В 1954 г. меня командировали на три с половиной года в США, и Вера с детьми поехала со мной. Там ее обследовали врачи-специалисты. Они сказали:
"Госпожа Лесс, вы - медицинское чудо. Собственно говоря, все те движения, которыми вы на самом деле владеете, должны быть вам недоступны! Но вашему организму удалось каким-то образом справиться с перераспределением функций. Нам остается только пожелать вам беречь свои силы".
Наверное, они были правы: в 1968 году состояние Веры стало ухудшаться, с 1974 года она все реже покидала инвалидное кресло, а в 1980-м умерла от кровоизлияния в мозг.
За двадцать лет до этого, 23 мая 1960 г. она была, несмотря на болезнь, еще в относительно хорошем состоянии. В тот день вечерние газеты вышли с аршинными заголовками, извещающими об аресте Эйхмана и о выступлении премьера Бен-Гуриона в кнессете; он сообщил, что Эйхман будет отвечать за свои преступления против еврейского народа перед судом, в Израиле. Ни одного гражданина Израиля, ни одного еврея в целом мире не могла оставить равнодушным эта весть. Да и был ли в Израиле дом, в котором не оплакивали погибших?
С одной стороны, я испытывал удовлетворение, с другой - страх при мысли, что едва зажившие раны снова откроются. Сколько ужасов, сколько слез вызовут воспоминания? Снова будут разбужены мысли и чувства, которые долго подавлялись, предавались забвению.
Но имеем ли мы право забыть страшное прошлое, не подвергая опасности будущее наших детей? До поздней ночи мы спорили об этом с Верой и близкими друзьями. На следующий день мой друг Иегуда Кауфман сказал, что он с удовольствием выступил бы на процессе Эйхмана. Мне же, напротив, такое претило - ведь миллионов убитых все равно не вернуть.
А на следующее утро, 25 мая, мне позвонил Шмуль Рот и сказал, что со мной хочет срочно поговорить генерал Зелингер. Он тогда был начальником полиции Хайфы и всего северного округа. В его служебном помещении я увидел полковника Эфраима Хофштеттер-Элорма, начальника Службы безопасности Тель-Авивского округа. Генерал Зелингер был для меня всегда образцом израильского полицейского, а полковник Хофштеттер-Элорм считался одним из лучших криминалистов страны.
Зелингер сказал:
"Лесс, правительство доверило следствие по делу Эйхмана полиции. Я сейчас формирую группу офицеров, которая смогла бы подготовить процесс. Я решил поручить допросы самого Эйхмана вам. Это не будет легким делом и, по всей вероятности, оно продлится гораздо дольше трех месяцев. Вы согласны?"
Первой моей реакцией было - отказаться от такого предложения. Мне были отвратительны следы тех злодеяний, по которым придется идти. Заметив мои колебания, Зелингер сказал:
"Лесс, я убежден, что вы - подходящий человек для допроса".
После того как полковник Хофштеттер тоже насел на меня, я поборол свое нежелание; ведь кто-то же должен был взяться за эту работу.
Зелингер и Хофштеттер решили, что сферу следственных действий необходимо разделить по географическому признаку, то есть по каждой стране, где Эйхман и его аппарат участвовали в истреблении евреев, должен быть назначен следователь, владеющий языком этой страны.
Поскольку Эйхмана предполагалось перевести в тюрьму, расположенную в окрестностях Хайфы, нашему "штабу" тоже пришлось перебраться в Хайфу. В заключение генерал Зелингер строго приказал нам соблюдать полную секретность; говорить о каких бы то ни было подробностях не разрешалось даже дома.
И в тот же вечер, когда я вышел из здания Главного управления полиции, ко мне прямо на улице обратился журналист:
"Капитан, я слышал, что вы состоите в группе, которой поручен допрос Эйхмана. Хотел бы спросить..."
Я был изумлен - ведь я был уверен, что, кроме нескольких посвященных, никто ничего не знает. И ответил:
"Единственное, о чем я готов с вами беседовать, это, пожалуй, погода".
В это время из управления вышел майор. Журналист стал ему жаловаться, что я не соглашаюсь дать ему сведения хотя бы о себе самом.
"Лесс, - сказал майор, оказавшийся официальным представителем полиции для контактов с прессой, - о себе ты ему можешь кое-что рассказать".
