Читать интересную книгу Проклятие двух Мадонн - Екатерина Лесина

Руки дрожат, не у нее – у меня. Ольгушкино безумие было понятным хотя бы в той степени, в которой можно понять чужое безумие, а Татьяна – она другая.

Нормальная.

– Думаешь, не понимала, чем это все может закончиться? Понимала. И про срок, и про преступление, и про многое другое, сомневалась даже, но вот когда эта стерва заговорила о том, что собирается от Ольгушки избавиться… себе место освободить. Васька ей не нужен, зато есть Игорь-Игорек, к которому Дед благоволит. И сам Дед, на своих Мадоннах свихнувшийся. Он бы с радостью идею женитьбы поддержал, он на Ольгушку надышаться не мог только из-за того, что на портрет похожа, ну и Марту, надо полагать, простил бы, принял в семью, а дальше – дело техники. Не тебе рассказывать. Я вообще не понимаю, почему все это тебе говорю. – Татьяна опиралась локтями на стол, и тени рук, перекрещиваясь на гладкой поверхности, образовывали некое усеченное подобие креста. – Наверное, потому, что ты пришла. Никто из них, правильных и честных, несмотря на все свои грешки, не явился, адвокатом откупились, исполнили родственный долг, а ты пришла.

Пришла. И тоже не совсем понимаю, для чего, ведь легче не станет.

– Жалеешь, да? – Татьяна уловила настрой. – Ну пожалей, если охота. Я вот ни о чем не жалею. Хочешь, расскажу, как это было?

Адвокат, до того спокойно дремавший на жестком стуле, встрепенулся.

– Не думаю…

– Не думай, – резко оборвала Татьяна. – Тебя эта история вообще не касается. Я Ольгушку встретила, заплаканную, расстроенную, она тем летом у нас гостила, ну как обычно, только вот плакала редко. Слово за слово… и потом Марта подтвердила, ну я уже говорила про нее. А следом, словно нарочно, Дед приехал с визитом, ну и картины, естественно, притащил… а Любаша возьми вечером да заведи разговор, что их продать надо, что за ними история темная, что зло приносят и что нельзя никого с ними сравнивать, дескать, было уже, что одна из сестер с ума сошла и убила мужа другой. А Дед возьми и скажи, что вина не на безумии, а на человеке, который в руку безумцу нож вложил, использовал чужую болезнь в собственных целях, – Татьяна глубоко вдохнула и закашлялась, кашляла долго, судорожно, цепляясь пальцами за край стола. – В общем, я именно тогда и поняла, что Ольгушка – невменяема, ничего ей за убийство не будет…

– Только убивать она не умела.

– Ну. – Татьяна улыбнулась. – Убивать умеют все, просто признаваться в этом неприлично. А для Ольгушки всего-то и надо было, что мотив подобрать… например, убрать отражение. Марта сама помогала, материлась, обзывала, угрожала сдать сестру в психушку.

– Ты Марте руки связала?

– Я. Она приехала с новой партией товара, белый-белый порошок для лампы, на которую слетаются безумные мотыльки… красивый образ, правда? Я раньше стихи пыталась писать, но теперь рифмы ускользают, теряются, вот только и осталось, что образы. Пакетики на столе, немного, но за каждым будут мои руки, а я больше не хотела… Марта повернулась спиной, и я ударила, пепельницей по голове, а потом веревка, стащить в машину и на болото. И Ольгушку позвать. Ольгушка боялась ножа… а Марта очнулась и начала обзываться. Сама виновата. И почему ее нашли? Надо было в озеро, но я побоялась тащить тело, а с Ольгушкой истерика приключилась, решила, глупенькая, что сама скоро умрет. Мадонн-то две… а я ей сказала, что теперь я буду ее сестрой, но главное – хранить наш секрет. Нашу большую совместную тайну.

– И не страшно было, что выдаст?

– А кто ей поверил бы? – Татьяна отерла лицо ладонями. – Бедная безумная Ольгушка, фантазерка и мечтательница, обитающая в стране собственных грез… ей было хорошо там. А потом нашли Марту, и появилась ты.

Появилась. Заключила сделку, потом еще одну и еще… сделка – вещь привычная и понятная, а в результате вышло, что странное Ольгушкино предсказание о собственной смерти сбылось. Хотя, кто знает, возможно, она и умерла, чтобы сбылось.

– Я устала. – Татьяна говорила тихо, почти шепотом. – Мне не хотелось ввязываться в эту возню с наследством, я вообще не хотела приезжать, но она позвонила… да и с Любашей нехорошо получилось. Васька, скотина, опять за свое принялся, заняться ему нечем, видите ли, было, кроме как Ольгушку соблазнять… ну Любаша ненароком и увидела сцену из романа.

– И Ольгушка решила устранить свидетеля?

– Свидетеля? – Тень улыбки на лице. – Скорее, человека, который мог причинить ей боль, вероятно, Васька ляпнул что-то про то, что Любаша непременно всем расскажет об увиденном. Ну Ольгушка и поспешила решить проблему.

– Камнем по голове?

