стены, но тут же был вынужден ухватиться за стол Сильвы — ноги отказывались держать его, к горлу подкатил комок. Ратнапала на минуту зажмурил глаза, а когда открыл их, то увидел, что Сильва смотрит на него и печально кивает головой, словно спрашивая: «Разве я говорил неправду?» Шатаясь, Ратнапала подошел к своему столу и оперся о него обеими руками. «Неужели все, что я видел, действительно произошло? А может быть, это только кошмарный сон?» — спрашивал он себя.
Юноша медленно вышел из комнаты. Пройдя по бесчисленным коридорам и спустившись по лестнице, он оказался на улице. На мгновение перед его мысленным взором предстало изможденное лицо матери, на котором лежала печать вечных забот. Вспомнил он и о сестре, замужество которой отодвинулось в далекое будущее. Он брел по улице, ничего не замечая вокруг, то и дело наталкиваясь на прохожих.
Саранапала Лэлвала
…ПО СОБСТВЕННОЙ ВОЛЕ
Старая Ясохами стояла на коленях около тела своего единственного сына Джаясены и голосила. Она то закидывала голову далеко назад, словно хотела взглянуть на небо прямо у себя над головой, то бессильно роняла ее на грудь. Тело Джаясены лежало во дворе под деревом сизигиум, там, где застала его смерть. Несколько соседей стояли поодаль и шептались. Все недоумевали — что заставило Джаясену принять яд? Кто-то известил полицию. Вскоре подъехал полицейский джип, и из него вышли инспектор и сержант. Сержант прошел в дом, чтобы осмотреть комнату умершего, а инспектор достал записную книжку и авторучку и направился к Ясохами. Увидев подходившего к ней полицейского, Ясохами с трудом поднялась на ноги, покачнулась и, чтобы не упасть, прислонилась к стволу дерева.
— Как тебя зовут?
— Ясохами.
— Возраст?
— Шестьдесят три года.
— Где работаешь?
— Нет у меня работы. Сын кормил и одевал меня.
— А кем тебе приходится умерший?
— Это мой сын. — По щекам Ясохами вновь потекли слезы.
— Успокойся. Мне нужно задать тебе еще несколько вопросов. Почему твой сын принял яд?
— Не знаю, господин.
— Сколько лет было сыну?
— Двадцать девять.
— Где работал?
— Недавно устроился на почту. Сортировал там письма.
— Женат?
— Два месяца тому назад женился. Невестка позавчера уехала к себе в деревню.
— Поссорилась с мужем?
— Не знаю, господин. Она мне ничего не сказала.
В это время из дома вышел сержант и протянул инспектору конверт.
— Я нашел это письмо на столе Джаясены, сар. Оно адресовано начальнику полиции.
Инспектор повертел письмо в руках, а потом вскрыл конверт, достал исписанный листок и начал читать:
«Прошу в моей смерти никого не винить. Расстаться с жизнью меня заставила бедность. Я долго не мог устроиться на работу. Наконец один человек пообещал устроить меня на почту, но потребовал за это пятьсот рупий. Такой суммы у меня не было. Тогда я пошел в больницу и заявил, что согласен на стерилизацию, так как тем, кто соглашается подвергнуться такой операции, выплачивают пятьсот рупий. Так я смог получить работу. Моя жена Вималявати очень хотела иметь ребенка. Она постоянно говорила об этом. В конце концов я признался ей, что прошел стерилизацию. Вималявати проплакала несколько дней, а потом сказала, что уходит от меня. Жизнь потеряла для меня всякий смысл, и я решил покончить с собой. Я буду вам безмерно благодарен, если вы сможете выхлопотать матери какое-нибудь пособие. Да благословит вас бог!»
— Все ясно, — сказал инспектор. Он сложил листок, положил его обратно в конверт и вывел в своей записной книжке: «Покончил с собой по собственной воле».
ПЕТИЦИЯ
— Вот хорошо. Почти все в сборе, — заявил Амарабанду Раляхами, входя в чайную и занимая свое обычное место. Он достал из конверта два листа бумаги, скрепленные булавкой. — На первом листе петиция, а на втором всем надо расписаться.
— Состряпал новую петицию? — спросил Сирисена, откладывая в сторону газету, которую он читал, и беря из рук Амарабанду Раляхами листки бумаги.
— Я написал петицию нашему депутату с просьбой провести в нашу деревню электричество, — ответил Амарабанду Раляхами. — Для всех старался. — Он достал из кармана очки, водрузил их на нос и развернул газету.
— Уж не продал ли ты свой движок, Амарабанду Раляхами? — спросил Гунапала и подмигнул Сирисене.
— Движок дает электричество только в мой дом.
— А может, было бы лучше тебе самому съездить к депутату и лично с ним поговорить? — предложил кто-то из присутствующих.
— Лучше, если просьба будет исходить от всех, — возразил Амарабанду Раляхами и, глядя поверх очков, обвел взглядом присутствующих.
Все стали ставить свои подписи. Хозяин чайной велел своему сыну объехать на велосипеде те дома, из которых сегодня в чайную никто не пришел.
Когда сын хозяина чайной вернулся, Амарабанду Раляхами взял у него листок с подписями.
— Ого, сто тридцать восемь подписей, — удовлетворенно заметил он, глядя на порядковый номер напротив последней подписи. — Надо будет сегодня же отослать. — С этими словами он вышел.
Придя домой, Амарабанду Раляхами сел за свой письменный стол, достал из конверта оба листа бумаги, вытащил булавку, взял первый лист бумаги, скомкал его и швырнул на стол. Затем открыл ящик, извлек оттуда исписанный лист бумаги, прикрепил его булавкой к листу с подписями и довольно потер руки. Последнее предложение на новом листе бумаги гласило:
«И в силу всех изложенных выше причин мы, нижеподписавшиеся, покорнейше просим вас содействовать назначению Дж. Амарабанду Раляхами на пост мирового судьи в нашем районе».
Р.-Р. Самаракон
ПТИЦЫ
© Издательство «Художественная литература», 1979.
1
Поздний вечер. Где-то совсем рядом не умолкая трещат цикады. Возле забора заливается лаем Черныш — наверное, почуял какого-нибудь заблудшего быка. Возятся и хлопают крыльями летучие мыши, облепившие верхушку дерева лови. Завтра утром весь двор будет усеян обгрызенными плодами.
В комнате, примыкающей к веранде, горит свет — мой старший сын, Сарат, сидит над книгами. Занимается он обычно до самой полуночи. Иногда в это время, если я не сплю, слышу, как он громко читает у себя в комнате. И тогда я с особой остротой ощущаю, как дороги мне дети и какое счастье — быть отцом. Голос Сарата, высокий и звонкий, напоминает мне голос старшего монаха из буддийского монастыря, который находится в деревне. Я знаю, что через пять лет Сарат станет инженером. Это так же несомненно, как то, что завтра взойдет солнце. Всякий раз, когда я задумываюсь о его