— Я ведь пригожусь вам, я много умею и знаю, я смогу заново…
— А помнишь, что я предсказал тебе в церкви? — сказал бывший журналист. — Не пройдет и месяца, как ты отречешься от своего Господа. Не трижды, но и одного раза будет достаточно.
Отец Павел отшатнулся, точно его ударили. Лицо побелело.
— И ты отрекся, подобно апостолу, пытаясь купить отречением безопасность… Пошли отсюда!
Развернувшись, Кирилл зашагал обратно.
— Нет! Я пригожусь! Я честно больше не верю, я не христианин! Выпустите меня… — неслись ему в спину слабеющие крики.
На улице их встретила толпа еще больше, чем у рынка, но тихая и спокойная. На посланника вытаращились, по рядам пробежал дружный вздох удивления, но никто не попытался броситься к нему, схватить за одежду или выкрикнуть славословия.
— Чего делать с попом? Там оставить? — спросил Серега, нагнувшись к уху Кирилла.
— Вечером выпустить, пусть идет куда угодно.
Они шагали в сторону городской администрации тем самым путем, которым истощенного узника две с небольшим недели назад тащили на казнь. Воспоминания о том дне не умирали в памяти Кирилла и по-прежнему вызывали дрожь и холод в сердце.
Он мог увидеть кучи дров, молчаливых зрителей и Дериева на крыльце…
Сейчас этого ничего не было, площадь перед зданием выглядела пустынной. У входа стояли двое бойцов.
— Зайдешь? — поинтересовался Серега.
— Да, надо заглянуть в логово товарища майора, — отозвался Кирилл.
В вестибюле все осталось так же, как в день пробуждения, когда Кирилл еще не понимал, что произошло с миром, что за безумие творится вокруг. Хотя и сейчас, если честно, он этого не понимал. Смирился, как-то приспособился, выучился жить с этим, но и только.
После того, как молния ударила в крышу, Дериев переехал на первый этаж.
Кабинет оказался небольшим, зато примыкающая к нему комната — просто огромной. Обстановка не оставляла сомнений: тут глава коммуны отдыхал, причем на полную катушку. Огромный диван, ванна размером с кухню в хрущевке, настоящая выставка выпивки в баре…
— Все, что уцелело из хорошего, он тут собрал, — сказал Серега, изучая этикетку на бутылке с виски.
— Красиво жить не запретишь.
Кирилл подошел к окну и увидел площадь Советскую, Арсена, что-то втолковывающего бойцам и уходящий в сторону Кузнечихи небольшой отряд.
Вот теперь они точно победили — коммуна разрушена, уничтожена, Василич с уцелевшими соратниками отступил к границе города и даже если оторвется от погони, то вряд ли попытается взять реванш. Дорога к мостам, ведущим в «нижнюю» часть города, на Автозавод, открыта, и где-то там ждет отца Машенька.
Нужно спешить, пока не начались настоящие холода.
Кирилл колебался. Он не очень понимал, как сможет уйти из общины тайком, обманув бдительность федайкинов… Не тащить же телохранителей с собой?.. И нельзя говорить Сереге, куда и зачем он собирается. Тот пристегнет такую ораву сопровождающих, что обитатели другого берега решат, что их хотят завоевать, и встретят незваных гостей в штыки.
Нет, надо уйти тихо, в одиночку. Надо вновь перестать быть Сыном зари и стать Кириллом Вдовиным.
Но как это сделать?
Впереди лежал громадный черный провал, и Кирилл знал, что «воспоминания» не помогут заглянуть в него. Ближний участок будущего был отчего-то недоступен, а то, что находилось дальше, выглядело слишком смутно, представало в каких-то обрывках, в которых трудно было разобраться.
Придется принимать решение самому, безо всяких подсказок.
И воплощать его в жизнь — тоже самостоятельно.
От того и от другого Кирилл, если честно, за последнее время отвык.
«Ничего, — подумал он, тщетно пытаясь отыскать в глубинах сердца решимость. — Сегодня я отдохну, все продумаю, а завтра уйду. Что я буду за отец, если не отправлюсь за дочерью?»
Сумел же он сбежать из коммуны.
Значит, сумеет уйти и от собственных последователей.
Но это будет завтра.