Читать интересную книгу Введение в изучение св. Григория Паламы - Иоанн Мейендорф

Сказанное выше позволяет выстроить главную линию научного и богословского преемства, заключительным звеном которой стала настоящая книга о. Иоанна:

…Афонское имяславие (иеросхим. Антоний) — Флоренский, Булгаков — о. Г. Флоровский, Лосский — о. И. Мейендорф.

В том, что именно эта линия была главной, убедиться несложно( [338]). Но, сделав это, мы хотели бы сказать и о некоторых других потоках научной и богословской мысли, не вобрав которые, о. Иоанн не смог бы написать своего «Введения».

Прежде всего тут следует назвать еще одного православного автора, влияние которого особенно чувствуется в изложении учения об энергиях Божиих во взаимосвязи с аскетикой. Это афонский монах Василий Кривошеин (1900–1985)( [339]) — в 1950–е гг. архимандрит в Оксфорде, один из «отцов–основателей» Оксфордских конференций по патристике, на которых выступал и о. Мейендорф; впоследствии — архиепископ Брюссельский и Бельгийский (Московской патриархии), бельгийский византинист, главным делом жизни которого стало издание и изучение творений преп. Симеона Нового Богослова. О. Иоанн ссылается в настоящей книге только на одну статью вл. Василия — единственную, написанную к тому времени специально о св. Григории Паламе. Но эта статья стоила и поныне стоит многих монографий. В ней разобран только один момент учения св. Григория — но момент узловой, от понимания которого будет зависеть успех всего дальнейшего изучения. Изложение вл. Василия сохраняет едва ли не полностью свое значение в наши дни — достоинство, которым даже лучшие работы ученых обладают весьма и весьма редко. Главное же в статье вл. Василия — это ее непосредственная принадлежность к исихастской традиции, «взгляд изнутри», который в данном случае, в отличие от предшествовавших опытов иеросхим. Антония Булатовича, сочетается и с научным академизмом. По этой статье уже можно было догадываться, какое место «монах Василий» сможет занять среди православных патрологов, и которое он действительно занимал к 1959 г., — почти единственного богослова со строго православными и, в то же время, устойчивыми по отношению ко всякому ветру учения (Еф. 4, 14) воззрениями( [340]), абсолютно свободного и от той атмосферы богословского модернизма, которая господствовала в Свято–Сергиевском богословском институте в Париже, и в которой находился о. Иоанн Мейендорф( [341]). После выхода книги о св. Григории критика со стороны вл. Василия, вероятно, помогла о. Иоанну в будущем избавляться от модернизации воззрений святых отцов( [342]).

Еще один православный автор — по духу близкий вл. Василию «патриарх» современного православного богословия о. Думитру Станилоаэ (1902–1994; его фамилия содержит труднопроизносимый румынский трифтонг и потому нередко ее пишут упрощенно — Staniloe). Влияние его книги( [343]), хотя и написанной весьма сжато, трудно переоценить. Фактически, в ней впервые был реализован тот проект, который в настоящей книге о. Мейендорфа было решено углубить и расширить. — Она также представляет собой «введение» сразу и в историческую эпоху и биографию, и в учение св. Григория Паламы, причем, впервые учение анализируется на основе неопубликованных рукописей основных сочинений. После выхода этой книги отпали все сомнения, если таковые могли быть, в важности обращения к рукописным источникам для понимания мысли св. Григория. В дальнейшем о. Станилоаэ внесет еще очень существенный вклад в понимание самых трудных вопросов учения св. Григория( [344]), но ко времени выхода книги о. Иоанна ему пришлось, по его собственному выражению, сократить научное изучение исихазма в пользу практического: как раз начался его 5–летний срок в лагерях Чаушеску.

Кроме православных ученых, очень много дали автору настоящей книги двое из его старших римско–католических коллег. Первый из них — упоминавшийся выше о. Мартин Жюжи. Значение его работ для книги о. Мейендорфа не исчерпывается, конечно же, постоянными поводами к богословской полемике. В начале 1930–х гг. двумя статьями о. Жюжи в Dictionnaire de la thйologie catholique, которые фактически представляли собой монографию, был обозначен новый уровень исторических представлений как о самих спорах, так и о биографии св. Григория. Несмотря на некоторые поправки, предложенные еще о. Станилоаэ, к 1950–м гг. уровень научного знания все еще определялся этими работами.

