Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А между тем он врет своим знакомым насчет «заграницы».
Чайкин не знал, что и думать, и мысленно решил, что Америка диковинная страна.
Между тем Макдональд вернулся, разлил по бокалам шампанское и, вставая, произнес:
— За встречу с вами, Чайк! За таких глупых чудаков, как вы, Чайк! За такого покровителя путешественников, как вы, Старый Билль! За такого ловкого игрока, как вы, Дун! Ваше здоровье, джентльмены!.. — провозгласил дрогнувшим голосом Макдональд.
— За вашу новую жизнь, Макдональд! — тихо ответил Билль.
— Всего хорошего! — воскликнул Дунаев.
— Дай вам бог счастия, Макдональд! — горячо проговорил Чайкин.
Все чокались с ним и пожимали ему руки.
Несколько взволнован был и Макдональд, хотя и старался скрыть свое волнение под личиною спокойствия, но, помимо его воли, волнение сказывалось в румянце и в сокращении мускулов на лице.
— Да, Макдональд… и я прежде перешел через это! — значительно проговорил Билль. — Я им рассказывал дорогой, какова была моя молодость… Может, и вы слышали, когда были Дэком?
— Слышал, Билль…
— Ну вот… А теперь я всем гляжу в глаза, Макдональд… И знаете что?.. Я выпил лишнее, и потому скажу, что я был слепой дурак, когда хотел вас вздернуть… Спасибо вот этому простофиле Чайку… Он оказался, простофиля-то, прозорливей Старого Билля… и вы, Макдональд, честно отплатили нам… как джентльмен… Не предупреди вы нас… не сидеть бы нам тут с вами… Мы видели этих молодцов в Сакраменто…
— Видели?
— Да… Только вашего товарища не видали… И уж никогда не увидим… Верно, вы, Макдональд, читали в газетах?
— Как же, читал, Билль!
Чайкину показалось, что при этих словах точно судорога пробежала по лицу Макдональда. Чайкин во все глаза смотрел на него, и сердце его замирало.
— Кто бы его ни уложил, а он стоит того…
— Вы думаете, Билль?
— Думаю и не обвиню того, кто его уложил…
— Очень рад это слышать, Билль… Тем более рад, что я слышал кое-что об этом дельце…
— Что же вы слышали, Макдональд?
— Слышал я, — совсем понизивши голос, говорил молодой человек, — что бывший мой товарищ в гостинице подкрался ночью к одному спящему джентльмену (я не стану называть его имени), которого считал виновником в том, что не удалось покушение на вас, и выстрелил… Однако рука его, видно, дрогнула… Джентльмен проснулся и увидал негодяя и на следующее утро отплатил ему выстрелом за выстрел ночью… Вот что я слышал, джентльмены… А затем позвольте проститься… Я к восьми часам зван на обед к одному банкиру…
И с этими словами Макдональд пожал всем руки.
Пожимая руку побледневшему и взволнованному Чайку, он проговорил:
— Вы так не поступили бы, Чайк, я знаю, но Билль поступил бы так с предателем… Не правда ли, Билль?..
— Правда, Макдональд. Тот джентльмен поступил вполне правильно. Будьте счастливы!
— Так помните же, Чайк, что я всегда к вашим услугам. Вот моя карточка.
Дэк подал Чайкину карточку, еще раз пожал ему руку и ушел.
Скоро после его ухода поднялась вся компания и вышла на улицу. Все дошли до конторы дилижансов, и Билль распростился со своими бывшими пассажирами, напомнив им, что через месяц он снова приедет во Фриски и будет рад увидать Чайка и Дуна.
После этого Дунаев пошел повидать свою невесту, а Чайкин отправился домой.
2
Не прошло и часу, как в комнату ворвался Дунаев, бледный, взволнованный, с искаженным злобой лицом.
— Билль верно напророчил: она убежала и увезла мои деньги! — крикнул он голосом, полным отчаяния.
Чайкин в первое мгновение не хотел верить.
— Не может быть! — воскликнул он.
— Убежала… Сегодня утром… Какова тварь!.. А еще вчера насчет лавки толковали… как вдвоем будем торговать… А я, дурак, верил… Все деньги отдал ей… Оставил себе только пятьдесят долларов… И как мог я думать, что невеста поступит, как последний мазурик. Женщина — и вдруг… такая бессовестная…
И Дунаев пустил по адресу своей невесты несколько чересчур энергичных проклятий, напомнивших Чайкину палубу «Проворного».
— Деньги что… Веру в человека потерять жалко! — промолвил Чайкин.
— Как что? Пять тысяч… Кровные… Горбом заработал!.. И провела, как последнего дурака!
— А ты привержен был к ней, если жениться хотел?..
— Особой приверженности не было, а нравилась… Тоже прикинулась, что и я ей по сердцу… И этак обмануть!.. Теперь ищи ее по всей Америке… Так хотя бы и нашел… разве она отдаст деньги?..
— Да ты, Дунаев, толком расскажи, почему ты думаешь, что она скрылась… Может, завтра она и объявится! — попробовал утешить Дунаева Чайкин, несколько удивленный, что товарищ его, по-видимому, не столько жалеет о потере невесты, сколько о потере денег, и что его как будто не особенно мучит разочарование в женщине, на которой хотел жениться.
