– Ты найдешь Черити Грейвз, где бы она ни была. И женишься на ней. Так ты станешь отвечать за нее по закону. А я возложу на тебя законную и персональную ответственность за то, чтобы она на десять миль не приближалась к моей жене, сыну или любым домочадцам. Если она нас побеспокоит – любого из нас, Ваутри, – я дам грандиозный обед.
– Обед? – моргнул Ваутри, ничего не понимая.
– На обед я приглашу всех наших веселых собутыльников, и когда наполнят бокалы, я встану и угощу компанию историей о твоих приключениях. Я снабжу рассказ изысканными подробностями, которые сам наблюдал, стоя в дверях.
Как только до Ваутри дошло, он взорвался.
– Найти ее? – закричал он, дико озираясь. – Жениться? Как? Господи, неужели ты не видишь, я пошел на это, потому что судебные приставы были в трех шагах от меня. Дейн, я ничто, меньше нуля. – Он застонал. – Если быть точным, на пять тысяч меньше. Я разорен. Разве ты не видишь? Я никогда не поехал бы в Девон, если бы Боумонт не сказал, что на соревновании по борьбе я заработаю двадцать тысяч.
– Боумонт? – повторил Дейн. Ваутри не обратил на это внимания.
– Целое состояние на этих твердоголовых любителях. – Он взъерошил волосы. – Он распалял меня, свинья. Говорил, «величайший матч после Канна и Полкинхорна».
– Боумонт, – повторил Дейн.
– Двадцать тысяч, он сказал, столько эта штука стоит, – продолжал несчастный Ваутри. – Но ведь он меня распалял! Сказал, что знает русского, который отдал бы за нее первородство. И я ему поверил.
– Значит, не Берти Трент вложил это тебе в голову, а Боумонт, – заключил Дейн. – Я мог бы догадаться. Он затаил на меня злобу, – объяснил он Ваутри, который явно пришел в замешательство.
– Злобу на тебя? Но при чем тут я?
– Думаю, чтобы ты позавидовал и между нами пробежала кошка, – сказал Дейн. – А то, что этим он усугублял твои несчастья, приводило его в особый восторг. – Дейн нахмурился. – Он любит причинять неприятности. Он не может отмстить как мужчина, слабоват для этого. Что меня особенно раздражает – в своей игре он зашел куда дальше, чем мечтал. Я мог отправить тебя на виселицу, а он смеялся бы до упаду.
Пока Ваутри переваривал услышанное, Дейн медленно глядел маленькую комнату, размышляя. Наконец сказал:
– Думаю, я заплачу твои долги, Ваутри.
– Что?!
– Также выделю тебе скромное содержание, – продолжал Дейн, – за оказанные услуги. – Он помолчал, сложив руки за спиной. – Видишь ли, мой дорогой, мой преданный друг, я понятия не имел о ценности иконы, пока ты не сказал. Я даже собирался отдать ее миссис Боумонт за портрет моей жены. Джессика вспоминала, как миссис Боумонт восхищалась иконой, и я подумал, что для художника это будет более приятное вознаграждение, чем просто деньги. – Дейн слабо улыбнулся. – Но никакой портрет, даже кисти несравненной Лилии Боумонт, не стоит двадцать тысяч, не так ли?
Ваутри, наконец, сообразил. Избитое лицо скривилось в улыбке.
– Конечно, ты напишешь Боумонту, – продолжал Дейн, – поблагодаришь за то, что он поделился информацией. Как вежливый человек. А он, естественно, как твой лучший друг, бескорыстно восхитится, что ты смог выгодой воспользоваться его мудростью.
– Он будет рвать на себе волосы, – покраснев, сказал Ваутри. – Дейн, я не знаю, что сказать, что думать… Все было… так плохо, а ты нашел, как выправить, несмотря на то что я сделал. Если бы ты бросил меня в ближайшую выгребную яму, ни один человек в Англии тебя не осудил бы.
– Если ты не будешь держать эту адскую фемину подальше от меня, я брошу в сортир вас обоих, – пообещал Дейн. Он пошел к двери. – Фелпс отыщет кого-нибудь, кто тебя залатает. Я пришлю слугу с деньгами на дорогу. Чтобы к тому времени, как взойдет солнце, тебя здесь не было, Ваутри.
– Да-да, конечно. Спа… – За Дейном захлопнулась дверь.
Глава 20
В два часа ночи лорд Дейн вылез из ванны. Пришлось надеть халат и тапочки и пойти искать жену, потому что как он и ожидал, в кровати ее не было.
