Читать интересную книгу Переселенцы - Мария Сосновских

Петру Васильевичу Елпанову пошел восьмой десяток. Со смертью жены он как бы сник, углубился в себя, меньше стал вникать в хозяйственные и семейные дела. Когда сын Иван задумал жениться вторично, Елпанов-старший в выборе ему жены никакого участия не принимал, а Серафима явно была ему не по душе.

Впервые Петр Васильевич не поехал на заводы с хлебным обозом: остался дома следить за хозяйством – стало много чужих пришлых работниц из Тагила, каких-то родственниц Серафимы, Петр Васильевич не особенно доверял им. Старую служанку Филимоновну новая хозяйка невзлюбила, и она ушла. Петр Васильевич теперь, как когда-то и его отец, вечерами после управы со скотом подолгу сидел в своей боковушке-горенке и починял конскую сбрую, шил уздечки, подшивал валенки и думал свои стариковские думы.

«Ну к чему женился Иван на этой толстозадой колоде? Нашто было брать заводскую, да и еще кержацкого роду? Заводские – они хитрые, с ними и торговлю вести надо с умом да ухо востро держать, а не то што родниться… Варсонофий Зыкин – тот был мужик умный и оборотистый, нашему брату, деревне-то, поучиться у него было чему!

А сыновья у его – уж не то! Вести дело в торговле, как Варсонофий, не могут, да и ладу меж ими нету – всяк на свой аршин мерят!

Хотел я когда-то, грешным делом, породниться с Зыкиным, Маремьяну отдать за его Митрия, да ведь как хочешь – не вдруг получается. Конечно, Серафима – не чета другим, много-таки Ванюха огреб у ней богатства и наличного капиталу! Вот бы еще Фенка женить на богатой-то…».

Кержачка Пия

После Покрова в елпановском доме стали готовиться к пышной свадьбе: по настоянию Серафимы на двадцать первом году женили сына Ивана Елпанова – Анфиногена.

Досужие кумушки в Харлово, где было венчание, тоже готовились заранее, судачили вовсю и говорили меж собой, собираясь к обедне:

– Ты, кума, в церкве вставай поближе к крылосу. После обедни Анфиноген Елпанов из Прядеиной венчаться будет… Говорят, шибко богатую невесту Елпановы взяли!

– Ну, а бедну-то им нашто? Сами богачи, известное дело, не бедну же возьмут: один ведь сын у их!

– Да хоть бы и десять… Вон оне как развернулись: завод кирпичный выстроили, свой кирпич делают, а в страду сколь пострадок одних на Елпановых робит!

Свадебный поезд приближался к прядеинской церкви; весть об этом из церковной ограды передалась на паперть, потом – в притвор и в сам храм.

Прядеинцы стояли в два ряда от самых ворот. Те, которым не удалось пробиться в первый ряд, становились на носки и вытягивали шеи, во все глаза глядя на разукрашенных лошадей, на нарядного жениха и разодетую в дорогие шелка невесту.

Анфиногена знали все, а невеста была дальняя, поэтому ее разглядывали особенно внимательно. Одни говорили вслух:

– Наряжена-то она, конечно, как кукла, да красоты особой нету! У нас в деревне намного красивей ее есть…

– То ись, выходит: тот же назем, да только дальше везен, – подхватывали другие.

– Да хоть откудова оне выкопали такую?

– Говорят, из Тагила, и Серафимушке будто бы даже сродственницей приходится. Видно, Серафимушка-то у их в семье – не пятое колесо в телеге, коли пасынка женила по своему усмотрению…

– Она страсть, говорят, хитрюща! Того и гляди, скоро сама всем командовать будет!

Олимпия Спиридоновна, так звали невесту Анфиногена, и на самом деле была тоже из Тагила и приходилась Серафиме двоюродной племянницей. Ей, единственной дочери богатых родителей, шел двадцать третий год. Отец давал за дочерью хорошее приданое. Спиридон Данилович родом был из тагильского заводского поселка, с его кержацкого конца, и женился на дочери богатого соседа-кержака. Отец невесты, а теперь уже жены, Марии Антоновны, давно приметил, что соседский мальчишка Спирька умен, хитер да изворотлив, и со временем думал прибрать того к рукам, взять к себе в дом и приставить к торговле.

Но ушлый Спирька давно уже разгадал его планы. Сам пошел ему навстречу – всячески стал проявлять внимание к его дочери-дурнушке. Когда дело дошло до сватовства, отец невесты поставил условие: единственную дочь в чужой дом он не отдаст, а возьмет в дом зятя. В конце концов верх одержал Спирька-проныра: женился на дочери толстосума, получив большое приданое, но в зятья не пошел, а остался жить с женой в своем доме… И торговлей, вопреки тестю, не стал заниматься, а все околачивался возле демидовского завода. Вот тогда-то тесть понял, что все-таки обвел его вокруг пальца Спирька…

К сорока годам Спиридон уже ходил главным приказчиком при домницах, и в его руках было много власти. Со временем в заводском поселке стали величать его по имени-отчеству, а при встрече снимали шапки и кланялись в пояс.

