— Послушайте…
— Нет, это вы послушайте. И подумайте заодно. Все, что говорил вам ваш друг-ясновидец, и все наши рассуждения и споры по этому поводу знал лишь очень узкий круг посвященных. Азиль не входила в этот круг. Если бы ей хоть что-то случайно стало известно, эта информация давно сделалась бы достоянием широкой публики. Все это заставляет нас исключить версию о ее добровольном участии в наших замыслах. Вернее, в добровольности и готовности к самопожертвованию сомневаться не приходится, но наши планы здесь ни при чем. У Азиль имеется свой собственный план, и источник ее информации нам неизвестен. Более того, он нам в принципе недоступен, так как бедняжка никогда не могла вразумительно объяснить, почему «так надо» и «так правильно» и откуда она это знает. Не только мы, но, кажется, и она сама не способна постичь те силы, что ею движут, однако при всем том она всегда оказывается права. Поэтому если что-то сорвало ее с места, погнало пешком через весь континент и заставило отдаться в руки врагов — только для того, чтобы лично встретиться с Повелителем! — мы не должны недооценивать ни могущество этого «чего-то», ни важность его мотивов.
— Полагаете, некие высшие силы решили, что Повелитель должен умереть? — с недоверием переспросил Макс, невольно представив себе, как разношерстные боги и богини на общем собрании решают: этому наглому выскочке среди них не место.
— Я понятия об этом не имею. Но убежден: если завтра я попрошу Азиль бежать вместе со мной и она откажется, не приведя понятных простому смертному объяснений, — это будет последним и неопровержимым доказательством моей гипотезы. Что тогда прикажете делать? Снотворного в чай и выносить на руках?
— Попробуйте разыграть вариант с влюбленным демоном. Подбейте его «спасти» несчастную деву от жестокого Повелителя так, чтобы вас слышали. После этого бегите. Ваше поведение будет расценено как попытка заставить других сделать то, что сами вы не имеете возможности провернуть.
— Увы, не далее как позавчера я излагал ему абсолютно противоположные соображения. Слишком резкая перемена мнения может показаться подозрительной.
— Ну, спишут на то, что вы получили новые инструкции. Мы попытаемся как-то это подтвердить.
— Я поработаю с этим. Но понадобится время. Я не могу просто так, без причины и повода, поймать наместника за пуговицу и ни с того ни с сего заговорить о спасениях дев, да еще чтобы нас кто-то слышал и при этом не знал, что я знаю… Такие акции требуют подготовки. Поэтому эвакуацию в любом случае придется отложить.
— Сколько у вас времени, как вы полагаете?
— Думаю, несколько дней я могу себе позволить. Брат Чань — человек обстоятельный, он не станет афишировать свое расследование, пока не обнаружит веских доказательств моей измены, способных убедить даже расположенного ко мне наместника. Все, что я когда-либо говорил, — всего лишь слова, которые мало того, что к делу не пришьешь, так еще и толковать можно по-разному. Единственное вещественное доказательство, дающее возможность меня уличить, покоится в фамильной усыпальнице. Да и то я бы не назвал тело адъютанта неопровержимой уликой — мало ли кто его прирезал, сам он меня не видел, кинжал не мой, а то, что я в это время гулял поблизости, — хитроумная попытка врагов бросить тень на верного слугу ордена. Вот если брат Чань окажется настолько дотошным, что пороется в старинных саркофагах и найдет там мои перчатки, тогда мне придется туго.
— Не могли вы и перчатки чужие свистнуть! — не удержался от замечания огорченный мэтр.
Шеллар невесело усмехнулся.
— Полагаете, перчатки моего размера можно легко добыть в первом попавшемся чужом шкафу?
Макс покосился на его грабли и вполголоса выругался. Да уж, попробуй тут воспользоваться чужими перчатками, если они попросту не налезут…
— Так что мы решили?
— Ждать, — пожал плечами его величество. — Думаю, шесть дней я еще протяну. На всякий случай обговорите с Флавиусом запасной аварийный вариант, которым я мог бы воспользоваться в любой момент. Вдруг мне придется спешно удирать своим ходом, потребуется кто-то, чтобы задержать погоню, и место, чтобы укрыться на первое время. Все остальное… — Он удрученно развел руками. — К сожалению, слишком многое зависит от дальнейшего поведения Харгана, которое, как вы верно заметили, предсказанию вообще не поддается.
Все повторялось. Как и два цикла назад, Харган отстранился от реальности, потерялся в цветочном сумраке весенних ночей, заплутал среди фантазий и воспоминаний. Как и тогда, он проводил в томительном ожидании ненужные, бесполезные дни, существовавшие лишь ради того, чтобы настала новая ночь. Так же мчался, едва дождавшись несправедливо поздних сумерек, в ту самую комнату на третьем этаже, чтобы забыть опостылевшую суету державных дел и броситься в объятия волшебной ночи, где ждала его хрупкая женщина с нездешним взором…
Нет, все было не так. Вернее, почти так, но гораздо хуже. Если тогда он всего лишь изнемогал от желания, то теперь сходил с ума во всех смыслах, включая прямой. Он жил в сплошном лихорадочном полубреду и в редкие минуты просветления в ужасе осознавал, что катится в бездну, увлекая с собой всех, кто хоть немного с ним связан.
Он забросил дела, на него уже начинают посматривать с подозрением и бело-голубые братья, и солдаты, и вампиры, не говоря о Повелителе и советнике.
Он обманул наставника и собирается обманывать его и дальше — эта мысль терзала измочаленную совесть демона с особой жестокостью. Он называл себя предателем, ужасался чудовищности своего поступка, напоминал себе, что еще не поздно все исправить, но перед глазами вновь вставала Азиль — ее ласковая улыбка и наивный, беззащитный взгляд, — и он опять ломался, терял рассудок и бежал прочь от безжалостной действительности.
Какая-то часть его понимала, что подобное положение вещей не может продолжаться долго и рано или поздно все закончится катастрофой. Что единственный разумный выход — отступить и смириться с неизбежным. Но отказаться было свыше его сил, и он тянул, откладывал, безнадежно и бессмысленно, словно пытаясь надышаться перед повешением.
Харган с надеждой посмотрел в окно, за которым медлительное солнце с издевательской неторопливостью уползало за верхушки деревьев дворцового парка. Нетерпеливо поерзал и решил, что закат можно считать состоявшимся — ну сколько там осталось, сущие мелочи, пока он дойдет до заветной комнаты, солнце и вовсе спрячется…
Он честно отправился пешком, словно действительно верил, что за это время стемнеет, и словно это имело какое-то значение. Даже честно старался не бежать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});