– Злюка! Весточки от него не дождешься…
– А отец? – перебил я болтунов.
Кюн насупился:
– А что – отец?
– Отец знает?
– Знает, знает, – поспешила заверить меня Жаворонок.
– Разрешил? Отпустил?
– Ага!
Кюн сердито сопел. Врать он умел не лучше моего.
– Ладно, пошли в дом. Айталын стол накроет.
– Айталын? – Жаворонок сделалась сама не своя. – Твоя сестра?
– Сестра.
– Она тоже здесь?
Я засмеялся:
– А говорили, всё знаете. Здесь она, здесь.
– Зачем она здесь?
– Хозяйство ведет. Дом без хозяйки – конь без седла.
– Хозяйки разные бывают! Одна – седло, другая – горб на спине! Меня мама всему научила! И еду готовить, и шить, и стирать, и в доме прибираться…
Я с удивлением воззрился на Жаворонка. Сказать по правде, я не мог припомнить, чтобы попрыгунью Туярыму интересовали стряпня или рукоделье. Вот на коне скакать или ножи бросать – сколько угодно! Что это с ней? Не выспалась?
– Айталын справляется.
– Сейчас и поглядим…
Выходить к гостям Айталын не пожелала. Кивнула – все сделаю! – и скрылась на кухне. Переживает сестренка. Нюргун спит без просыпу, который день спит, а она смурная бродит, язык проглотила. Пробовал расшевелить – куда там! Дураком не обзывается, швыряться ложками-шишками вообще забыла. Плохо дело. Одна надежда: Нюргун оклемается, и Айталын оттает.
– Где твой брат?
Кюн по-боотурски раскорячился на лавке. «Каков, мол, я? – читалось на лице парня. – Поперек себя шире!»
– Спит.
– Хык-гыгык! День на дворе, а он дрыхнет?
– Не дрыхнет. Просто спит.
– У тебя гости, а ему и дела нет? Хорош братец!
– Болеет он.
– Арт-татай! – взвился Зайчик. Казалось, ему в задницу нож воткнули. – Болеет он! Нюргун-боотур, Нюргун-силач! Нюргун-здоровила, Самый Лучший Нюргун! А как гости в дом – слег, бедняжка!
Жаворонок прыснула в ладошку. То ли одобряла Кюновы насмешки, то ли над Кюном потешалась. Женщины, они умеют. Даже если они еще девчонки, как Жаворонок.
Я им не врал. Просто не говорил всего. Я понятия не имел, что с Нюргуном. Лося он пришиб, сопку в щебень раскатал, теперь спит. День спит, два спит, три спит. Храпит, носом свистит, с боку на бок ворочается. Мы с Айталын и звали его, и по щекам хлопали, и водой обливали. Можжевельником окуривали, сестра заговоры пела, какие знала.
Нет, спит. Не просыпается.
Позвать шамана? Знахаря? Съездить за Умсур? Я боялся оставить Нюргуна на младшую сестру. Вдруг он умрет, пока я ездить буду? Или хуже того, проснется и начнет буянить? Нас он вроде любит, только со сна поди разберись: кого ты любишь, как любишь! Я весь извелся. Ехать? Не ехать? И так дело дрянь, и так дрянь дело. А тут еще гости с расспросами…
Жаворонок провела ладонью по столу. Уставилась на собственные пальцы, сморщила носик. Пальцы остались чистыми, но Жаворонок все равно была недовольна. Что это на нее нашло?
– Может, он и не боотур? А, Юрюн? – гнул свое Зайчик. – Может, он слабак? Может, ты его просто выгораживаешь? По-братски?
– Усохни, – велел я голосом дяди Сарына.
И попал в больное место.
– Врешь ты все, Юрюн! – Кюн вскочил. – Врешь!
– Я – вру?!
Голос дяди Сарына исчез из моей глотки. Вернулся мой прежний голос, и я с ним не совладал. Юрюна Уолана назвали лжецом?! В его собственном доме?!
– А чего он прячется? – Зайчик чуточку вырос. – Боится?
– Кого ему бояться? Тебя?
– Пусть выйдет! Или он гостей не уважает?
– Ты оглох? Он болеет.
– Так спит или болеет?
– Усохни, понял?
– Пойду на кухню. Помогу твоей сестре со стряпней.
Жаворонок направилась к дверям. Жаворонок? Нахохлившаяся ворона; ёж, собравшийся в колючий клубок.
– Разбуди его! – упорствовал Кюн. – Я хочу с ним познакомиться!
– Усохни! Живо!
Он рос, и я рос. А что? Обычное дело.
– Может, и нет никакого Нюргуна? Может, ты его придумал?
– Зачем?
– Чтобы хвастаться? Старший брат, Самый Лучший!
