наделить такой орган полномочиями с помощью камер и программного обеспечения для мониторинга класса, запрограммировав на общенациональном уровне управление поведением, тогда как локальный контроль требует передачи такой власти инспекторам, директорам и, конечно, учителям. Сохранение человеческого контроля над системами ИИ потребует подобного делегирования ответственности в масштабах всей экономики. Как было заявлено в одной инициативе Института инженеров электротехники и электроники, даже если роботы «дешевле, предсказуемее и их проще контролировать, чем работников-людей, основная их сеть должна оставаться на каждом уровне принятия решений, чтобы можно было гарантировать сохранение человеческой автономии, коммуникации и инновации»[564]. Подобный план при условии своей успешной реализации сможет уравновешивать эффективность и демократию на рабочем месте, предоставив высокообразованным специалистам возможность оценивать, где рутинизация на базе ИИ развивается верно, а где ее можно улучшить.
Говорить о демократии на рабочем месте вроде бы странно, поскольку политические категории тем самым смешиваются с экономическими. Однако «управление есть везде, где один человек или группа может сказать другим, что они должны делать и когда эти другие должны повиноваться или терпеть наказание», как отметил теоретик права Роберт Ли Хейл[565]. Для социальной организации нужна определенная иерархия, но ее структура может быть в большей или меньшей степени открытой и оспариваемой. ИИ должен не укреплять уже имеющееся глубокое неравенство во власти рабочих, менеджеров и собственников капитала. Он может помочь профсоюзам и рабочим ассоциациям получить больше прав на самоуправление на рабочем месте. Например, алгоритмическое составление графика работ не должно основываться исключительно на минимизации расходов, иначе в итоге рабочие будут жить с нулевыми трудовыми контрактами. Организованные рабочие могут, напротив, потребовать того, чтобы такой ИИ учитывал их потребности динамически, предоставляя именно то время на семью, досуг и образование, которое должна дать всем и каждому более производительная экономика[566].
Демократия не сводится к собственно политической сфере, состоящей из партий, выборов и законодательных собраний. Она должна охватывать и определенную форму «частного управления» рабочими местами, где сегодня господствуют начальники[567]. Страны с отлаженным механизмом участия рабочих в управлении предприятием, например Германия, лучше других подготовлены к справедливому применению ИИ и роботов, поскольку в них уже есть институциональные формы представительства рабочих в управлении фирмами.
Долгосрочная цель, выраженная первым новым законом робототехники, требует, чтобы профессиональные союзы или иные профессиональные объединения имели право голоса в решениях о применении ИИ и роботов. В ближайшей перспективе профсоюзы, отстаивающие общественные интересы, способны смягчить наиболее жестокие формы менеджмента на базе ИИ. В более отдаленной перспективе они способны развиться до уровня профессий с различными социально признанными правами применения собственных экспертных знаний (в разных ситуациях, начиная со сбора данных и заканчивая их оценкой). Подобным образом утверждают себя учителя, врачи и медперсонал, и их пример уже влияет на многих других работников. Вспомним, к примеру, о водителях Uber, решивших коллективно требовать мер безопасности или оспаривать несправедливые оценки их работы. С этой точки зрения водители – это не просто запасы данных, которые постепенно прокладывают путь своему собственному устареванию, скорее, они неотъемлемый элемент постепенного социального конструирования более безопасной, быстрой и надежной транспортной инфраструктуры[568].
Традиционные экономические подходы отмахиваются от политики на рабочем месте, моделируя занятость в качестве добросовестной сделки. Такая версия событий в лучшем случае идеал, но обычно в отсутствие надежных социальных гарантий и законов, защищающих рабочих, она не имеет никакого значения. Действительно ли вы готовы спорить об условиях найма? Допустим, начальник пренебрежет этими условиями, каковы будут относительные издержки и прибыли, если вы потребуете от него их соблюдать? У больших работодателей есть целые юридические отделы – сколько рабочих имеют те же возможности? Короче говоря, многие трудовые договоры просто навязываются, точно так же, как муниципалитет может выпустить постановление, которому подчиняются жители города, но без тех форм демократического контроля, легитимирующих работу общественного управления.
В другом направлении экономической мысли подчеркивается то, что мы соглашаемся с неподотчетным частным правлением, создаваемым «наймом по желанию», поскольку этот режим порождает большее социальное благосостояние, чем иные способы регулирования рабочих мест. Хотя такой утилитаризм может показаться привлекательным (как простая экономическая модель издержек регулирования), подобная генерализация рушится под натиском эмпирических данных. Совершенно не очевидно то, что более высокий ВВП в США действительно указывает на более качественную жизнь граждан и особенно работников по сравнению со значительной частью Европы, где действуют более гибкие режимы управления рабочими местами.
Конечно, здесь нет совершенного решения, и от людей, находящихся на передовой современной профессиональной практики, всегда будет вполне оправданно требоваться то, чтобы они доказывали свою ценность. Например, возможно, власти должны избавлять учащихся от некомпетентных или излишне строгих преподавателей; также нельзя ждать того, что рынок или государство будут вечно поддерживать писателя, которого никто не читает, или музыканта, которого никто не слушает. Однако общая структура делегирования ответственности за труд самим профессионалам имеет ключевое значение в уходе от ментальной монокультуры[569].
Самоценное и инструментальное в высшем образовании
Даже если не брать вопрос о субсидиях, содержание высшего образования само по себе станет причиной предсказуемых споров. Программ очень много, начиная с прагматических и профессиональных и заканчивая в высшей степени непрактичными (но ценными). Учитывая актуальные тренды в политике высшего образования, главный враг – ранняя специализация. Годы учебы в колледже должны быть более или менее четко поделены на самоценное и инструментальное обучение. Инструментальные курсы направлены на то, чтобы у человека были навыки, которые можно продать в современной экономике. Это может быть программирование или маркетинг, статистика или риторика. Самоценные предметы являются носителями ценностей, традиции, наследия и истории, которые наделяют смыслом наши дела и усилия.
Конечно, между самоценным и инструментальным нет четкой границы. Будущие юристы могли бы очень многое узнать о текстуальном анализе, изучая ренессансную поэзию, тогда как йога, которой изначально занимаются для улучшения здоровья, со временем может стать важным источником смыслов. Тем не менее, учитывая рост популярности бизнес-обучения и других схожих направлений специализации студентов, нам грозит серьезная опасность потерять «лучшее из всего, что было продумано и сказано», если не будет надежного социального обязательства вкладываться в это. Учитывая огромную силу ИИ, нам при его применении требуется контакт с глубинными человеческими ценностями[570].
Некоторые лидеры компьютерной отрасли готовы от такого предложения отмахнуться. Энтони Левандовски, инженер, проектировавший некоторые ключевые элементы беспилотных автомобилей, заметил однажды, что «единственная вещь, которая имеет значение, – это будущее. Я даже не знаю, зачем мы вообще изучаем историю. Я согласен, все это очень увлекательно – динозавры, неандертальцы, промышленная революция. Но то, что уже случилось,