Только все ее письма — в том числе и то, которое произвело на него столь неизгладимое впечатление — давали ложное представление об этой женщине. В конце концов, она отнюдь не была непогрешимой в своих суждениях. Напротив, ей были присущи чисто человеческие слабости. Она намертво приковала себя цепями к покойной матери со всеми ее горестями и устроила из этой печальной судьбы крестовый поход. В сердце Лили не оставалось места для любви.
— Разумеется, вам здесь всегда будут рады, — произнес Бернард. — То есть я хочу сказать, хотя дом на самом деле и не мой, но…
Эйвери озадаченно уставился на подростка, пока не сообразил, что тот неверно истолковал его молчание.
— Тебя это почему-то задевает? — спросил Эйвери, прекрасно отдавая себе отчет в том, что, будучи внуком Горацио, мальчик имел больше прав на Милл-Хаус, чем Лили или даже он сам.
— А? — Бернард изумленно моргнул. — Нет, ничуть.
Эйвери почувствовал облегчение. Он уже собирался уговорить Лили дать мальчику место в доме, если он того захочет. Впрочем, в этом случае, как прямой наследник Горацио, Бернард мог позволить себе выкупить Милл-Хаус у Лили.
— Я имею в виду, — продолжал Бернард, — что здесь и впрямь очень красиво, но, по правде говоря, сам я предпочитаю городскую жизнь. Беспорядочное существование без всяких удобств не для меня.
— Вот как? — Эйвери задумался над его словами. Ему почему-то казалось, что Бернард во многом напоминает его самого в том же возрасте, с присущей ему жаждой приключений, стремлением доказать на деле свои способности, испытать свою силу и выносливость. — Может оказаться, что в некоторых случаях такое «беспорядочное существование без всяких удобств» придется тебе даже по вкусу.
— Нет, никогда. Не то чтобы я не восхищался от души вашими подвигами. Вы молодец, настоящий герой, но это не то будущее, о котором я мечтаю для себя. Нырять в мельничной запруде — одно дело, а сражаться с крокодилами где-нибудь в Ниле — совсем другое.
Он говорил правду. Ни в его голосе, ни в выражении лица не было заметно ни малейших следов огорчения.
— И чем же ты хочешь заняться, Бернард? — спросил Эйвери, усевшись на подлокотник кресла. Мальчик опустил голову и робко произнес:
— Я бы хотел стать актером.
— Актером? — изумился Эйвери.
— Да, — ответил Бернард. — Я был бы рад попробовать себя во многих ролях, самых разных, все равно — героев или негодяев. Возможно даже, что когда-нибудь я сам напишу пьесу. Думаю, из меня выйдет неплохой драматург. — Его улыбка выдавала легкое замешательство. — Вам это кажется глупым, да?
— Нет, — ответил Эйвери осторожно.
Он считал это не самым удачным выбором, но, памятуя о собственной молодости и том давлении, которое оказывал на него в течение многих лет Горацио, твердо знал, что никогда не станет лепить другого человека по своему образу и подобию. Каким бы ни было решение Бернарда, он готов его поддержать.
Нет ничего глупого в том, чтобы стремиться к намеченной цели. Глупо только бороться за то, чего тебе все равно никогда не получить.
Эйвери нахмурился — он и сам толком не знал, что имел в виду: свои виды на Милл-Хаус, виды Лили на Милл-Хаус или собственные виды на Лили. Последнего он уже не мог больше отрицать. Она всецело завладела его душой. Он всегда был честным человеком и намеревался оставаться таковым даже с самим собой.
Он протер оконное стекло кончиком рукава. Отсюда, с высоты, можно было увидеть большую часть поместья. Прямо под окнами до самой мельничной запруды тянулся клином фруктовый сад. Позади него на зеленом лугу паслись овцы, похожие на белоснежные коробочки зрелого хлопка. Поле за конюшней было усеяно стогами сена, каждый из которых не уступал по размерам небольшому дому. В небольшом огороженном загоне серая в яблоках кобылка безмятежно пощипывала траву.
Он всегда считал это место своим по праву. А Лили Бид думала, что оно принадлежит ей.
— Твои побуждения достойны всяческих похвал, Бернард, — произнес Эйвери. — Мои, к сожалению, далеко не столь благородны. Я позволил вовлечь себя в соперничество с женщиной, будущее которой целиком зависит от того, сумеет ли она заполучить единственную вещь, которую я когда-либо желал в жизни.
— По-моему, у вас не было выбора.
— Выбор есть всегда.
— Вы не станете сознательно причинять ей боль, — сказал Бернард. — Если вы одержите победу, вы ведь не допустите, чтобы с ней случилось что-нибудь дурное?
Это предположение должно было оскорбить Эйвери, однако он видел, что мальчик искренне озабочен будущим Лили.
— Я сделаю для нее все, что в моих силах, — ответил он тихо. — Никто не собирается силой выставлять ее из дома, Даю тебе слово.
— Скажите, вы… — Мальчик искоса взглянул на него. — Вы подумали над моим предложением?
— Каким предложением? — спросил Эйвери.
— Чтобы вы и мисс Бид поженились, — ответил Бернард. — Тогда многие вопросы решатся сами собой.
— Я так не думаю. — Эйвери покачал головой. — Мы так же мало подходим друг другу, как вода и масло, пчелы и осы, пламя и лед. У меня никогда не было настоящей семьи, но то немногое, что я имею, неразрывно связано с именем Торн. Я горжусь этим именем, Бернард. Оно воплощает для меня нечто важное, что нужно хранить и оберегать. Мисс Бид не придает никакого значения ни знатности рода, ни положению в обществе — словом, ничему из того, что дорого мне. Будь на то ее воля, она сожгла бы дотла все фамильные архивы, заявив при этом, что так от этих никчемных бумажек будет хоть какой-то толк.
— Не правда.
— Она не ценит ни одной из тех вещей, которые ценю я. — Он произнес эти слова в отчаянной попытке вычеркнуть ее навсегда из своих мыслей и своего сердца, лишний раз убедить себя в том, насколько безнадежной была его… его любовь. — Лили Бид ни во что не ставит ни меня самого, ни мои дела, будь то в прошлом, настоящем или будущем.
— Вы ошибаетесь. ^,
— В самом деле? — отозвался Эйвери, в голосе его слышались тоска и одиночество.
Бернард поднялся с места, на его юном загорелом лиц появилось упрямое выражение.
— Пойдемте со мной.
— Послушай, Бернард, у меня нет никакого желания…
— Пойдемте со мной.
Его настойчивость так поразила Эйвери, что он повиновался. Они спустились по лестнице и медленно направились по коридору мимо комнаты Терезы. Затем они покинул жилые комнаты прислуги и углубились в заброшенные коридоры, находившиеся прямо под его апартаментами.
— Куда мы идем? — спросил Эйвери.
Бернард не ответил и молча вел его за собой через пустое крыло дома туда, где начинался двойной ряд дверей, за которым, если память ему не изменяет, находился бальный зал.