— Попробуй, возьми! — предложил Васкес. — Я жду тебя, Риккардо!
Ла Клава не видел его лица, но вдруг понял — виконт хищно улыбнулся. Наверное, уже в бесшабашном отчаянии.
— Возьму. И твою в первую очередь. — Граф Кардес поднял вверх левую руку.
— Залп! — и резко опустил ее.
Оруженосцы его вскинули арбалеты.
— Трус! Ничтожество! — успел закричать Васкес, первые две стрелы он принял на щит. Но по нему била уже вся свита — два десятка арбалетов. Горячо и с азартом. Ла Клава пожалел, что не успел внести свою лепту.
Конь Васкеса пронзительно заржал и рухнул в агонии, болты входили в него по самые летки. Альфонс успел спрыгнуть с него, но тут же упал сам. Вильенцы, что попытались вытащить его, отступили, теряя товарищей.
Ла Клава равнодушно отметил про себя, что раньше бы посчитал это немыслимым позором — убить почти беззащитного человека. Теперь же это доставило ему огромное удовольствие.
— Залп! Лучники, стреляйте! — закричал он во всю глотку.
Паасины послушались команды, одновременно выпустив в небо тысячу смертей с ярко-красным оперением.
Вильенцы вновь попытались закрыться щитами.
— Винсент, хочешь, мы их поджарим? — Де Вега снял шлем. Лицо его было бледным, голос казался неживым.
— Хочу! Еще как хочу! — Ла Клава чувствовал, как бешено колотятся жилы в висках. Что-то соленое потекло по губам — кровь. Он поднял голову и увидел высоко-высоко в небе птицу, что кружила над полем битвы. — Эта птица предвещает нам победу, сеньоры! — воскликнул он, прижимая к лицу поданный оруженосцем платок.
— Нет, граф. Победу нам предвещают вот эти прелестные малютки, — поправил его Франческо.
Пикейщики и лучники расступались, давая дорогу трем громоздким катапультам. Нет, не тем громадинам, что используются при осаде крепостей, эти помещались на обычной телеге.
Прислуга машин натянула тугие канаты. В ложки катапульт вложили глиняные шары с длинными фитилями, торчавшими из залитых воском горлышек.
— Нафта, — пояснил Франческо и довольно добавил: — Риккардо — вылитый отец.
Винсент не сразу понял, к чему это.
Огненная жидкость — нафта — уже не одно столетие применялась в морских боях и при осаде городов как превосходное горючее средство. Против людей же ее никто еще не использовал.
Подожгли длинные фитили, отпустили рычаги — три шара, дымя горящей промасленной бечевой, взмыли в небо. Взмыли, чтобы обрушиться посреди рыцарских порядков.
Один фитиль при ударе потух. Но и двух оставшихся с лихвой хватило.
Винсент чуть не захлопал в ладоши, как ребенок. Горящая нафта расплескалась на доспехи, кожу, лошадей. Теснота строя, спасительная при лобовой атаке, здесь обернулась смертельной западней.
Нафту нельзя потушить. Воздух огласился раздирающими уши криками. Рыцари Веры попали в ад, столь красочно описанный в церковных проповедях. Горела кожа доспехов и человечья, нафта выжигала глаза. Бесились лошади, скидывая и топча всадников, подкованные копыта били по головам, дробя шлемы лучше булав и топоров.
Винсент вспомнил младшего брата, что погиб, защищая фамильный замок. Четырнадцатилетнего мальчишку кто-то пришпилил копьем к стене.
— Сожги их, Риккардо!
Катапульты отправляли в небо все новые и новые заряды. Лучники тоже вносили свою лепту. Арбалетчики расстреливали в упор сломавшийся, превратившийся из воинского порядка в толпу строй рыцарей Веры. Они побежали прочь от пламени. Навстречу смерти.
— Пропустите! Дорогу! — Винсент выдернул из седельного крепления большую секиру.
Вместе со своими рыцарями промчался через расступившихся стрелков и пикейщиков.
— Смерть! — Сверху вниз по щитоносцу.
— Смерть! — Рубить, не обращая внимания на встречные удары. Щуриться от крови, брызжущей в щель забрала, и бить изо всех сил, словно этот бой последний. Всех: бегущих, дерущихся. Бросивших оружие и еще сопротивляющихся. Раненых и упавших с лошади. В лицо, грудь и спину.
Винсент очнулся, когда его крепко схватили с двух сторон за плечи.