Второй — иезуит о. Ириней Осэр( [345]), сотрудник Папского Восточного института (Pontificio Istituto Orientale) в Риме. Как ученый он посвятил свою жизнь изучению исихастской традиции на христианском Востоке (греческом, сирийском, коптском и армянском) с IV по XIV вв. Несмотря на свое крайнее неприятие психосоматического способа молитвы, он опубликовал критическое издание сочинения первостепенной важности — Способа священной молитвы и внимания, атрибутируемого в рукописях преп. Симеону Новому Богослову. Еще важнее был вклад о. Осэра в понимание концептуальной истории исихазма: в работах 1930–х и особенно 1950–х гг. (учтенных, в основном, в настоящей книге) он показал исторически, что исихазм Симеона Нового Богослова и его последователей представляет собой не экзотические увлечения схизматиков, а непосредственное продолжение великой традиции древних подвижников. В своей деятельности проповедника и духовника он также призывал римско–католическое монашество оставить аффектированную религиозность западного типа и обратиться к трезвению и молитвенному опыту восточных отцов( [346]). Не будучи православным, о. Ириней сделал для ознакомления Запада с Православием больше, чем многие православные.

Историография исихазма с 1959 до середины 1970–х гг.

Книга о. Мейендорфа и одновременное издание им Триад вызвали множество прямых откликов и целый шквал — косвенных( [347]). Об отклике вл. Василия мы уже упоминали. К сожалению, ни В. Н. Лосский († 1957), ни о. Думитру Станилоаэ своего отклика дать не могли. Что же касается о. Флоровского, то он был не настолько знаком с предметом книги, чтобы думать о научной рецензии. Вместо этого, явно под впечатлением книги, он сделал прекрасный богословский доклад о св. Григории Паламе и православной традиции на торжествах по поводу 600–летия блаженной кончины св. Григория( [348]).

Интересно, что в рецензиях или в развернутых статьях по поводу монографии о. Мейендорфа почти сразу определились те позиции, которые будут характерны для разных «лагерей» как богословов, так и ученых, ведущих вплоть до сего дня споры вокруг наследия св. Григория Паламы. Некоторые из обнаружившихся тут позиций заявили о себе впервые, другие — не будучи новыми, заявили о себе с новой силой. Скажем, однако, заранее, что для изучения наследия св. Григория Паламы в последующие полтора десятка лет более всего сделают сам о. Иоанн Мейендорф и те ученые, которые будут работать в его фарватере.

Как можно было ожидать, не замедлила реакция в духе католического антипаламизма. Она прозвучала в рецензии известного специалиста по исихастским спорам (на работы которого о. Мейендорф ссылается) иезуита Э. Кандала( [349]). Ее суть остроумно выразил Д. Стирнон: о. Кандал «…сразу нахмурил брови, видя, как Палама важничает в патристическом собрании, и отказываясь допустить, чтобы учитель безмолвия находился в кильватере отцов Церкви»( [350]). Но этому направлению мысли была теперь задана большая работа. К началу 1970–х ему придется признать, что некоторые «паламитские заблуждения» начинаются у Великих Каппадокийцев, и перед ним встанет трудноразрешимая (как оказалось) проблема переосмысления от начала до конца богословия св. Максима Исповедника. В более зрелой форме эта позиция будет сформулирована в специальном номере католического журнала Istina( [351]). Сегодня можно признать, что данное направление дискуссии о паламизме не привело ни к каким существенным результатам для изучения паламизма как такового. Однако, очень значителен его вклад оказался в изучение св. Максима Исповедника (хотя основные концепции этой школы по поводу его богословия обосновываются очень слабо, их работы представляют, тем не менее, много интересного в историческом отношении и в различных второстепенных вопросах; велика также их заслуга в общем стимулировании интереса к научному изучению наследия этого отца). Разумеется, значение этой школы немало также и для определения позиций в отношении к паламизму среди римско–католических богословов. Вышедшее, наконец, в 1995 г. издание полемических сочинений Акиндина было осуществлено одним из авторов «Истины» — о. Надалем. Наиболее важная богословская проблема, вышедшая на первый план благодаря авторам «Истины» — триадологический аспект учения о обожении. На этом мы остановимся ниже.