Водовозову, там частенько проводили свои вечера Проклятые. Упившись до зелёных бесов, они садились на скамейку под цветущей липой и начинали петь. Один не попадал в такт, второй вообще беззвучно разевал рот, пел только слепой, но и у него голос звучал как карканье охрипшей вороны. А четвёртый утонул вместе с украденными ножами в холодной и мутной Капиляпе.
Крис бы и не вспомнил про копателей, если бы на следующий день в магазине не услышал беседу Поликарповны и смотрителя музея. Искатели сокровищ всё-таки что-то накопали, правда, далеко не уехали. Машина слетела с моста, ведущего в Старолисовскую, и тихая размеренная жизнь в деревне закипела свежими слухами.
Поликарповна загибала пальцы и азартно подсчитывала.
— Один должен был умереть.
— Пока все живы. Есть слепой и глухой…
— Но должен быть мёртвый. Тот, который слепой, сейчас в коме.
Домовой тоже задумался. Покопавшись в памяти, уверенно заключил:
— Значит, помрёт. Предыдущий проклятый был немой, потом долго никто не приезжал, проклятие затихло, и вот эти идиоты снова объявились. После немого идёт мёртвый.
Поликарповна бросила взгляд на продавца.
— Полкило ирисок и сахару столько же.
— У нас фасовка по килограмму.
— А ты взвесь! — И снова повернулась к Домовому: — Может, кто-то упёр проклятую бирюльку и помер далеко от развалин. Тогда по новой пойдёт и следующий будет немой.
Домовой треснул по прилавку так, что Крис подпрыгнул, и воскликнул:
— Не пойдёт! Я не пущу!
Чем закончилась беседа. Крис не узнал. Ушёл домой. Но в деревне ещё долго обсуждали улетевшую с моста машину и проснувшееся проклятие старолисовских драгоценностей. Слепой так и не умер, наоборот, пошёл на поправку, но не прозрел.
К концу июня Урод сменил четыре галстука. Ошейники он перетирал в клочья и скакал по двору шальным игривым дураком, топтал клубнику и бросался на клетки с нутриями. А вот галстуки из неубиваемого полиэстера держались дольше. Крис понятия не имел, где их баба Люба берёт в таком количестве, но они не заканчивались. Когда галстук измочаливался до такого состояния, что его уже нельзя было использовать, появлялся новый. Крис привязывал собаку и втихаря избавлялся от последствий его неуёмной энергии, иногда брал вину на себя, лишь бы снять подозрения с Вадика-Урода.
Постепенно Крис перестал вспоминать Алину, а потом и Вадима. Точнее, вспоминал, но без злости. Как и четыре года назад, он почти всё время проводил в компании Славки, только теперь они чаще всего встречались в логове и уже потом придумывали себе приключения. Купались в речке прямо в одежде, дремали на поляне у кривой наклонной ивы, собирали травы и вместе лепили из глины кособокую посуду. Славка всё так же ходила на кладбище и убирала чужие могилки, разносила свежие цветы и выдёргивала бурьян. Крис сначала посмеивался и даже пытался её отговорить от этого странного развлечения, но в итоге присоединился.
Казалось, всё было как в их первое лето, но только смотрели друг на друга они по-другому. Приглядывались, прислушивались и принюхивались. Славка бурно на всё реагировала и неуместно смеялась, вскакивала, вскрикивала и полыхала эмоциями. А Крис, наоборот, временами словно застывал и даже переставал моргать. Но при этом молчали они одинаково громко и уютно.
С Витьком Крис виделся почти каждый день. Поначалу злился на Миху, который постоянно эксплуатировал бедного Зигогу. То звал его в поле, то на мельницу, то душить голубей для курника. Но потом понял, что Михина семья таким замысловатым способом заманивает Витька на обеды и ужины, при этом, не особенно нагружая работой. Они присматривали за ним и подкармливали. Так же делали родители Джека, но Витёк охотнее ходил к Михе. Крис тоже включился в этот марафон и взял на себя завтраки. Баба Люба готовила мало и не очень вкусно. Но в холодильнике всегда были яйца, молоко и хлеб. Каждое утро, как только она уходила на работу, они с Витьком готовили завтрак из трёх ингредиентов. В итоге к концу месяца знали десять блюд из деревенского набора.
Для Криса отец Витька был такой же местной легендой, как Мёртвая дева. Он его не видел и не верил в его существование. Пока однажды не столкнулся в соседском дворе с незнакомым хмурым мужиком. Выходит, отец всё-таки был, но пропадал в Абинске, словно забыл, что у него есть сын. Он забил холодильник продуктами, наловил рыбы у третьего моста, а в понедельник снова растворился в воздухе, будто его и не было.
Ближе к концу июня Крис увидел кое-что пострашнее ошкуренных кроликов и желтозубых нутрий. Витёк уговорил его пробраться на «зады» к Джеку и подглядеть на забой коровы. Они засели в кустах смородины, Витёк шёпотом рассказывал, чего ожидать, для него это был не первый сеанс, но ему очень хотелось посмотреть на реакцию городского и брезгливого Кристиана. Однако тот не порадовал громкими эмоциями. Как обычно в состоянии удивления, он замер и затих, смотрел на кровавое зрелище распахнутыми глазами, но молча. Больше всего его поразил Джек, с размеренной и хладнокровной точностью бьющий кувалдой по голове коровы. Не было в его взгляде особенной кровожадности или удовольствия, скорее усталость и безразличие. Наверное, с таким же выражением он пропалывал картошку или рубил дрова. И в этом равнодушии тоже крылось что-то жуткое. Когда начали разделывать тушу, Крис наконец встряхнулся и досмотрел уже с ожидаемой гадливостью. Он слышал, как отец Джека шпыняет того, заставляя двигаться быстрее, матерится, что тот лезет под руку и мешается. Это было странно: наблюдать, как огромный Джек у кого-то путается под ногами. Это вообще возможно? Разве, что у своего ещё более огромного отца.
После забоя Крис поглядывал на Джека с опаской и недоверием. Не мог понять, чем вызвана эта тревога. Славка, наверное, сумела бы это объяснить. При всей своей кипучей восторженности и эмоциональности она тонко чувствовала людей и видела их если не насквозь, то очень глубоко. Крис до сих пор удивлялся, когда она рассказывала ему о деревенских такое, что в принципе могли знать только очень близкие люди, при этом добавляя: «Я все про всех знаю. Боишься меня?»
Но говорить с ней о Джеке он бы не рискнул. Антипатия была у них обоюдной. Джек постоянно шутил о девчонках, чаще всего очень пошло и очень детально, с такими похабными подробностями, о которых Крису даже многоопытный Вадим не рассказывал. Джеку явно доставляло удовольствие шокировать своими познаниями. А Славка занимала особое место в его остротах. Он строил предположения, какой цвет у её сосков, многозначительно намекал на её пышную гриву и