Читать интересную книгу Выпашь - Петр Краснов

— Сюда идет большой конный отряд.

— Так что же вы стоите? Тикайте скорее! У вас есть лошадь. Вы так одеты, что никто не признает, что вы от нас.

Петрик, казалось, не понял, что говорил ему Перфильев.

— Нет… — уходить?.. Теперь уже нельзя уходить. Теперь драться надо. Мой долг предупредить их и с ними вступить в бой. Мы должны завалить спуск, устроить баррикаду. Самим засесть за нею и огнем встретить идущих, если это большевики.

— Оттуда?.. Конечно, большевики. Кому же больше? Отряд товарища Гая.

Петрик бежал к биваку. Перфильев едва поспевал за ним и, все наростая жутким, зловещим гулом, шел за ними топот быстро идущей конницы.

— Вы не знаете их… — говорил Перфильев, хватаясь за стремя лошади Петрика. — Поднять их теперь незозможно. Да и что они?.. Разве могут драться пьяные?

— Протрезвеют, — бодро крикнул Петрик. Надвигающаяся опасность, казалось, придавала ему бодрости.

Сквозь толкотню пьяного бивака, мимо валяющихся совсем раскисших людей в расстегнутых доломанах, Петрик пробежал к кибитке атамана. Там по-прежнему стояли часовые.

Они не пропустили в кибитку Петрика.

Зычно, сколько хватило у Петрика голоса, он крикнул в кошмы кибитки:

— Анатолий Епифанович, выходи скорее. Поднимай бивак.

Все было тихо в кибитке. Ни одна тень не появилась в ней. Еще и еще раз крикнул Петрик. Перфильев стоял подле него и трясся мелкой лихорадочной дрожью. Наконец, пламя свечей стало просвечивать сквозь швы кибитки. У кошмяного входа дымный появился факел. В складках полога показался сам Кудумцев. Он был в богатой восточной на дорогом меху шубе, надетой, вероятно, на голое тело. Мохнатая грудь показалась сквозь распахнутые полы.

"С чужого плеча шуба", — подумал невольно Петрик, — "тоже, грабь награбленное, этот лозунг и тут хорошо привился". И ему стало тошно, до отвращения жутко смотреть на потягивавшегося и зевавшего перед ним Кудумцева.

— Ну, что там такое случилось? — недовольным, барским, хриплым голосом протянул Кудумцев — Анатолий Епифанович, на бивак идет отряд конницы. Он совсем близко. Надо принимать меры для его отражения, — быстро, но спокойно, сдержав привычной волею свое волнение, сказал Петрик.

— Это кто же сказал?.. Вот он? — с нескрываемым пренебрежением кивнул головою на Перфильева Кудумцев. — Если Кирилка, так не верь ему. Ему везде большевики снятся.

— Анатолий Епифанович, я сам в степи слушал. Отряд совсем недалеко и, надо полагать, отряд не малый.

Кудумцев в нерешительности почесывал и скреб свою грудь.

— Ну что ж, тикать, значит, надо, — как бы раздумывая о чем-то, сказал он. И диким голосом, покрывшим все шумы пьяного бивака, гомон, нескладные песни и ругань, прокричал: — "тр-р-ру-бач!" — и скрылся за кошмой.

Прошло несколько секунд. Они показались Петрику долгими часами. В кибитке шла торопливая возня, быстрый разговор и суета. Из нее два рослых киргиза вынесли закутанную в шубы женщину. Петрику показалось, что это была Анеля. За ними, спотыкаясь, бежала киргизка, служанка Анели. Они пробежали к тарантасу. Какие-то люди там уже грузили корзины и ящики. Киргиз-ямщик, спавший подле тарантаса, взгромоздился на козлы, укутался полами армяка, разобрал вожжи и тарантас понесся, поднимаясь на берег и направляясь к Суйдуну.

В эти минуты, наблюдая все это, Петрик ни о чем не думал. Он сознавал одно, что он тут не нужен и безполезен. Кудумцев все равно его слушать не станет. "Может быть, и мне «тикать» вслед за Анелей", — мелькнула мысль. Но ожидался бой. И, как ни противно было все то, что тут происходило, чувство товарищества и офицерской порядочности не позволяло ему и думать о бегстве.

И почти сейчас же из кибитки вышел Кудумцев. Он был в нарядном, на меху, крытом черным сукном полушубке, расшитом серебряными бранденбурами. На голове была высокая шапка с султаном. Он был величествен и красив в этом не совсем обычном для наступавшей обстановки наряде. Он подошел к своей коновязи, вывязал сам текинского прекрасного коня и легким прыжком вскочил на него. К нему подбежал трубач с сигналкой в руке.

Кудумцев подобрал коня и спокойным ровным голосом сказал:

— Труби, брат, тревогу!

При всем своем отвращении к Кудумцеву, Петрик не мог не любоваться им.

Он все-таки — был офицер!

Отрывистые, властные, повелительные звуки трубы ворвались на бивак и даже и в этой пьяной суете наводили какой-то порядок. Сразу смолкло пение и крики — и относительная тишина стала на биваке.

К Кудумцеву подбегали люди. Несомненно, очень пьяные люди, но они как-то держались и Кудумцев отдавал им приказания.