Что я и сделал, хотя и в очень скромных рамках. А когда я вернулся домой, наша дочь в сильном возбуждении рассказала: она слышала по радио, что я войду в группу, которой предстоит вести следствие по делу Эйхмана. Так что кота выпустили из мешка, тайное все равно стало явным уже через час-другой.
Местопребывание Эйхмана тоже стало потом "самым большим секретом" в Израиле - все знали, где он сидит, но никто не произносил ни слова.
Я получил директивы по моей части задания, которые кратко изложу.
Цель. Получить от обвиняемого исчерпывающие показания о его задачах и деятельности за время господства нацистов.
Подготовка. Мне передали все материалы, собранные у заместителя начальника следственной части в "бюро 06" (кодовое название нашей группы). Все сотрудники должны были знакомить меня со всеми документами, информацией, показаниями, которые могли быть полезны при допросе или требовали свидетельства, или подтверждения со стороны обвиняемого. Я должен был готовить заранее письменно все вопросы, которые собирался задать обвиняемому.
Допрос. Он будет записываться на магнитофонную ленту. Я должен фиксировать окончание каждого допроса и надписывать соответствующую ленту. Если я считал целесообразным, чтобы Эйхман дополнил свои добровольные показания письменно, и если он был согласен, я мог предоставить ему бумагу и письменный стол. При предъявлении ему документов я должен предлагать ему высказаться о них.
Он имел право отказаться от этого.
Магнитофонная запись. После каждого допроса я должен сдавать ленту с записью заведующему архивом "бюро 06". Текст распечатают и будут хранить в сейфе, но предварительно он должен быть сверен Эйхманом и мной с магнитофонной записью. Исправления Эйхман должен вносить собственноручно; он должен заверять их и соответствие распечатки магнитофонной записи своей подписью.
Копии зачитываются в присутствии всех следователей с целью анализа и обсуждения. Все доказательные материалы (протоколы допросов, документы, показания свидетелей) должны переводиться на иврит.
Ни один человек в нашей группе не располагал к тому времени точными сведениями о Холокосте. Мы основывались на многочисленных книгах, которые доставал генерал Зелингер, копались в сорока двух томах Нюрнбергского процесса по делу главных военных преступников и в тысячах страниц последующих судебных процессов в Нюрнберге.
Центр документации "Яд вашем" в Иерусалиме, его архив и научные сотрудники были в нашем распоряжении. Книга Рейтлингера "Окончательное решение" стала для нас чуть ли не Библией, незаменимыми были работы Полякова и "Терезиенштадт" Адлера.
Мы просиживали дни и ночи и читали, читали, читали...
Никто из нас не спал больше трех-четырех часов. Мы были переутомлены, нервничали, иногда раздражались.
То было мучительное время.
Первые важные материалы мы получили от Тувии Фридмана, журналиста, по собственной инициативе основавшего в Хайфе центр документации. Он сам был жертвой нацистов в Польше. Необычайно ценным помощником оказался для нас бывший американский обвинитель на Нюрнбергских процессах д-р Роберт Кемпнер. Он стал нашим "серым кардиналом", а позже активно помогал израильской прокуратуре. Отовсюду, куда ни обращалось "бюро 06", приходили горы документов. Не получили мы никакой поддержки только из СССР.
Благодаря такой напряженной, иногда просто изнурительной работе наша группа под руководством Зелингера и Хофштеттера стала спаянным коллективом; возник особый esprit de corps, корпоративный дух, объединяющий нас и по сей день.
Если вначале Эйхман, благодаря своему знанию дел, озадачивал нас и ставил в тупик, то вскоре наступил день, когда мы уже знали о его делах больше, чем это могло ему нравиться.
Доказательных материалов становилось все больше, с ними рос и объем обвинения. За 275 часов допросов, запротоколированных на 3564 страницах, я внес в него свою лепту, но это было бы невозможно без расследований, проведенных моими коллегами.
Читающему протоколы допросов надо знать, что следствие по уголовным делам в Израиле существенно отличается от западноевропейского. У нас действует британская процедура: полиция не подчинена прокуратуре и, следовательно, не может быть ее "рукой". Она ведет расследование от начала до конца сама и по собственному усмотрению, в рамках своих полномочий.
Служащий полиции, везущий расследование, не обладает правами судебного следователя. По окончании полицейского расследования все дело передается в прокуратуру, которая со своей стороны проверяет показания и доказательные материалы и, если не остается невыясненных вопросов, письменно возбуждает обвинение перед судом.