Когда же они со всеми предосторожностями окружили нужный квартал, то ни Акинобу, ни Натабуры, ни Афра в нем, конечно, не обнаружили. Они давно сидели в доме, пили чай и наслаждались разговорами и обществом друг друга. А еще Афра грыз самую что ни на есть настоящую говяжью голяшку и был счастлив не менее, чем Натабура и Акинобу. Периодически он бросал это дело и подходил к ним, чтобы излить свою собачью радость. А потом возвращался к голяшке, грыз, грыз, грыз, а еще утробно урчал от удовольствия, и не было счастливее собаки во всем мире.
***
Напутствуя учителя Акинобу, Юка сказала:
– Скажите ему, что люблю и жду его. Но вначале пусть выполнит свой долг.
– О каком долге вы говорите, сэйса? – удивился Натабура.
Он подумал, что она напоминает ему о доме, который он обещал построить на берегу озера Хиёйн.
– Который нам по плечу, – ответил учитель Акинобу и посмотрел с таким видом, что Натабура понял – учитель что-то знает и что-то задумал, но хитрит.
– Значит, вы тоже в курсе дела?
– В курсе, дорогой. В курсе. Но не в том, о котором ты говоришь, – добавил он таинственно. – Я отыскал нашего недруга. Теперь мы просто обязаны участвовать в заговоре!
Учитель Акинобу напоследок оглянулся на озеро Хиёйн, вокруг которого кольцом замыкались горы Коя, поросшие вечнозеленым лесом. Ворота Эда сами собой закрылись, отгородив от мира плавающий монастырь Курама-деру, на крыльце которого одиноко стояла Юка. Акинобу оставлял ее с легким сердцем. Ее охранял поданный господина Духа воды – Удзи-но-Оса – цивилизованный каппа Мори-наг, который обязался не только не допускать никого из чужаков, но и снабжать Юку съестными припасами, как то: рыбой, водорослями, улитками, луком, сладкими бамбуком, лесными орехами и коняку – да мало ли еще чем. Например, ягодами, грибами и рисом, который крестьяне из ближайшей деревни оставляли на берегу Хиёйн. Он же привозил ей последние новости из мира людей.
Со стороны же невидимого мира Юку берегли восемь веселых кабиков, которые делали это не только из чисто дружеских побуждений, но и по старой памяти. Поэтому Акинобу мог быть спокойным за Юку. Тем более, что скоро к ней придет ее подруга – госпожа Тамуэ-сан, с которой они похожи, как сестры. По возвращению он, как и Натабура, планировал поставить на берегу, рядом с водопадом Исогаи дом, крытый черепичной крышей, и окружить его зарослями дикой, ветвящейся хризантемы.
Вот за этот дом он и готов был бороться.
Акинобу не спал, и не ел и добежал, и доплыл до Киото за три дня. Еще на тракте Саньёдо, у хозяина почтового двора Акаси он приобрел старое монашеское кимоно корейского храма Пэкче, флейту из красного дерева, в тело которой был вставлен маленький стальной язычок, и соломенную циновку. Так он и шел с неизменным посохом из белого корейского дуба, циновкой и флейтой, на которой из-за спешки не играл, и только придя в Киото, принялся изображать монаха комо.
Содзу Ато Такаяма не питал зла в отношении Акинобу. Мало того, отправив его в Тибет, он тут же забыл о нем. Не потому что был от природы так уж бесчувственным, хотя и не без этого, а потому что похоронил их всех сразу: и Акинобу, и Натабуру, и Юку, и тем более Язаки. Даже медвежий тэнгу вошел в список погибших при служении Будде. Этот список ежегодно подавался императору и регенту для отчетности. В дальнейшем из этих списков выбирались люди, которых делали святыми. Конечно, тэнгу Афра никак не претендовал на столь высокое звание и лишь формально присутствовал в качестве божественного существа, помогающего утверждению власти Будды на Земле.
Хотя, наверное, если бы истинный Будда все это узнал, он бы одним махом разогнал и Совет Сого, и гэмбарё, и дзибусё, ибо не было в Мире ничего проще и естественнее Его естества. Учение Его заключалось не в беспрестанном Его возвеличивании и через это в утверждении власти императора, а в познании Истины. Но это никого не волновало. Появились законы, написанные человеческой рукой, что само по себе свидетельствовало о кощунстве власти. Монахов, которые спорили о чистоте веры, упрекали в нарушении законов и в 'замутнении Будды'. А истинных последователей Будды вешали, топили или изгоняли в пустыни. Это называлось политикой укрепления власти императора.
Причина, по которой Акинобу и его спутники должны были умереть по пути в Тибет, заключалась в том, что регенту Ходзё Дога любыми способами нужно было ослабить духовную власть императора Мангобэй, который по законам страны являлся прямым наместником Будды на Земле. И пока в его руках находился кайдан – символ духовной власти, регент Ходзё Дога не мог спокойно спать. Официально он расчищал земной путь перед императором, расширяя границы империи, ведя войны и преумножая богатство Нихон. Однако этого было недостаточно. При нынешнем положении дел мимо него проходили все назначения храмов и монастырей, включая и Совет Сого, который надо было любым способом дискредитировать и уничтожить. Поэтому-то и выбрали монаха из богом забытого монастыря, который находился на краю света, до которого надо было плыть или лететь подобно чайке. Тем самым выполнялось условие: монах не должен быть посвященным в интриги столицы. Этим регент Ходзё Дога хотел обезопасить себя в случае каких-либо обвинений в заговоре против императора. Таких экспедиций в разные части Мира было разослано несколько. Три из пяти не вернулись вообще. Из оставшихся двух пришли по одному человеку. Совет Сого во главе с императором пребывал в панике.
Планировалось несколько вариантов развития событий. 'Если они погибнут, мы обвиним в этом Совет Сого и косвенно императора в неуважении к Будде и отодвинем его от управления Советом', – рассуждал регент Ходзё Дога. По другому варианту, в Лхасе Акинобу подсунут не то, за чем он пошел в Тибет, а христианскую литературу, что тоже являлось бы формальным поводом к разгону Совета Сого за преклонение перед западными варварами. Ничего этого Акинобу, конечно, не знал, но благодаря ловкости и везению они избежали всех ловушек судьбы и волей же этой судьбы попали в столицу Мира – Нихон, но уже не в качестве друзей регента Ходзё Дога, а в качестве почти что его врагов. Но вначале Акинобу только подозревал Ато Такаяма в стремлении погубить их всех одним махом и очень-очень желал во всем разобраться самостоятельно. Поэтому, когда в один из вечеров он, словно дух, возник перед Ато Такаяма, тот первые несколько кокой не мог вымолвить и слова. Впрочем, вначале он не узнал Акинобу, а подумал, что в покои пробрался нищий, и прежде чем Акинобу его придавил, схватив за кадык, успел крикнуть:
– Стража!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});