Выйдя на сцену, он попросил не записывать выступление и не аплодировать, чтобы больше успеть спеть. Пел, как обычно, полтора часа. «В конце Владимир Семенович, – вспоминала Преображенская, – сказал: «Мне тут Наташа рассказала, что вы были на картошке. Обещаю вам, что к следующему выступлению, если, конечно, вы меня пригласите, обязательно напишу песню об этом…» И действительно, выступая через некоторое время перед киевскими «доцентами с кандидатами», Высоцкий спел обещанное:
Ох, вы там добалуетесь! Ох, вы доизвлекаетесь,Пока сгниет, заплесневеет картофель на корню!
Сидевшая рядом с Натальей в первом ряду биохимик Елена Ражба аплодировала, не щадя ладоней. Ее стихотворение «Человек с содранной кожей», посвященное Высоцкому, Преображенская уже давненько с оказией передала Владимиру. Прощаясь после выступления, он подозвал Наташу и вполголоса спросил: «Эта женщина написала те строки?» – «Да. А как вы догадались?» – «Не знаю. Почувствовал…»
«Хвост огромный в кабинет из людей, пожалуй, ста…»
Прощай, скука, прощай, грусть!
Я на Фурцевой женюсь!
Буду тискать сиськи я
Самые марксистския…
Городской фольклор
Владимир Семенович был осторожен, дипломатичен, обаятелен, находчив и бесконечно галантен в своих вынужденных отношениях с сановными дамами. Уж очень недолюбливали его дамы с партийными лампасами.
Катя Фурцева, «фабричная девчонка» из Вышнего Волочка, сделала себя сама. Как «альпинистка моя скалоласковая», взобралась-таки на самый что ни на есть Олимп – пятый этаж Старой площади, 4, где располагались кабинеты секретарей ЦК КПСС. Она училась ловко перевоплощаться из хрупкой феи, слабой женщины в номенклатурного бесполого чиновника, до хруста в костях сжимавшего в своих административных объятиях «зарвавшихся таганских охальников». Но ведь именно благодаря ее записке официальный статус обрел Театр драмы и комедии на Таганке. А назавтра она могла распять «Павших и живых» или запретить Любимову «Живой» и «Берегите ваши лица». Но могла и оценить некоторые, совсем уж выбивавшиеся из «залитованного» репертуарного списка песни Высоцкого. Друзья театра вспоминали ее слова, произнесенные в узком кругу: «Вот Высоцкий пишет всякую ересь, ерунду. Но смотрите, какую песню написал! Может же, когда захочет!» А что за песня, спросили ее. И неожиданно для всех Екатерина Алексеевна ответила: «Штрафные батальоны».
В одни годы с Фурцевой на партийный Олимп упорно карабкалась еще одна гранд-дама – некая А.П. Шапошникова, секретарь по идеологии Московского горкома партии. Стала известна тем, что в марте 1969 года на собрании партийного актива устроила публичную порку либералам-кинематографистам: «Театр на Таганке выгнал Высоцкого, так его подобрал «Мосфильм!» Позор!» «Много инициативного горя принесла она и прославленным мастерам театра, литературы, науки, музыки, и честным парторгам, и целым коллективам, – поминал потом Шапошникову Вениамин Смехов. – Ее потом сняли и понизили до… замминистра высшего образования».
И Фурцева, и Шапошникова «вырабатывали общую линию». А «проводили ее в жизнь» занимавшие не бог весть какие номенклатурные посты чиновницы рангом пониже, но с немалыми полномочиями. Высоцкий знал, интуитивно чувствовал все правила игры и старался вести себя так и делать вид, что следует их требованиям, абы только дело в «инстанциях» сладилось и можно было бы потом торжествовать:
Наша свадьба – не конецДельцу пустяковому:Делу доброму венец,Да начало новому!
К встрече с главным редактором «Ленфильма» Ириной Головань, которая должна была утвердить «бандитские» песни к «Интервенции», он готовился как к сватовству. «Володя, – рассказывал постановщик фильма Геннадий Полока, – был очень аккуратен, чуть ли не в галстуке, чего с ним никогда не бывало. Во всяком случае, пришел в пиджаке, гитара была в чехле. С папочкой пришел… А Головань к нему относилась очень осторожно. Много легенд было. Все считали, что он и подраться может, песни-то блатные все-таки. Поэтому она, слегка побледневшая, приняла его в своем кабинете… С ней он держал себя улыбчиво, солидно. Я предполагаю, что так разговаривал бы Василий Иванович Качалов с Фурцевой, например… Сел. Рокочущим баритоном, почти оперным, поговорил о новостях московских, погоде, даже о моде… Потом уважительно очень, предупредительно, спел эти бандитские, блатные «Гром прогремел, золяция идет…», «В Лиховском переулке…» Пропел деликатно очень, что было очень смешно. И очень скромно продекламировал «Деревянные костюмы». Главный редактор была крайне довольна: все так пристойно, чинно. Володя тоже вышел с лицом победителя. Была попрана формальность. Было все принято…»
Но так случалось далеко не всегда, и тогда ни шарм, ни обаяние, ни галстук, ни бархат голоса на дам впечатления не производили. При утверждении программы выступления Высоцкого по линии Бюро пропаганды советского киноискусства заместитель директора учинила ему настоящий экзамен. Она сразу спросила: «А вы стихи читать умеете?» Он сказал: «Я же окончил театральную школу, я артист…» – «Ну, почитайте что-нибудь…» И он начал читать – сначала Маяковского, далее Пушкина. Потом говорит: «Может, хватит?..» – «Нет, еще что-нибудь». Словом, заставила его давать концерт перед ней. А через четыре дня все эти выступления похерили, а готовая афиша пошла под нож.
Первый заместитель председателя Гостелерадио с «говорящей» фамилией Жданова заставила создателей фильма «Морские ворота» полный рабочий день просидеть в приемной только ради того, чтобы уже вечером, выходя из кабинета, на ходу сказать: «Никакого Высоцкого в картине не будет».
Конечно, язык не поворачивается назвать легендарного режиссера «Кинопанорамы» Ксению Маринину коллегой Стеллы Ждановой, но все же они не один год работали в одной структуре. Но не вместе. Когда в январе 1980 года у Марининой возникла идея записать на ЦТ Высоцкого, все «Останкино» загудело в предощущении крупной заварухи.
«На Высоцкого надо было испросить особое разрешение – на телевидении он был под строжайшим запретом, – рассказывала Ксения Борисовна. – Пошла я – не разрешили. Вызвалась помочь наш главный редактор Нина Севрук – удивительного понимания, доброты и ума человек. Ее муж[9] был начальником в ЦК партии, и Нине отказать не могли – слишком уж влиятельная фигура за ней стояла. Звоню Владимиру Семеновичу. А он вдруг говорит: «Слушай, а тебе не кажется противоестественным то, что существует масса некачественных любительских записей моих песен, а профессиональной – ни одной? Запишешь меня – приду на вашу программу!»