Первым делом он проверил Южную башню, но жена не нависала над кроватью Доминика. Мэри дремала в кресле. Доминик крепко спал, лежа на животе и сбив одеяло к ногам.
Затаив дыхание Дейн расправил простыню и одеяло к быстро накрыл сына. Потом погладил спящего ребенка по головке и вышел.
Через четверть часа он нашел Джессику в столовой.
Закутанная в черно-золотой шелковый халат, с небрежно заколотым пучком волос, она стояла перед камином. Обеими руками она держала бокал бренди и смотрела на портрет его матери.
– Могла бы и меня пригласить выпить, – сказал он от двери.
– Это между мной и Люсией, – сказала она, не отрывая глаз от портрета. – Я пришла поднять бокал в ее честь. – Джессика подняла бокал. – За вас, дорогая Люсия. За то, что принесли в этот мир моего порочного мужа; за то, что дали ему много хорошего из того, что было в вас; и за то, что покинули его, чтобы он мог жить и вырасти мужчиной… и чтобы я его нашла.
Она поболтала в стакане янтарную жидкость, понюхала и с легким вздохом удовольствия поднесла к губам. Дейн вошел и закрыл за собой дверь.
– Ты еще не знаешь, насколько тебе повезло, что ты меня нашла. Я один из немногих в Западной Европе, кто в состоянии тебя содержать. Не сомневаюсь, у тебя мой лучший коньяк.
– Когда я взвешивала твои достоинства и недостатки, я принимала во внимание винный погреб, – сказала Джессика. – Он склонил чашу весов в твою пользу.
Она бокалом показала на картину:
– Правда, великолепна?
Дейн подошел к столу, сел и посмотрел на портрет, потом поднялся, отошел и снова посмотрел. Он рассматривал его от двери в музыкальную галерею, от нижнего края обеденного стола, наконец, подошел к жене, обнял ее за плечи и задумчиво рассмотрел мать с этого места.
Но под каким бы углом, с какого бы расстояния он ни смотрел, он больше не чувствовал боли. Он видел только красивую молодую женщину, которая любила его в своем темпераментном стиле. И хотя он не знал всей правды о том, что случилось двадцать пять лет назад, он понял достаточно, чтобы простить ее.
– Она была красивым изделием, правда? – сказал он.
– Чрезвычайно красивая.
– Вряд ли можно обвинять дартмурского мерзавца за то, что он ее увел, – сказал Дейн. – По крайней мере, он оставался с ней, они умерли вместе. Воображаю, в какую ярость это привело отца. – Он засмеялся. – Но я не сомневаюсь, что сын этой «Иезавели» злил его еще больше. Он не мог от меня отказаться, потому что был слишком сноб, чтобы отдать наследство в вульгарные руки отпрыска младшего брата. Этот лицемер не мог даже уничтожить ее портрет, потому что она была частью истории Баллистеров, а он, как и его благородные предки, должен был все сохранить для потомков.
– Он даже не выбросил твои игрушки.
– Зато выбросил меня, – сказал Дейн, – Еще не осела пыль на могиле матери, как он выгнал меня в Итон. Боже, вот ведь старый идиот! Он мог без усилий справиться со мной: мне было восемь лет, я был глиной в его руках. Он мог вылепить из меня все, что угодно. Если он стремился ей отомстить, это была бы достойная месть, и заодно он получил бы такого сына, какого хотел.
– Я рада, что он тебя не лепил, – сказала Джессика. – Ты не был бы и вполовину так интересен.
Дейн посмотрел в улыбающееся лицо жены.
– Интересен, как же. Позор Баллистеров, лорд-негодяй, величайший в мире потребитель шлюх, самоуверенный осел, неблагодарная тварь.
– Самый порочный мужчина.
– Величайший олух. Испорченное, эгоистичное, злобное животное.
Она кивнула:
– Не забудь еще самодовольного простофилю.
– Не важно, что ты думаешь, – горделиво сказал Дейн. – Мой сын уверен, что я король Артур и все рыцари Круглого стола разом.
– Не скромничай, дорогой. Доминик думает, что ты Юпитер и все римские боги разом. От этого тошнит.
– Джесс, ты не знаешь, что такое «тошнит». – Дейн засмеялся. – Видела бы ты, на какую вонючую кучу я наткнулся в гостинице «Золотое сердце». Если бы это существо не заговорило, я бы принял его за отбросы и кинул в огонь.