Не мне его судить… Но жизнь на этом не кончается. Идет война и я нужен своей стране, нужен как офицер. Я клялся защищать Россию и буду это делать так, как смогу. Как позволят мне обстоятельства… А Император… Чего только на Руси не было… Семибоярщина, кондиции, поляки в московском Кремле… Переживем как-нибудь.

Лорингер умолк, молчал и Непенин. Командующий испытывал странные чувства: в тот момент, когда у него почва ушла из-под ног, каперанг оставался на твердой земле. Там, где у вице-адмирала были сплошные вопросы, собеседник видел ясные и четкие ответы.

— Скажите, Альберт Германович, если бы Флотом командовали Вы, что бы сделали не так как я?

— Только одно, Андриан Иванович. Я бы не стал в той телеграмме давать советов Государю. В остальном же — я не знаю, что можно было бы сделать лучше.

— Я проиграл это сражение, — глухо проговорил Непенин, прикрыв лицо рукой. — Флот больше не подчиняется мне.

— Нет, Андриан Иванович, — твердо возразил Лорингер. — Вы его почти выиграли. Флот остается силой, способной к битве. Даже сейчас. Главное, чтобы Вашим преемником оказался человек, способный эту силу использовать. — Днем должны приехать представители Временного правительства и Петросовета, они и должны назначить нового командующего. Я рекомендовал каперанга Щастного.