— Как же, объявится! — злобно проговорил Дунаев, и его обыкновенно добродушное лицо дышало ненавистью. — Ты только послушай, как это она всю эту каверзу со мной произвела. Все это, оказывается, было раньше задумано…
И при мысли, что он вполне доверялся невесте, отдал ей все деньги, Дунаев, чтобы облегчить душившую его злобу, опять выругался, как настоящий фор-марсовой, словно пятилетнее пребывание в Америке не оказало никакого влияния на привычку русского матроса выражать чуть ли не все свои чувства ругательствами.
И, словно бы несколько успокоившись после фонтана брани, выпущенной им по адресу Клары, он присел на кровать и, закуривши дешевую манилку, продолжал:
— Уж и тогда, за обедом, когда Билль ругал меня, что я отдал деньги без всякой расписки, я, признаться, вошел в сумление…
— Почему?
— А потому, что, как явился я к ней, она все расспрашивала, сколько у меня денег, и стала требовать, чтобы я их отдал ей спрятать: «У меня, говорит, сохранней будут, а то вы, говорит, хвастать опять будете деньгами». Ну, я, известно, без всякой дурной мысли и отдал… А как Билль закаркал, я и припомнил, как она деньги на сохранность просила… Однако вскоре успокоился… Думаю: нельзя такой гадости сделать, ежели ты уверяешь человека в своей приверженности.
— А она уверяла?
— Еще как!.. В этом самом и была мне, дураку, крышка… Я уши и развесил… верил всему, что она мне врала…
— Как же не верить? И ты вовсе не дурак, Дунаев, что верил…
— Теперь уж шабаш… Никому не поверю… Совсем мериканцем стану!
— Это ты с сердцов зря говоришь, Дунаев. Ежели никому не верить, то жить на свете никак невозможно… Зверь и тот доверяет…
Но Дунаев пропустил мимо ушей замечание Чайкина и продолжал:
— Как проводили мы давеча Билля, опять меня сумление взяло, и я заторопился в гостиницу, где эта самая дрянь в горничных… Прихожу — и по черному ходу бегом наверх, в пятый этаж… Она в седьмом коридоре служила вместе с другой и жила вместе с ней в комнатке под самой крышей… Встретил я эту товарку в коридоре и спрашиваю: «Дома мисс Клэр?» Вижу — смотрит мне в глаза и смеется. Сердце во мне и екнуло. «Дома, говорит, нет. Она сегодня утром расчет получила и уехала…» — «Куда?» — спрашиваю и чувствую, значит, что дело неладное… В это время из номера чокнул звонок, и горничная собралась идти и сказала: «Сию минуту вернусь. Дежурство мое кончается… Пойдемте ко мне в комнату, я все объясню, потому, говорит, что жалко мне вас, Дун».
— Пожалела! — заметил Чайкин.
— Больше из любопытства, надо полагать! Шустрая и вертлявая такая эта горничная, Дженей ее звать. Всякого тоже проведет! — озлобленно говорил Дунаев, не веривший после обмана невесты в искренность сочувствия ее товарки.
— Не все же обманные! — сказал Чайкин.
— Все одного шитья! — мрачно отрезал Дунаев.
— Это ты, братец, опять зря говоришь…
И Чайкин невольно вспомнил о Ревекке.
— Обобрали бы тебя на пять тысяч, небось и ты по-иному бы заговорил… Теперь шабаш… Не женюсь на мериканке никогда! — вдруг прибавил Дунаев с решительным видом добродушного человека, находящегося под впечатлением обрушившейся на него беды.
«Женится!» — почему-то подумал Чайкин, вполне уверенный, что озлобление Дунаева пройдет и что он снова станет тем простым, добрым и доверчивым человеком, каким его считал Чайкин, умевший понимать людей.
— Так что же тебе обсказала горничная? — спросил он.
— «Ваша, говорит, невеста приказала передать вам, Дун, что она раздумала выходить замуж и берет свое слово назад… Так, говорит, и велела сказать и просила вас не сердиться… Она, видите ли, боится, что вы, Дун, пьете много виски, а Клара член Общества трезвости и сама не берет ни капельки в рот вина… Но все-таки мне, — это Джен обсказывала, — очень жаль, что моя товарка водила вас за нос… Я, говорит, так бы не поступила… Придется, говорит, вам мясную лавку открыть холостым, если только вы не найдете девушки, которая не такая обманщица, как Клара. И я уж вам, говорит, всю правду, Дун, скажу. Она вас вовсе не любила, а только льстилась на то, что будет лавочницей… И ее, говорит, без вас навещал один приказчик из фруктового магазина и очень ей нравился… И она говорила, что он не пьет и гораздо красивее и моложе вас… „Этот, говорит, русский совсем неотесанный, и ему за сорок лет, и нос у него красный, и глаза, говорит, телячьи“… Но я заступалась за вас, Дун. По мне, вы были бы мужем, лучше которого и не надо!» Это она, чтоб меня обнадежить, прибавила… потому видела мою расстройку.
- Дождался - Константин Станюкович - Классическая проза
- Блестящий капитан - Константин Станюкович - Классическая проза
- Матросик - Константин Станюкович - Классическая проза