Один что-то бормочет на незнакомом языке, Павлу слышится:
– Яр-р, ёр-р…
«Какое-то из скандинавских наречий», – решает молодой человек.
К нему подходят, светят в лицо. Слышно, как чья-то нога отшвырнула лежащий рядом «Смит-Вессон». Бормотание на миг прекращается, а потом оно становится ещё громче и злее.
«Поверили? Вряд ли – затея изначально носила опрометчивый характер, сейчас по-настоящему застрелят, да так, что наружу выйдут уже не чужие, а собственные мозги!»
Свет убирают, шаги отдаляются. Скандинавский человек перестаёт бубнить, но вместо этого кричит, ужасно коверкая слова:
– Хозяинн! Тутт есть трупп, но голова – нетт. Каккой рубить?
Не в силах далее терпеть, Павел приоткрывает один глаз: из сумрака на него смотрит ужасающая образина – второй из пришедших оказался обезьяной. От неожиданности молодой человек вздрагивает, каковое движение не остаётся незамеченным – обезьяна разражается угрожающими воплями и кидается на мнимого мертвеца.
Павел молниеносно выдёргивает из-под себя руку с зажатым в ней «Кловерлифом». Выстрелы отбрасывают злобную тварь назад, из её глотки исторгается ужасный вой. Но ещё ужаснее кричит хозяин обезьяны, когда осознаёт, что произошло, и какая судьба постигла его питомца. Хозяин отчасти и сам напоминает обезьяну – огромный, сутулый, с выступающими надбровными дугами и длинными руками, в одной из которых – карбидная лампа, а в другой – топор. Этот топор немедленно летит в молодого инженера, а освободившаяся ладонь скользит за пояс, где виднеется рукоятка револьвера.
И, пусть Павел в бою не так сноровист, как Фёдор Ипполитович или Сергей Ефимович, зато он, не хуже зайца, ловок и быстр: и от летящего топора сумел увернуться и выстрелить первым. Уродливый викинг-метатель топоров получает одну пулю в ногу, другую в лоб и отправляется прямиком в Валгаллу. Он ещё продолжает падать, а инженер уже во все лопатки мчится в зрительный зал на помощь друзьям.
Происходящее в зале повергает Циммера в отчаяние: Щербатский лежит на полу недвижимо, а Крыжановский вот-вот разделит участь шурина. Крикнув: «Бегите!», его превосходительство бросается на жандармского штабс-капитана и вместе с ним падает на пол. При этом свою незащищённую спину подставляет под выстрел солдата с карабином. Тот бы убил Сергея Ефимовича, если бы на миг не замешкался, решая в кого стрелять – в женщин, с визгом бросившихся врассыпную, или же в чиновника, который схватил за горло его командира. Пользуясь моментом, Павел приостанавливается и выпускает в солдата все остававшиеся в барабане пули, но ни одна из них не достигает цели – слишком велика дистанция. Всё, чего удалось добиться, это подарить Оленькиному дядюшке одно-единственное мгновение жизни, ибо солдат отвлёкся на Павла. Увы, Сергею Ефимовичу не удаётся воспользоваться подарком – он слишком усердно занимается Цыгановым, чьё яростное сопротивление отвлекаться не позволяет.
Зато представившуюся возможность не упускает некая третья сила, до сей поры взиравшая на происходящее с горних высот и не вмешивавшаяся. Вначале слышится тоскливый скрип, будто кому-то вздумалось раскачивать на свежей могиле крест, а тот своим основанием скребёт по крышке неглубоко закопанного гроба. Затем сверху обрушивается декорация – огромный деревянный конь – и накрывает солдата с карабином. Следом за конём вниз летит и всадник – некто бородатый в длинной шубе. Свой короткий полёт этот некто сопровождает отборным матом, который и после падения не смолкает, свидетельствуя о том, что человек ни в коей мере не расшибся насмерть.
Столь невероятное событие Павел фиксирует лишь краешком сознания, оставляя анализ «на потом». Молодой человек спешит на помощь Сергею Ефимовичу, но это лишнее: его превосходительство уже сам справился и встаёт с побелевшим лицом и трясущимися руками. Что касается Цыганова, то одного взгляда достаточно, чтобы понять – тот мёртв, задушен.
«А что же последний из противников?» – Павел с трудом отодвигает деревянного коня и горестно вздыхает – там снова поджидают кровь и мозги! В следующий миг приходит осознание: «Кончено, всё кончено, это победа!»
Сергей Ефимович с супругой склонились над Федором Щербатским. Тот ещё дышал, пуская кровавые пузыри. Мари плакала навзрыд, нежно звала брата по имени и укоряла себя за случившееся.
Открыв глаза, Фёдор Ипполитович тихо произнёс:
– Плохо моё дело, сестрица, похоже, засела в груди маслина. Вот что значит неверно подобранный напиток…
– Полно, Феденька, – грустно шепнула Мария Ипполитовна, гладя брата по холодному потному лбу. – О том ли нужно сейчас говорить?
– Нет-нет, я ещё в своём уме, – слабо шевельнув рукой, сказал профессор. – В нагрудном кармане фляжка с коньяком…. Чувствую, пуля её пробила и, потеряв силу, вошла в лёгкое. «ШустовЪ» – определённо, король коньяков, но для сего случая оказался непригоден. Верно, следовало наполнить фляжку напитком большей плотности, например, ликёром. Глядишь, свинец бы увяз…
– Эх, Фёдор-Фёдор, – покачал головой Сергей Ефимович. – Даже на краю могилы ты верен себе. Истекая драгоценной кровью, рассуждаешь о жидкостях совершенно никчемных.
– Не хочу в могилу, – безапелляционно объявил раненый. – И если Господь сподобит ещё пожить, обязуюсь…
Далее Павел, будучи удручённым этой сценой, не стал слушать, а принялся искать глазами Оленьку. Девушка обнаружилась за одной из колонн, откуда выглядывала с опаской. Стоило молодому человеку приблизиться, как его возлюбленная заговорила скороговоркой:
– О, вы живы, я так рада, так рада… Но я чуть не умерла, услыхав, что вас убили, а особенно, когда тот страшный жандарм велел тому страшному человеку с обезьяной пойти и принести вашу отрубленную голову… А обезьяна, вы её видели? Это же кошмар!
– Не беспокойтесь, сударыня, – выпятил грудь Павел. – Обезьяна больше вас никогда не побеспокоит, я её застрелил.
– Застрелили? Ах, какая-то путаница выходит, – пожаловалась Оленька, делая большие глаза. – Вначале думала, их целых две – одна рыжая, поменьше, а вторая, которую я раньше в темноте, на лестнице видела – огромная, с чёрной бородой и ужасными глазищами. Но, когда эта вторая, вслед за Троянским конём, сверху упала, я поняла: вовсе то не обезьяна, а совсем даже человек, ведь не станет же животное так грязно ругаться…
– Вы правы: тот, кто свалился на сцену, и мне весьма интересен, тем более, он нас всех спас, а сам, возможно, пострадал… Давайте пойдём, взглянем и поможем.
– Я боюсь, – пискнула девушка, но в глазах её при этом читался явный интерес.
– Пойдёмте, я рядом, – млея от любви, сказал Павел, и в руку ему доверчиво легла девичья ладонь.