— Хватит.
Рыцарей Веры больше не было. Лишь кое-где еще сопротивлялись кучки отчаявшихся бойцов. Но они быстро тонули в красно-белом море. Весь берег был завален конскими и людскими трупами. Пахло горелым мясом и смертью. Винсент словно очутился на бойне. Наваждение спало. Он ощутил невероятную усталость.
Графа Кардеса он нашел у моста. Два десятка вильенцев, загнанные к разлому, кричали его имя.
— Граф де Вега! Граф де Вега! Мы сдаемся! — срывал голос молодой рыцарь, лишившийся шлема, почти мальчишка, он напомнил Винсенту брата.
Де Вега обернулся при его приближении. Глаза его были абсолютно спокойны, до пустоты.
— Что делать будем с ними? — Винсент удивился, услышав свой голос.
— Да, я его тоже помню, он заступился за меня на том проклятом королевском балу, — сказал Риккардо, словно отвечая сам себе. — Что делать, Винсент? Стрелять. Лайт, убей его.
Паасин, стоявший рядом с лошадью графа, вскинул лук.
Молодой рыцарь успел лишь открыть рот, словно знал, что через миг широкий наконечник выбьет ему зубы, разрывая артерии и ломая позвоночник.
Риккардо развернул лошадь.
— Проверьте берег. Раненых добить. Трупы раздеть — и в реку.
Посмотрел на Винсента.
— Вот мы и победили, граф. Радуйтесь. Все кончено. — И тут же приказал кому-то: — Разбивайте лагерь, ставьте котлы, разводите костры. — И уже совсем тихо: — Господи, как мне холодно. Холодно…
Нет ничего нелепей, чем человек, съежившийся в боевых доспехах, согнувшийся, прячущий руки под мышками, но мысль об этом даже не пришла графу Ла Клаве в голову.
ГЛАВА 6
Головная боль долго не отпускала Риккардо. Он лежал на кровати, стиснув зубы. Спустя некоторое время — может, через четверть оры, а может, через вечность — боль утихла.
Риккардо встал и пошел прогуляться перед сном. Он всегда так делал, доктор прописал прогулку как средство от бессонницы. Была уже ночь, садовые аллеи графу надоели, а бродить, словно привидение, по резиденции, скрипеть паркетом и пугать слуг де Вега не хотел. Он знал другое средство.
Над резиденцией возвышается смотровая башенка, попасть в нее можно было и не выходя из здания.
Сто двадцать ступенек вверх по винтовой лестнице и столько же вниз. А в перерыве постоять на смотровой площадке и смотреть на ночной Осбен, на его редкие огоньки, наслаждаясь тишиной, воздухом и высотой.
К удивлению Риккардо, у входа в башенку стоял слуга, один из тех, что привезла с собой Патриция. Охранял покой госпожи. Он хотел было преградить ему дорогу, но увидел лицо и отступил.
Граф осторожно поднимался по деревянным ступенькам, стараясь идти беззвучно. Ему это удалось.
Патриция испуганно вскрикнула и обернулась, когда он вышел на площадку.
— Ах, Риккардо, это вы! — облегченно вздохнула она, узнав его в свете лун. — Зачем подкрадывались так тихо?
— Чтобы внезапно напасть на вас и съесть, — Риккардо постарался, чтобы голос звучал мрачно и страшно.
— Вы все шутите, Риккардо.
— Нет, Пат, я не шучу, — грустно сказал он. — Я давно уже разучился шутить. Когда-то я хотел скинуть тебя вниз с этой башни на камни.
— И что же помешало исполнению желания?
— Тебя рядом не оказалось, Пат. — Он сделал шаг ей встречу.
— Что тебе сейчас мешает, Риккардо? — Патриция отступила, уткнувшись спиной в ограждение.
— То, что сейчас я тебя опять люблю. — Он подошел к ней и встал рядом, всматриваясь в ночное небо. — Красиво, не правда ли?
— А когда хотел убить, разве не любил?
— Любил, только эта любовь называлась ненавистью, — тихо ответил он и замолчал.
— Зачем ты сжег мои портреты? Наводил порчу? — спросила она.
— Нет, а что, разве так можно навести порчу? — удивился Риккардо и констатировал: — Это Кармен тебе рассказала.
— Нет.
Он знал, она лжет.
— Кармен. Я прощался с тобой, Пат. Прощался навсегда. Избавлялся от всего, что нас связывало. Сжег четыре портрета.