— Убили? Откуда вам знать? Вдруг еще держат?
— Как ты верно заметила, лицо я потерял окончательно. Если бы они этого и добивались, уже отпустили бы ее. Значит, хотят чего-то другого. — Джайди задумчиво смотрит на водную гладь клонга. — Сделай мне одолжение.
— Что угодно.
— Дай мне пружинный пистолет.
— Кун… — У Каньи глаза лезут на лоб.
— Не бойся, верну. Со мной идти не надо. Мне бы только хорошее оружие.
— Я…
— Да не бойся же, со мной все будет нормально. К тому же зачем рушить еще и твою жизнь?
— Хотите свести счеты с министерством торговли.
— Аккарат должен понять, что у Тигра еще есть клыки.
— Вы даже не знаете, Торговля ли ее забрала.
— А кто же? Я много себе наделал врагов, но настоящий по большому счету только один. Вот — я, а вот — Торговля, и никак иначе. А меня еще убеждали, что все не так.
— Я с вами пойду.
— Нет. Ты, лейтенант, остаешься присматривать за Ниватом и Суратом. О большем не прошу.
— Пожалуйста, не делайте этого. Я буду умолять Прачу, пойду к…
Он обрывает Канью, пока та не наговорила безобразных вещей. Когда-то Джайди позволял лейтенанту терять перед ним лицо, а потом изливать целое море извинений. Но то время прошло.
— Мне больше ничего не нужно, я всем доволен. Отправлюсь в Торговлю и заставлю их заплатить сполна. Такова камма. Значит, не судьба мне вечно быть с Чайей. Или ей — со мной. Но раз уж мы держимся своей даммы, то еще можем кое-что сделать. Понимаешь, Канья, у нас у всех есть обязанности и перед теми, кто выше нас, и перед теми, кто ниже. Я прожил много жизней: сперва мальчишка, потом чемпион по боксу, потом отец, белый китель. — Ухмыльнувшись, он смотрит на свое одеяние послушника. — Теперь вот монах. Так что не переживай за меня. Прежде чем совсем махну рукой на эту жизнь и отправлюсь навстречу Чайе, пройду еще несколько дорог. — Тут Джайди добавляет со сталью в голосе: — Есть у меня еще дела, и пока их не закончу — не остановлюсь.
В глазах Каньи читается боль.
— Вам нельзя одному.
— Конечно. Со мной будет Сомчай.
Торговля — министерство, которое чувствует себя безнаказанным, — с легкостью выставляет Джайди на посмешище, крадет его жену и оставляет в его душе дыру размером с дуриан.
«Чайя».
Он пристально рассматривает ослепительно освещенное здание и чувствует себя дикарем, вышедшим из леса, или шаманом, наблюдающим за шествием боевых мегадонтов. На мгновение уверенность покидает его.
«Домой бы, мальчишек повидать».
И все же Джайди здесь, стоит на границе света и тени перед сияющим зданием министерства торговли, где жгут уголь так, будто эпоха Свертывания и не наступала, будто нет плотин, которым надо сдерживать океан.
Там, внутри, скрывается и вынашивает новые планы тот самый человек, что следил за капитаном когда-то давно на якорных площадках; тот, что сплюнул красным от бетеля и неторопливо ушел с таким видом, словно Джайди — не более чем таракан, которого надо раздавить; тот, что наблюдал за позором капитана, сидя возле Аккарата. Он приведет к Чайе. Он — ответ на все вопросы. Ответ, спрятанный там, за ярко освещенными окнами.
Джайди отходит обратно в темноту. На нем и на Сомчае темная, чтобы оставаться незаметными, и удобная, без опознавательных знаков одежда. Сомчай — один из его лучших парней: ловкий, опасный в драке и бесшумный, к тому же умело вскрывает замки и тоже имеет на министерство зуб.
Напарник с крайне серьезным видом рассматривает строение. На лице то же выражение, какое обычно бывает у Каньи. Эта серьезность со временем оставляет отпечаток в каждом кителе — видимо, от работы. Джайди думает, что на самом деле тайцы вряд ли вечно ходят с улыбками, как о них говорят. Всякий раз, слыша смех сыновей, кажется — это в лесу расцвели чудесные орхидеи.
— Дешевая показуха, — говорит Сомчай, глядя на здание.
— Да. Помню их еще мелким подотделом сельхозведомства, а теперь — поди ж ты.
— Сразу понятно, сколько вам лет. Торговля всегда была большим министерством.
— Нет. Это был крохотный департамент — так, недоразумение. — Джайди машет в сторону отверстий хайтековской конвекционной системы вентиляции, тентов и галерей недавно возведенного комплекса. — Будто опять хотят построить новый мир.
Словно в насмешку над его словами на балюстраду запрыгивают два чешира и начинают себя вылизывать — то исчезают, то возникают вновь и совершенно не боятся, что их увидят. Джайди достает пружинный пистолет и наводит прицел.
— Вот он — главный подарок этого министерства. Ему бы чеширов на герб.
— Не стреляйте.
— Почему? На карму никак не повлияет. Души-то у них нет.
— Кровью они истекают, как все другие животные.
— Бежевые жучки тоже, раз на то пошло.
Сомчай в ответ только чуть склоняет голову. Джайди с недовольным видом засовывает оружие обратно в кобуру. Незачем зря заряды тратить. Еще будет на кого.
— Я служил в отряде, который травил чеширов, — наконец говорит Сомчай.
— Ну, вот теперь и про твой возраст стало ясно.
— У меня тогда была семья.
— Не знал.
— Цибискоз-118а. Скоротечный.
— Помню, скверная разновидность. Мой отец от нее умер.
— Да. Очень по ним скучаю. Надеюсь, с новым воплощением им повезло.
— Конечно, повезло.
— Тут можно только надеяться, — пожимает плечами Сомчай. — Я и монахом-то стал ради них. Целый год читал молитвы, подношения делал… Только надеяться. — Он бросает взгляд на воющих чеширов и продолжает: — Тысячи вот таких я уничтожил, тысячи. За всю жизнь убил шестерых человек — и ни секунды не жалел, а на них каждый раз рука еле поднималась. — Сомчай ненадолго замолкает и почесывает за ухом купированный нарост фагана. — Я вот думаю иногда: цибискоз — кармическое наказание моей семье за тех чеширов.
— Ну нет. Это же неестественные создания.
— Размножаются, едят, живут, дышат. — Тут Сомчай добавляет, чуть улыбнувшись: — А если погладить, то мурлычут.
— Ф-фуу…
— Да, да, я сам пробовал. Чеширы такие же настоящие, как вы или я.
— Пустые оболочки, души в них нет.
— А вдруг даже самые жуткие из этих японских чудовищ хоть как-то, да живые? Боюсь, не переродились ли Нои, Чарт, Мали и Прем в телах пружинщиков. Не все же заслужили стать пхи тогда, в эпоху Свертывания, — вдруг некоторые из нас становятся пружинщиками и всю жизнь вкалывают и вкалывают у японцев на фабриках? Людей же сейчас гораздо меньше, чем раньше, так куда, значит, подевались все души? А если они там, в пружинщиках?
Джайди неприятен ход мыслей напарника, но вида он не подает.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});