Старый отцовский дом Спиридон переставил; из кержацкой связки сделал большой пятистенник с окнами в улицу. Только вот беда: годы уходили, а наследника так и не было. Марья Антоновна рожала много, но дети умирали во младенчестве, почти каждый год приходилось их хоронить. Спиридона Даниловича уж не радовало больше богатое наследство тестя: кому все добро останется, если дети мрут, как мухи, из восемнадцати рожденных осталась в живых одна дочь Олимпия, или, как ее звали в семье, Пия.

Пия была с детства худой, угловатой и выглядела подростком со старушечьим лицом. Когда Олимпии пошел девятнадцатый год, она и тогда не стала ни красивее, ни полнее.

Все же и к ней как-то приехали сваты, но отец им наотрез отказал, сочтя жениха не достойным его дочери. Шел год за годом, а к богатому двору Спиридона сваты больше ни разу не подъезжали. Олимпии перевалило через двадцать. Видно, осталась бы она девкой-вековухой, если бы не Серафима, которая приходилась двоюродной сестрой Спиридону. Хитрая и дальновидная, она сумела женить на себе купца первой гильдии Дьячкова и, несмотря на молодость, взяла мужа в руки и командовала им, как хотела.

А уж когда она вышла замуж вторично, за Ивана Елпанова, то увидела, что с пасынком, тихим и покладистым – хоть веревки из него вей – можно устроить счастье племянницы. Расчетливая Серафима прикинула: во-первых, отец невесты не поскупится на приданое для неказистой дочери, а во-вторых, и он, и жена стары – седьмой десяток, долго не проживут, и все имущество по праву перейдет Елпановым. Больно уж по душе Серафиме было хозяйство Елпановых: кирпичный завод работает вовсю, сбыт кирпича хорош, в заводах всюду знакомства…

А свекор стар, два века не проживет; как он умрет, так она не только из пасынка, но и из мужа веревки вить станет! Была у Серафимы тайная задумка – самой открыть торговлю.

…На третий год женитьбы Анфиногена в елпановском доме семья прибыла: после Покрова Олимпия Спиридоновна родила дочь Катерину. Олимпия уже освоилась в новом доме. Так же, как и в доме отца, ее все называли Пией. Выйдя замуж, она мало изменилась внешне: была все такой же худощавой, высокой и сутуловатой, с такими же круглыми, как у совы, глазами.

Петр Васильевич теперь был все время дома и за хозяйством следил тщательно. С годами он уже не стал ездить в заводы с хлебными обозами. Даже на заимку выбирался нечасто – разве что проверить, хорошо ли сметаны стога, уложены скирды, да еще во время молотьбы любил проследить, чисто ли обмолачивают снопы, ладно ли провеивают зерно.

Сын и внук, пожалуй, могли бы сделать это не хуже него, но старику подолгу не очень-то сиделось без дела. Вставал очень рано и сразу начинал будить домочадцев. Сын Иван обычно уже не спал; приходилось вставать и Серафиме – работниц, когда скот был на заимке, в доме не держали, а было по пять-шесть дойных коров. Да еще надо было стряпать на всю семью и на работников.

Петр Васильевич с домашними по старой привычке много не разговаривал: один раз, и все его приказы безоговорочно исполнялись. Задолго до рассвета, заслышав тяжелые шаги свекра, сноха вставала, бормоча втихомолку: «И че не дрыхнется ему?! Подымется ни свет, ни заря, и никому спокою нет от идола старого!».

Петр Васильевич, в свою очередь, терпеть не мог ни снохи, ни Пии. «Страмные бабешки, никудышные – и та, и друга! И на работу ленивые, все подгонять надо, а по утрам и не добудишься…».

И, подойдя к двери женской горенки, кричал: «Пия, вставай! Гляди-ка, квашня твоя уплыла!».

Стариковские думы

Глубокая ночь на дворе. Ветер хлестко бьет в окно снегом, завывает в трубе. Не спится старику Елпанову. Шутка ли: с Петрова дня девяносто третий год пошел Петру Васильевичу… Согнулась спина под тяжестью пережитых лет и нелегкого труда, и теперь только и осталось, что долгими зимними ночами обдумывать все прожитое-пройденное…

Почти ни о чем не жалел старик: жизнь прошла так, как он и хотел, а случись чудо, предложи ему Всевышний прожить ее сызнова, Петр Елпанов прожил бы ее так, как и эту, всамделишную. Женился он, так уж судьба сложилась, не по любви, но за долгие годы к жене привык, и она стала ему незаменимой спутницей в жизни. Чего греха таить: бывало, несправедливо он относился к ней, покойнице, так ведь ни прошлого поступка, ни слова назад не воротить. Давно уж нет в живых и сестры; в Юрмиче умерла дочь Марианна.