Люша выхватил у меня пульт.
– Заработало?.. Вот сволочь, это испугался, что об стену! Я ж чувствую, весь трясется, щас обгадится… Ну, гад, давай показывай…
Мы смотрели, как безуспешно жмет на кнопки, лицо наливается дурной кровью, глаза покраснели. Василиса, предупреждая новый взрыв гнева, сказала:
– Оставь. Ты же видишь, работает. У тебя пальцы толстые.
Люша зарычал:
– Так что, только для тонких? Это нарушение моих прав человека! Я их затаскаю по всем стратсбургам и гагеям… гагарам… словом, по международным! Я свои права человека знаю!
Дальше грезы прервались, пришла умная мысль, что сдула их, как холодным ветерком. Человечество, сказала умная мысль и мощно приложила меня мордой о стол, в целом подобно человеческому телу. Защищается от вирусов и бактерий толстой кожей, волосами в носу и слизистой оболочкой, а те немногие, что попадают в организм, становятся жертвой яростной атаки фагоцитов. Не будь иммунной системы, любой из нас откинул бы копыта, едва появившись на свет!
Точно так человечество устойчиво во взглядах. Что было бы, если бы слишком большие массы поддавались увещеваниям всяких пророков, агитаторов, мессий, революционеров, преобразователей, строителей нового мира… Человечество сгинуло бы уже давно.
Этот защитный механизм идеально работал миллионы лет, даже сотни миллионов, если брать предков человека. Но сейчас, на нынешней секунде развития, вдруг начал давать сбои. Все чаще и чаще. Мир изменяется стремительно, а консервативная иммунная система продолжает тупо отвергать пересаживаемые органы, хотя без них организм помрет. Точно так же человечество вцепилось в устойчивое: как наши отцы жили, так и мы будем. Подразумевая, что отцы жили благополучно и померли в своих постелях от старости, а вот с новыми идеями можно непонятно как закончить, а помереть можно куда раньше.
Итак, нужна более гибкая иммунная система. Иммунная система мышления. Совсем отвергать нельзя, тогда поверю любой глупости, но все же в двадцать первом веке надо быть гибче, гибче…
Увы, человек слаб и податлив. Все века и тысячелетия из-за неминуемости смерти, дабы не впасть в отчаяние, внедрялась идея не только потусторонней жизни, но и наплевательского отношения к земной:
«Умел пожить, умей и умереть!»
«Жизнь – копейка, голова – наживное дело».
«Всем там быть: кому раньше, кому позже».
«По дважды не умирают, а по одной не миновать».
«Один раз мать родила – один и помирать».
«Чем с плачем жить – лучше с песней умереть!»
Или, проще говоря: «Гуляй, Вася, один раз живем, а бога нет!»
Это наплевательское, ухарское, лихое и сейчас выражается хоть в беспробудных пьянках: а че, один раз живем, хоть в популяризации экстремальных видов спорта, мол, умирать надо на бегу, как и запорожская хвастливая поговорка: «Казак в постели не помирает».
Барабин ухмыльнулся мне:
– Что, Славик, положили тебя на все лопатки?
Я пожал плечами.
– Если хочешь, считай так. Помнишь, нас в школе заставляли учить что-то про собачек Павлова? А знаешь, как он умер?
– Нет.
– Академик Павлов прожил восемьдесят пять лет, – сказал я мирно. – Работал в полную силу до последнего дня. Когда умирал, позвал студентов на последнюю лекцию. Они сели вокруг его постели, а он диктовал им симптомы смерти: «Вот начинают холодеть пальцы ног… это кровь перестала туда поступать… пощупайте, проверьте… Та-ак, вот сейчас онемели лодыжки… записывайте, записывайте!.. Холодеют голени, а сейчас вот перестаю ощущать коленные суставы… Пишите, ничего не пропускайте!.. Холод с легким покалыванием поднимается выше, а там, где прошел, уже не чувствую тела… Когда доберется то груди, я перестану существовать…»
Барабин охнул.
– Да что же он за такой человек?
– Такой, – подтвердил я угрюмо. – У студентов дрожали руки, от слез ничего не видят, а любимый профессор диктует очень спокойно, давая им последний урок, как должен вести себя настоящий ученый. Не знаю, почему Люша уверен, что Павлов должен был обязательно умереть! Я уверен, что проживи Павлов и другие, ему подобные, хотя бы еще по сто лет, то Люша сидел бы перед экраном не в сорок два дюйма, а во всю стену! И смотрел бы трансляцию футбола со встречи сборной Земли и Марса. А Василиса набирала и сбрасывала бы вес просто по своему желанию, без всяких диет.
Люша буркнул:
– Павлова жаль, кто спорит? Но нельзя отменять законы природы.
– Почему? Мы их все время отменяем.
– А она за каждую победу мстит!
Понимаю же, дурак, спорить бесполезно, но по инерции я сделал последнюю попытку:
– И что, ты готов отказаться от бессмертия?
Он сказал гордо:
– Смотря какого!
– Это как? Бессмертие либо есть, либо…
– Я имею в виду, что если ученые придумают такую таблетку, чтобы проглотил – и все, или пусть даже сходить на укол, – это одно, это нормально, а вот если мне хотят всобачить в тело какую-то железяку – нет, ни за что!
Глава 8
Он подбоченился, смотрит таким гоголем, что я ощутил подступающую тошноту. Как будто его будут в самом деле уговаривать стать бессмертным, а он станет диктовать условия, на которых изволит великодушно принять! Совсем одурели эти демократы со своим вниманием к «простому человеку».
Барабин и Константин тоже смотрели на меня осуждающе, а на Люшу с явной поддержкой. Демьян и Лариска тихонько шептались, женщины держат настороженный нейтралитет, а грамотный Константин заверил Люшу:
– Будет простая операция на генах. Подправят пару генов – и мы никогда не будем стареть. И вечная жизнь будет обеспечена. Думаю, цивилизация пойдет таким путем.
Люша кивнул, хоть и с неохотой, но все же соглашаясь. Барабин и Василиса тоже заговорили, что это правильно, это верно, это нормально, это совсем не то, что бездушные железяки в благородное человеческое тело пихать, это ж так и сам человек станет бездушным. Я молчал, потому что если у Люши или Василисы тела – благородные, то я лучше весь стану железячным, упаси меня от такого благородства. На биологическую трансформацию они согласны, видите ли, потому, что это замораживает мгновение: можно остановить прогресс и жрать, жрать, жрать, а также совокупляться в промежутках между жратьем, и так до скончания века. Который наступит, когда какой-нибудь крупный астероид врежется в Землю.
Я слегка отодвинулся вместе со стулом, бокал красного вина в руке, рассеянно-благожелательная улыбка на морде лица, взгляд переползает с Люши на Барабина, на женщин, на всех-всех, а под спудом ворочается, просясь на поверхность, злая мысль: и что же, все это жруще-срущее большинство тащить в бессмертие? Да вы что, охренели?.. Только самое тупое животное, у которого даже спинной мозг на всякий случай изъяли, может предположить, что бессмертие будет доступно в с е м!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});