страже, как попавший в ловушку призрак, но, когда она открыла глаза, он исчез. Она поднялась и села на край кровати, поставила ведро с водой у себя между колен и попыталась утихомирить бешеный пульс, стучащий в висках. Рвота поднималась по ее пищеводу, и она склонилась над ведром, выгнув спину, как кошка, отрыгивающая комок шерсти. Она попыталась притянуть ниточку воспоминаний к себе и принялась осторожно разглядывать все изображения, которые ее мозг прикрепил к этой ниточке. Она увидела стул, часы, пустой дом. Увидела себя – вот она прошла из кухни в гостиную, потом вернулась в кухню, потом она стояла на коленях и соскребала ногтями пыль с плинтуса. Она снова увидела часы, потом включился свет в окнах поселка, занавески отдернули, и мальчик вернулся из школы.
В остальном ее мысли перескакивали с одного на другое, как стираное белье, трепыхающееся на веревке. Был телефон и такси, было бинго и сидение в одиночестве. Она пила и пила, она не выигрывала и опять пила, и опять не выигрывала, и женщина рядом с ней спросила, не заболела ли она, а Агнес спросила, есть ли у нее маленькие дети, и женщина ответила, что нет у нее маленьких детей, и отвернулась. Потом такси – но не Шаг – повезло ее домой, но остановилось у неосвещенного въезда на шахту. Она едва разглядела лицо водителя, а потом она закричала и стала задыхаться в парах его лосьона после бритья, а потом осталась только паника.
Рвота открылась, хлеща бешеным потоком. Лицо Агнес побагровело. Брызги покрыли ее руку, часть кровати и черную кожаную сумочку на полу. Держась липкой рукой за край кровати, она легла на подушку, дыхание с хрипом и бульканьем вырывалось у нее из груди, словно она тонула. Боязливо и мягко скользнула она по простыням сухой рукой к паху, легонько надавила, ощутила в этом месте какую-то новую боль. Потом ее снова вырвало.
Ей понадобилось какое-то время, чтобы набраться достаточно сил и сесть. Ей ужасно хотелось принять обжигающую ванну, но полупустой счетчик означал, что вода будет всего лишь чуть теплой. Погрузившись в неглубокую воду, она увидела синяки на внутренней стороне бедер и черные размером с оладью рубцы, глядя на которые можно было подумать, что плоть под ее желтоватой кожей умирает. Вода вскоре совсем остыла. Агнес пробирала дрожь, пока она вытиралась и надевала чистый джемпер. Ей еще хватило сил побрызгать волосы лаком и наложить немного синих теней на веки, после чего она рухнула в кресло и замерла, как восковая статуя королевской особы.
Она не шелохнулась, и когда раздался легкий, бодрый стук в дверь и звук длинных ногтей, выцарапывающих отчаянное приветствие. «Аг-нисс! Аг-нисс. Это всего лишь я». Джинти Макклинчи уже стояла рядом с ней, задавая свой вопрос:
– Можно к тебе? – Она посмотрела на неподвижную женщину, втянула воздух сквозь зубы и пискляво рассмеялась. – Ах, детка, у тебя вид, как после хорошей пьянки. Я это проходила. Можешь мне поверить.
Из всей ее родни в Питхеде от нее единственной пахло жирным ночным кремом и духами от Элизабет Арден. Она завязывала узлом платок на голове в солнечные дни и любила обувать свои крошечные ножки в удобные туфли без каблуков. А еще Джинти носила медальон с изображением Святого Христофора, а если изрекала какое-то суждение о тебе, непременно клялась на Библии. Если Агнес, выпив, погружалась в уныние и печаль, то Джинти становилась резкой и язвительной. Она любила сидеть и решать мировые проблемы, говорить людям, в чем те ошибаются. После двух банок лагера ее маленькие глаза сужались до размеров глаз въедливого судьи на состязаниях по приготовлению варенья. Она была мегерой, и ходили слухи, что в поселке нет такого дома, из которого ее не выгоняли.
Джинти сочувственно покачивала головой, глядя на Агнес.
– Может, тебе приготовить маленький тост?
Она стала снимать с головы свой платок в цветочек.
Агнес молча кивнула, края ее губ не могли долго выдерживать вежливую улыбку. Джинти удалилась на кухню, и, хотя хлеб лежал рядом с тостером, Агнес услышала, как Джинти в поисках выпивки засовывала нос во все шкафчики. Когда ей не хватало роста заглянуть на верхние полки, она подпрыгивала, подпрыгивала, подпрыгивала, как легкомысленная собачонка, ее плоские сандалии шлепали по жесткому линолеуму.
Спустя какое-то время Джинти вернулась с единственным подгоревшим тостом.
– Плохая была ночка, детка? – спросила она высоким детским голосом, шаря глазами по комнате.
– Да.
– Ну ладно, детка. Я к тебе ненадолго. Ненадолго. Заглянула на чашечку чая. Дел невпроворот.
Она сняла пальто и уселась в ожидании.
Агнес попыталась поставить тарелку на край кресла, но руки у нее тряслись, и тост упал на пол.
– Ай, ай, ай. Ты посмотри на себя. До чего же ты себя довела.
Агнес поднесла руки к лицу. Голова у нее болела, руки ныли, а тело словно все было в синяках.
– Ну-ну. Ну-ну. Не могу видеть, как ты страдаешь. – Джинти скосила на нее глаза и шмыгнула носом. – У тебя, наверно, ничего не осталось, да?
Агнес знала: Джинти уже известен ответ – она обыскала все полки на кухне.
– Я думаю, последняя банка в шкафчике под раковиной еще осталась. В пакете. За хлоркой.
Голова у нее кружилась.
Джинти шмыгнула носом.
– По чуть-чуть, да? Ну ты понимаешь. Чтобы привести тебя в порядок.
Агнес кивнула, и Джинти, скрипя коленями, вскочила с канапе и чуть ли не понеслась в кухню. Она быстро нашла банку, в чем Агнес и не сомневалась, и вернулась с ней и двумя сполоснутыми кружками. Она поставила кружки на стол, мизинцем потащила колечко на «Спешиал Брю». Пиво пенилось, когда она умело разливала его поровну в две кружки. Потом она белым пальцем провела по кромке пустой банки и облизнула его, словно слизывала взбитые сливки.
– Вот это прекрасно, – тихо простонала она. – Я думаю, чай мы можем пропустить и выпить это. – Она скосила глаза. – Я бы этого не стала делать, но по тебе видно, что надо, а я ненавижу, когда страдают творения Господа.
Джинти, словно на кукольном чаепитии, двумя маленькими ручками подняла кружку и предложила ее Агнес. Агнес взяла кружку, поднесла ее ко рту, сделала маленький глоток. Рвота зашевелилась в ней. Она сделала еще один глоток и по привычке поставила кружку в уголок кресла – в тайное и укромное местечко.
Джинти подняла свою кружку, отхлебнула самую капельку. Потом издала счастливый звук, сделала еще один глоток, и еще один. Две женщины не разговаривали, пока пива в кружках