лишь ищу кетчуп.
Мы втроем смеемся, и Билли рассуждает вслух:
– Мне закрыть дверь или лучше сразу отправить всех по домам?
Я качаю головой, сам себе удивляясь. Господи, Бенедикт! Обязательно срывать ей вечеринку в день рождения?
– Обещаю тебе, я уйду последним. А перед этим…
Билли отстраняется от меня со словами «Ууух, тут вдруг стало так жарко!» и идет к холодильнику.
– Может, хотя бы выпьем за это? За последние таблетки и последнего, кто уйдет сегодня вечером?
– Думаю, я вообще уже никуда не уйду, но… конечно.
– Тогда принеси нам два бокала шампанского, ладно? Я скоро приду.
Она наклоняется к холодильнику, чтобы найти Ребекке кетчуп, а я выхожу в коридор, мысленно все еще пытаясь обуздать собственную фантазию. У стола с едой болтают две девчонки с тарелками и вилками в руках. Мне нужно обойти их, чтобы добраться до бутылки с шампанским, стоящей в ведерке со льдом. В тот момент, когда я за ней потянулся, из комнаты Оливии до меня долетают первые аккорды сменившегося трека, и у меня перехватывает дыхание.
Эта песня… Я ее знаю. Слишком хорошо.
Тело сковывает холодом. Одновременно с этим из каждой поры выступает пот, когда голос начинает петь.
Тихо. Слишком тихо для пропитанного гневом начала песни.
Тебе хватает наглости искать себя в куплетах песни,
Но отрицать прогнившую натуру, что всплывает на поверхность.
Не могу. Только не это.
К такому я был не готов. К другим песням – хорошо, не проблема, их всегда приходится принимать в расчет. Но эта?
Время замедляется. Практически замирает.
Усилием воли заставляю легкие вытолкнуть воздух. Бутылка заваливается, пена выплескивается на стол.
Черт, соберись, Бенедикт. Соберись…
Мне все же удается не дать бутылке упасть. Но я разбиваю бокал. Промокшую бумажную скатерть усеивают осколки. Я судорожно их собираю.
Сквозь шум в ушах я отчетливо слышу голоса стоящих рядом девушек. Как будто они кричат прямо мне в лицо.
– Ой, а мне нравится эта песня.
– Серьезно? Она такая депрессивная. Мне нравится его «Сигнал», но эта? Мне от нее плохо становится!
– Я просто люблю этого певца. Жаль, что у него больше ничего не выходит.
– Неудивительно. Его наверняка добили собственные песни, готова поспорить, он уже… О черт! Эй! Все в порядке? Осторожно, ты порезался. Подожди, я принесу веник!
Я заставляю себя сделать вдох. Все грохочет. Девушка убирает мою руку от осколков. На стол капает кровь. Я ничего не чувствую. Шум становится громче.
Ну что, тупицы, поднимите за меня бокал.
Я допел свою песню, прошел через боль, я все испытал.
Все закончится ночью? О’кей, все в порядке.
Slainte. Slainte! [47]
Соберись.
– Можешь?.. – Я уверен, что говорю, но не слышу себя.
Слишком тихо – слишком громко. Не знаю.
– Можешь… выключить музыку?
Девушка смотрит на меня, ее лицо расплывается у меня перед глазами.
– Ты в порядке? Эй! Все нормально?
– Нормально.
– Эй! – кричит она. – Кто-нибудь, вырубите эту хрень!
Ее подруга возникает в поле моего зрения как яркое размытое пятно.
– Не хочешь присесть? Ты побледнел. Не переносишь вида крови? Со мной тоже всегда так, идем, может, сядешь… – Она раскрывает рот, но голос растворяется в шуме. Я слышу свой зашкаливающий пульс.
Песня. Она еще играет? До сих пор?
– Мне надо… надо выйти.
На ощупь пройдя мимо них обеих, я ковыляю к двери и распахиваю ее.
БИЛЛИ
Что-то не так. Ли орет, чтобы кто-то «выключил эту хрень». Да что там случилось? Я выбегаю в коридор и останавливаюсь напротив нее и ее подруги. Они беспомощно смотрят на разборный стол, усыпанный осколками. Капли крови, словно странный акварельный рисунок, расплываются на мокрой бумажной скатерти.
– Что такое?
Ли пожимает плечами:
– Тот парень. Понятия не имею, что с ним. Видимо, порезался.
– Мне кажется, ему стало плохо, – добавляет ее подруга. – Не то чтобы он перепутал коридор с туалетом.
– Какой парень? – настороженно спрашиваю я, хотя сама уже догадываюсь. Что-то подсказывает мне больше, чем хотелось бы знать. Это Седрик, но… В дверном проеме комнаты Оливии показываются любопытные и обеспокоенные лица.
– С темными волосами, – поясняет Ли.
Выругавшись, потому что моя обувь сегодня не стоит, как обычно, перед входной дверью, я несусь в свою комнату, чтобы ее найти.
– Что стряслось? – появляется Ливи.
Пожимаю плечами и одновременно пытаюсь впихнуть ноги в толстых носках в кеды.
– Не знаю. Что-то с Седриком. Ты можешь тут?..
– Естественно.
Я пробегаю мимо нее к двери. Кто-то заявляет, что его тошнит от играющей сейчас песни из плей-листа Ливи, и говорит, что моему парню, наверно, просто не пошла последняя бутылка пива. Никакого пива у него не было, а вот песня… Застыв на мгновение, я вслушиваюсь.
Все закончится ночью? О’кей, все в порядке.
Slainte. Slainte!
Она кажется мне смутно знакомой, но прежде всего я узнаю в музыке кое-что другое: она что-то говорит мне, о чем-то напоминает.
– Что это за песня? – бросаю я через плечо в сторону Ливи.
– А? Это Luce. Трек из альбома.
Luce… Luce… Не могу понять. Быстро вытащив из шкафа свою сумку, я поспешно проверяю, на месте ли ключи от машины, а свободной рукой нажимаю в мобильном на номер Седрика. Ничего. Звонок идет, но трубку не снимают. У него вообще с собой телефон?
– Ты вернешься? – окликает меня Ливи, высунувшись в коридор.
– Посмотрим! Разберешься здесь с…
– Билли! Конечно.
Luce! Да, наконец-то вспомнила. Певец и автор песен, застенчивый артист, который никогда нигде не выступал. Года три назад он выпустил суперхит «Сигнал». Вот только я не могу сообразить, что из этого меня настораживает.
Сбежав вниз по ступеням, я бросаюсь к автобусной остановке. Седрика нет. Черт,