"Может быть, еще и будет бой", — с удовлетворением подумал Петрик.

— Заливай костры, — зычно крикнул Кудумцев.

"И это правильно", — подумал Петрик. Он сам бы так же распорядился.

— Пулеметы на Хоргосскую дорогу, — продолжал распоряжаться Кудумцев.

От заливаемых костров поднимался белый дым. В его клочьях тенями метались люди.

Зверский бас Похилко покрывал ржание и топот лошадей, рев коров и блеяние баранов потревоженных стад.

— Становись в затылок, — ревел Похилко. — Чище ровняйся у взводах!

Сквозь дымы Петрик заметил, что эскадроны строились хвостами к неприятелю. По обрыву черными мурашами карабкались пулеметчики.

И внезапно во весь хаос, шум, крики, рев стад, шипение заливаемых костров резким отрывистым звуком ворвался звук совсем недальнего винтовочного выстрела. Петрику сначала показалось, что кто-нибудь из своих нечаянно выстрелил. Но просвистала над головами пуля, за ней другая и частый и безпорядочный огонь начался со стороны противника по непостроившимся, сидящим на конях эскадронам. Пули свистали накоротке. Неприятель подошел совсем близко. Пули рыли землю на самом биваке. На окраине протарахтел раз пять Кудумцевский пулемет и смолк. Ему сейчас же ответил сперва один, потом другой, и третий пулеметы. Пули завыли кругом.

Стало очевидно громадное превосходство в силах неприятеля. На биваке в безпорядке заметались люди.

— Что же это такое? — прокричал кто-то отчаянным голосом.

По неснятым кибиткам визжали и плакали женщины.

Кудумцев дал шпоры коню и в несколько скачков выскочил на край обрыва.

— Куда лицом строились?.. Сволочи! — завопил он. — Подлецы!.. Трусы!..

Положу на месте первого, кто ускачет. Повзводно налево кругом!

Петрику показалось, что не обошлось без мордобития.

Под копытами заезжавших рысью эскадронов завизжала речная галька. Кто-то страшно охнул, должно быть, раненый или побитый. Взвилась на дыбы рослая текинская лошадь в первом взводе и рухнула на землю.

— Эскадрон за мной! Полевым галопом! — скомандовал Кудумцев и, выхватив кривой азиатский клыч, бросил своего жеребца по пыльной дороге навстречу выстрелам.

Петрик поскакал за ним. Эскадрон Похилко тронул сзади. Перфильев не отставал от своего атамана. Пули встретили их. Кто-то мальчишески звонко и пьяно крикнул из рядов:

— Это ж без-з-зумие!

— Молчи, — оборвал, оборачиваясь к эскадрону, Кудумцев. — Пристрелю, как собаку.

Сзади кто-то застонал. Дико, страшно и совсем неестественно, будто то и не человек кричал, завопил кто-то отчаяным голосом:

— Мы проп-а-али!

Кудумцев в это время уже выскакивал наверх. С ним рядом был Перфильев и немного позади Петрик. Слабый его конек не поспевал за кровными лошадьми атамана и его начальника штаба.

Пули били левее их прямо по биваку. Там крики и стоны становились уже нестерпимыми. Петрик оглянулся назад. То, что, он увидел, заледенило его сердце ужасом. Как-то сразу и так чисто, как и по команде никогда бы не сделали, вся их колонна повернула повзводно налево кругом и, смешавшись в безпорядочную толпу, давя стада, опрокидывая кибитки, понеслась вдоль по руслу. Галька завизжала под копытами лошадей. Колонна во мгновение ока скрылась из глаз Петрика и все тише и тише становился гул несущихся коней.

— Пьяные подлецы, — скрежеща зубами, прохрипел Кудумцев и круто осадил на высоком обрыве своего жеребца. Он, видимо, хотел последовать за бегущими, да Петрик и понимал, что ничего другого ему не оставалось делать, но серая масса конных и пеших людей, точно из-под земли выросшая, мгновенно окружила их.

Кудумцева и Перфильева схватили за поводья их лошадей и последнее, что увидел Петрик, это — как стащили с коней и того и другого.

— А!.. Гады!.. Кадети, — раздавалось кругом Петрика. — Стой, паря, все одно не убежишь!..

Во мраке ночи Петрик как-то сразу, в этой безпорядочной толпе, свалившейся в овраг, потерял из вида Кудумцева и Перфильева. Сопротивляться было безполезно, да Петрика никто и не трогал — и Петрик сейчас же понял, что его в сером и бедном одеянии красноармейцы принимали за своего, и стал пробираться наверх, решив использовать эту ошибку, и опять уйти в пустыню. Выстрелы прекратились. Не по кому было стрелять. Кудумцевцы с их гордым девизом были далеко. Атамана если не убили, то, наверно, взяли — и в этой массе неприятеля Петрик ничем не мог ему помочь. Да и нужно ли было ему помогать? Что значил для России Кудумцев, отрекшийся от Родины и вздумавший ловить рыбу в мутной воде? Впрочем, все это осознал и продумал в самооправдание Петрик только потом, когда вновь и вновь в мыслях своих переживал эти кошмарные минуты. Теперь же он действовал инстинктивно, как действовал бы на его месте, вероятно, травимый и попавшийся зверь.