что ее зовут Аня…
– Боже, какой идиотизм, – вздохнула Тополева. – Это на них похоже…
Некоторое время они провели в молчании, но, странное дело, Дима не чувствовал дискомфорта или какой-то неловкости. Наоборот, ему было очень уютно и хорошо.
– Знаешь, я еще хотел тебе вот что сказать…
Аня опустила глаза.
– Говори.
– Тогда, у Бердяевой в квартире, когда я… гм, ну, в общем, меня притащили…
– Я все помню, – спокойно сказала Тополева. – Ты, мягко говоря, слегка перебрал.
– Я не хотел пить! – выпалил Дима, и в его голосе проскользнули ожесточенные нотки. – Так получилось, что я встретил эту троицу. Конечно, я должен был понять, что они хотят подставить меня и повеселиться… Я сам дурак. Но в итоге они остались почти трезвыми, а я ничего не помню.
– Я это сразу поняла, как только увидела тебя. Но тебе тоже надо было думать. Неужели ты верил, что они были готовы с тобой дружить? И вообще, почему ты не даешь сдачи?
Шлангин растерялся, лихорадочно отыскивая достойный ответ. Это было не так-то просто.
– Не знаю, – честно признался он. – Наверное, потому что слабее. Ты сама видела, что на физре я хуже всех.
– Покажи руку, – вдруг попросила девушка, и, окончательно сбитый с толку, Дима протянул правую руку.
– Согни. Ну, смотри, бицепс у тебя есть! – воскликнула Аня, потрогав его предплечье. – Тебе просто нужно регулярно делать упражнения, ходить в качалку, например.
От прикосновения ее прохладных тонких пальцев по телу Шлангина будто пустили разряд тока. Он вздохнул, боясь, что Аня догадается о его тайных желаниях.
– Эти трое – придурки и трусы, – сказала она, убирая руку. – До твоего прихода в школу у нас в классе был парень Витя Гомолкин. Его тоже пытались травить, но он постоянно дрался, и от него в конце концов отстали. Его родители переехали жить в другой район, и только поэтому он перевелся в другую школу… А ты ведь не слабый. И еще ты умный парень. Я ведь вижу – ты учишься легко, как будто походя, и всегда получаешь пятерки. А я ни алгебру, ни физику вообще не понимаю…
«Я не слабый», – мысленно повторил за ней Дима, ощущая, как внутри него растет удивительное светлое чувство, неподвластное его контролю.
– А ты… очень красивая, – едва слышно выговорил он, и Аня, улыбаясь, стала поправлять волосы. – Ты очень вкусно пахнешь…
– Ну, раз так, тогда… – и она вдруг села к нему на колени, обвив шею руками. – Так что ты там про коня говорил?
– Можно… я тебя поцелую? – прошептал он.
– Об этом не обязательно было спрашивать, – так же тихо ответила Аня и прильнула к его губам.
Домой он ушел поздно вечером. О яйцах, которые нужно было купить взамен тех, что он отдал Ане, ясное дело, Дима и думать забыл. Но это было таким пустяком! Окрыленный, он несся домой, повторяя и повторяя имя своей возлюбленной. Он почти парил по воздуху. Ночной ветер бил в его разгоряченное, радостное лицо, на котором сияла счастливая улыбка.
Он мужчина! В этот вечер он стал мужчиной! Мало того, это произошло с самой красивой девушкой на всем белом свете! И теперь все у них будет замечательно!
.
Но потом все пошло наперекосяк. Будто кто-то варварски, в лоскуты изрезал ножом уникальную картину, в одно мгновенье превратив шедевр в искромсанные мерзкие ошметки.
Когда Дима позвонил ей на следующий день, Аня просто бросила трубку. В другой раз, когда ему удалось дозвониться до нее, она почему-то заплакала. Когда он подошел к ней на перемене, Тополева покраснела и скомканно объяснила, чтобы он забыл навсегда о том, что тогда случилось между ними, и зачем-то попросила у него прощения. На этом разговор был закончен, и после таких слов Дима уже не решался снова подойти к ней.
Вот так. Сказки не получилось, все, как говорится, вернулось на круги своя…
А через неделю его облили зеленкой, вырезали дыру на заднице и сломали ногу.
Дочка
Дмитрий выжидающе смотрел на своего школьного обидчика.
– Если ты хочешь что-то сказать, сейчас самое время, – сказал он и кивнул в сторону Юрия Александровича, который вжался в угол класса. – Юрика можешь не стесняться, он свой. Лишних ушей тут нет.
Ковальчук медлил, собираясь с мыслями. Он понимал, что фактически балансировал на острие лезвия, и любое неосторожное слово могло стать в его жизни последним.
– Мне было непросто принять решение прийти сюда, – наконец решился он. – И перед тем, как ты что-то сделаешь, я хочу попросить у тебя прощения. Как за меня, так и за других парней. Наверное, даже за весь класс.
Лицо Свободина окаменело, губы превратились в бескровные полоски.
– Мы… были скотами, – продолжил Виталий. – И сейчас вспоминать об этом мерзко. Это правда…
Он говорил медленно, и было заметно, с каким трудом ему дается это тяжелое, хоть и запоздалое, признание.
– Тогда нам казалось, что это круто и весело. Мы самоутверждались за счет тебя. Самое отвратительное и жуткое в этом… что нас все поддерживали. Возможно, если бы кто-то остановил нас хоть раз, все было бы иначе…
Дмитрий хищно улыбнулся:
– Не переводи стрелки на других. Тот, кто встал бы у вас поперек дороги, тоже стал бы изгоем.
– Мы поступали с тобой, как мрази.
Вздохнув, Ковальчук добавил:
– Но сейчас у тебя есть шанс быть великодушным. Ты можешь убить меня. Но можешь простить. Я прошу у тебя прощения за то зло, которое причинил тебе.
– Кто из вас украл у Тополевой приглашение? – спросил Свободин. В его глазах снова заискрились безумные огоньки, грозя перерасти в бушующее пламя. – Чья была идея с пьяной бомжихой?! Ну?!
– Бе… Бердяева увидела, как ты положил что-то в тетрадь Тополевой, – пролепетал Виталий, с ужасом глядя, как Дмитрий буквально на глазах наливается злобой. – Она отдала приглашение Лаликяну… И мы все… мы придумали розыгрыш…
– Розыгрыш?! – прорычал Свободин. – То, что вы натворили, ты называешь розыгрышем, гнида?!!
Он направил ствол помповика в бедро курсанта.
– Ты сломал мне ногу, Виталя! Из-за этого я не попал на выпускной вечер. Так что теперь я отплачу тебе тем же.
– Дима, пожалуйста, не надо, – донесся из угла голос Колышева. – Давай все это закончим! Хватит крови!
Указательный палец Свободина лег на спусковой крючок.
– Нет, Дима, нет, – всхлипнул Ковальчук. – Я встану на колени… Не надо!
– Ты и так на них встанешь, – сплюнул Дмитрий, и через секунду класс словно взорвался, на миг оглушив всех троих. Выстрел был такой силы, что Виталий отлетел и, ударившись о