– Прикуси язык, Зайчик!
– Не называй меня Зайчиком!
Мы стояли лицом к лицу. Нас разделял стол: низенький, хлипкий. Во всяком случае, для нас, боотуров.
– Другого имени у тебя нет.
– А у тебя брата нет!
– По-твоему, я вру?!
– Врешь!
– Усохни! Иначе…
– И что? Что будет?!
– Лучше тебе не знать.
– А я хочу знать!
– …сейчас все выкипит! Видишь, мигает?
– Ты меня учить будешь?
– Буду! Меня мама всему научила! А ты…
Это с кухни. Туярыма и Айталын. Брат и сестра – два сапога пара.
Четыре сапога – две пары.
– …а как себя в гостях вести, мама тебя не учила?
На кухне загремело.
Мы с Кюном и ухом не повели. Мы были заняты. Набычившись, мы мерились взглядами. Распухали, расширялись. Два боотура, два безмозглых балбеса, готовых обменяться плюхами, вцепиться друг другу в глотку, а там и до оружия рукой подать. Это ведь прекрасно – быть сильным. Сильным. Очень сильным. Что тут думать? Вот ты, вот враг. Ты – хороший, враг – плохой.
Бей плохого! Бей, боотур!
Кюн. Зайчик. Сын дяди Сарына. Не враг. Хороший. Нельзя бить. Можно! Плохой! Сказал: я вру! Обидел. Как дам ему! Стол. Мешает. А вот и не мешает. Дотянусь…
– Дураки-и-и!!! Дураки дурацкие!
От визга у нас заложило уши. Дядя Сарын! Я помню, как он звал светлую Айысыт. Все чуть не оглохли, и Айысыт сразу примчалась. Нет, это не дядя Сарын. Это Айталын, моя младшая сестра. Ох, и визжит! – заслушаешься.
– Дураки! Оба!
И на два голоса:
– Усыхайте!!!
Трудно. Очень трудно. Усыхаю.
Вовремя девчонки объявились. Сам бы я не вернулся. Первый удар, и пошло-поехало, покатилось кубарем в пропасть Елю-Чёркёчёх. Были у дяди Сарына сын с дочерью, осталась у дяди Сарына одна дочь. Думаете, я хвастаюсь?
Я знаю.
Зайчик горой навис надо мной. Он хмурился, морщил лоб, растерянно моргал. Кто плохой? Где плохой? Куда подевался? Этот – плохой? Вроде, нет… Угрозы нет, драка откладывается. Что ж теперь делать? Все-таки усыхать?
Усыхать Зайчику не хотелось, но пришлось.
– Ты кто такой?! – подступила к нему Айталын, едва взгляд парня сделался осмысленным. – Ты что это творишь, а?
– Я?
– Ну не я же?!
– Я Кюн Дьирибинэ. Я сын Сарын-тойона, Первого Человека…
– Придурок ты, Кюн Дьирибинэ! Придурок, а не сын Первого Человека!
Я прямо залюбовался, глядя на кипящую от возмущенния сестру. И немедля огрёб свое, заслуженное:
– Ну ладно, Юрюн! Он с детства без мозгов! А ты?!
Случилось чудо: Зайчик смутился.
– Виноват, – он потупил взор. – Больше не буду.
– Точно?
– Ага.
– Точно-точно?
– Ну сказал же!
– Ладно, на первый раз прощаю. Из-за чего сыр-бор?
– Из-за Нюргуна. Юрюн нам про него все уши прожужжал. Хотели посмотреть…
– Хотели?
Лицо Айталын затвердело деревянной маской. Мне аж страшно сделалось.
– Ну да…
– Идите за мной.
В дверях «можжевеловой» спальни близнецы встали, как вкопанные. Будто на стену наткнулись. Айталын укрыла Нюргуна двумя одеялами – одного не хватило – но все равно зрелище было не из приятных. Огромная лапища безвольно свисала до самого пола. Торчала желтая заскорузлая пятка. Мокрые волосы закрыли лицо. И храп, словно Нюргуна душили злые духи.
– Спит? – охнула Жаворонок.
– Спит.
– Давно?
– Четвертый день.
– Будить пробовали?
– Пробовали. Не просыпается.
– Водой обливали?
– Целое озеро извели.
– И что теперь делать?
Кюн с детской надеждой смотрел на Айталын.
– Не знаем. А кто знает?
– Наш отец! Он все знает!
Когда Жаворонок помянула отца, Зайчик скривился, как от оскомины.
– Эй, боотур! – Айталын повернулась к парню, уперла руки в бока. – Давай, выручай! Скачи за отцом! На него одна надежда. На него – и на тебя.
– Я… Я поеду!
– Молодец!
– Прямо сейчас! Поскачу! Ветром, стрелой!