– Это ее логика, не моя… нож принесла, сказала, что тебе его подложила. Идиотское решение, ты же сразу догадалась, откуда он, но промолчала. Почему? – За вопросом слабая искра интереса, адвокат тоже повернул голову в мою сторону, взгляд его выражает неприязнь, наверное, оттого что дома спать удобнее, а он вынужден сидеть, присутствовать при этом разговоре-покаянии.

Не дождавшись ответа, Татьяна продолжает:

– Любашина кровь на нее плохо подействовала, как-то извратила сознание, Ольгушка вдруг вспомнила о Марте, целый год тихо было, спокойно, а тут сны сниться начали, будто Марта ее зовет, и снова Дед с его картинами. – Татьянина ладонь скользит по столу, то ли гладит, то ли пытается стереть прикосновением царапины. – Ольгушка пробиралась в кабинет, сидела там, разглядывала, а потом приходила и рассказывала мне, что Марте одной плохо, одиноко, что она скучает по сестричке. А у меня проблемы с деньгами, я вылечиться хочу, а их нет… и признаться никак, на всю жизнь в психушку упекли бы… Дед тебе ожерелье подарил, жемчуг, красивый, дорогой, а мне за клинику заплатить нечем. И Ольгушка из-под контроля выходит.

– Ты решила убить Деда?

– Да. Что-нибудь он бы мне оставил, я надеялась, этого хватит на лечение, мне бы только выкарабкаться, а дальше сама… ты ведь понимаешь, ты ведь сама выползала из дерьма и выползла. И у меня бы получилось… – Снова вдох и снова кашель. Сжатые в кулак руки, воспаленные сосуды глаз и черные луны зрачков. – Только Дед – не Марта, не вышло бы в наручниках и в лес, зато сердце слабое, я и велела Ольгушке в его флягу пару доз сыпануть. Он всегда, когда приезжал, в кабинете работал, ну и про заначку свою, естественно, не забывал.

– Он догадался, верно? – Дышать здесь совершенно нечем, в легкие поступает не кислород, а пыль и запахи, от которых во рту пересыхает. Облизываю губы, обещаю себе, что еще немного и уйду, ведь недолго уже осталось слушать.

Татьяна не спешит отвечать на вопрос, дышит тяжело, натужно, по виску ползет капля пота и лицо лосниться, смотреть неприятно, сидеть рядом неприятно, а жалость лишь усиливает неприязнь.

– Не знаю. Может, и догадался. Ольгушка была с ним, когда умирал, заперлась и сидела. О чем разговаривали – понятия не имею. Единственное, о чем обмолвилась – Дед назвал ее «Потерянной Девой». Символист хренов. Доигрался с картинами своими… сжечь бы их.

– Она и хотела.

– Хотела. А я не разрешила, наверное, зря, глядишь, Ольгушка и успокоилась бы. Ну, о чем еще спросить тянет? О том, зачем пришла к тебе признаваться, что кокаин мой? Ломало потому как, специально держалась без кокса, чтобы ломать начало, ты же видела, какая я, ты единственная в этом долбаном гадюшнике увидела мою болезнь. И ты бы рассказала, чуть надавили бы, и рассказала. А так ты сразу поверила, что я ни при чем… ты же знаешь, что ни один… больной последнюю дозу не отдаст.

Знаю. И поверила, и кляну себя за это.

– Что у нас дальше? Ольгушкина прогулка на болото? Ночь, гроза, а ее потянуло… Марта позвала. Марте было страшно одной, без сестры. Марта назначила свидание. Я вот думаю, что если бы Ольгушка в ту ночь в озеро прыгнула, эта история и закончилась бы. Но она вернулась, а Васька по дури прикрыл. Или не по дури… он неглупый парень, и Ольгушка ему доверяла, рассказала бы и про Марту, и про Деда.

– Испугалась, что сдаст?

– Васька? Он мелкий хищник, шантажист, не более. Попытался бы денег вытянуть, да сам себя переиграл… игрок хренов.

Левушка

– Игрок? Так значит, тайник действительно из игры был? – Любаше любопытно, но она стесняется, отводит взгляд и вообще пытается выглядеть независимо, маскируя этой независимостью обиду.

– Да. Петр, он просто решил воспользоваться моментом, ну, удобная фигура получалась. – Левушка зажмурился от солнца, яркий свет пробивался сквозь тонкое стекло солнцезащитных очков, и только небо из голубого стало коричневым.

– Не понимаю. – Любаша сидела на лавочке, толстый больничный халат ей не шел, подчеркивая костлявость и угловатость, но ничего, скоро выпишут, и она избавится и от халата, и от этих больничных запахов. – Если вы его арестовали…

– Задержали.

– Ну пускай задержали, то как бы он мог убить Сашку? Ну ясно же было бы, что не он.

– В том-то и замысел. – Левушка почувствовал, что начинает краснеть, от волнения, от желания рассказать все именно так, как было задумано, а слова не находились. – Понимаешь, по всему выходило, что удобнее всего Ольгу использовать. А у нее с Василием роман, ну раньше был, и Петр предположил, что и сейчас есть. А чтобы доказать, что Василий не виновен, нужно совершить убийство, когда у него как бы алиби. Это как в шахматах.