— Ты знаешь все, что стоит знать.
— Только не твое сердце.
— Всему свое время.
Я кивнула и осторожно коснулась шрама на его горле. Я никогда не оставляла свою руку там надолго, но иногда мне хотелось узнать, как он его получил. Как это произошло. Я никогда не спрашивала, но даже если бы и спросила, Капо, похоже, не был готов делиться этим со мной. Иногда, когда я касалась или целовала его там, его мышцы напрягались.
— Ты многое ставишь на кон, но я хочу кое-что, что не входит в сделку, Капо.
— Что-то отданное без условий.
— Ага.
— Границы существуют не просто так, Марипоса.
— Ты не говорил, что мы не можем ничем делиться. Ты только сказал, что со временем отдашь мне сердце и все его вены. Как я и говорила, что в свое время отдам тебе свое тело. Что я и сделала.
Он вздохнул.
— Двадцать гребаных вопросов.
— Ох! Тогда, перейдем к первому.
— Я согласия не давал, Марипоса.
— Но ты и не сказал «нет». И ты вроде как согласился. Ты говорил…
Капо зажал мне рот ладонью, и я попыталась укусить его, но у него не хватало жирка на ладони.
— Я знаю, что говорил.
— Десять вопросов, — мой голос звучал приглушенно.
Он отпустил мой рот.
— Два.
— Два? Это по одному на каждого. Тебе жалко? Это значит быть закрытым. Ты не стеснен в деньгах, тогда почему не разговорчив.
— Слова стоят больше, чем деньги.
— Слова можно говорить свободно, Капо. Это мне ничего не стоит. Понимаешь? Там нет маленького человечка, бегающего с коллекционной банкой и кричащего: «Табличка! У тебя есть табличка! Там нет таблички для слов».
— Оба вопроса для меня, и я уверен, что это будет мне дорого стоить.
— А для меня у тебя нет вопроса? — Это было почти правильно. Капо знал обо мне все. А чего он не знал? Но это не имело значения. Мне было скучно. Все, что я делала, — это выживала. До него у меня даже секса не было.
Мгновение он изучал мое лицо.
— На самом деле. У меня есть вопрос.
— Только один?
— Uno43.
Ладно, я мысленно потерла руки, как злодей в романтическом романе. У меня был козырь.
— Что касается одного твоего вопроса обо мне, то я могу задать тебе больше двух, если они не пересекают никаких невидимых границ. И я отвечаю последней.
— Двадцать гребаных вопросов, — он вздохнул. Затем Капо наклонился и взял мой сосок в рот, и так как его язык делал со мной действительно волшебные вещи, я прижалась к нему. Мой низ живота сжался, и сразу же боль между ног заставила проснуться мою чувственность. Капо сильно укусил меня, и я потянула его за волосы. Он внезапно отпустил меня.
— Спрашивай.
— Что? — Я тяжело дышала. — Сейчас?
Он усмехнулся и велел мне перестать дуться.
— Ты сама этого хотела. Играть в эту нелепую игру в информационную охоту.
— Верно, — я приподнялась, опершись на локоть, и посмотрела на него. Мои соски покалывало, жаждя трения о его грудь, но я не сдавалась. — Ты когда-нибудь был влюблен?
— Нет. Следующий.
— Подожди. Подожди, — я подняла руку. — И это все?
— Нет? — он прищурился, глядя на меня. — Этот вопрос заслуживает не более чем ответа «да» или «нет».
Я махнула рукой, отмахиваясь от его резкого тона.
— Какой твой любимый цвет?
— Золотой.
Некоторое время мои вопросы продолжались в том же духе. Я запомнила основные вопросы, потому что после первого я знала, что он скажет, что я споткнулась о какую-то невидимую линию и использовала ее, чтобы добраться до моего вопроса. Неловкие вопросы я приберегла напоследок.
После того, как у меня закончились основные, я спросила:
— Твой отец плохой человек?
Я видела фотографии его матери, мне рассказывали о ней истории, но никто никогда не упоминал его отца. Как будто обсуждение его было запретной темой, которой никто не хотел касаться. Я пыталась обсуждать этот вопрос с его сестрами, но они отказывались сплетничать о нем, утверждая, что отец Капо гнилой человек, и это было все, что мне нужно было знать.
Капо замолчал.
— Он неплохой человек. У него темная душа.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Напряженность в его взгляде заставила меня отвернуться. Я посмотрела на листок, но не нашлась что сказать.
— Так вот почему ты так близок к Фаусти? Они относятся к тебе как к члену семьи?
То, что Кили сказала мне перед свадьбой, о том, как одинокие люди находят преступные толпы, чтобы сблизиться, вспомнилось мне снова. Так вот что с ним случилось? Неужели отец исчез из его жизни? Жестокий? Значит, он сбежал к семье Скарпоне? Потом к Фаусти, когда это не сработало — когда он отказался позволить им убить меня?
Из того, что я узнала о Фаусти, их закон был таким же строгим, как их кровная связь, и если они принимали тебя в свою стаю, ты оставался там на всю жизнь, по крайней мере, до тех пор, пока не предавал их доверие. Они казались исключительно близкими к Капо.
Конечно, в жилах дяди Тито текла та же кровь, как и у Капо, а дядя Тито был женат на Лоле Фаусти, так что тесная связь была. Но он казался сильнее. Они были преданы ему. Так же преданы, как и он им.
Хотя мне это показалось… немного излишним. Зачем искать такую семью, клясться ей в верности, когда у тебя есть потрясающая, настоящая, прямо под рукой?
— Используй все свои вопросы, Марипоса, пока я согласен.
Я вдохнула и выдохнула.
— А ты делаешь… делал что-нибудь противозаконное для Фаусти?
— Да. — Слово было ясным, но далеко не простым. — Делал и делаю. Фаусти были рядом со мной в очень трудное время моей жизни. Им не стоило помогать мне, но они помогли. Я называю людей на этой земле своей семьей, потому что я разделяю с ними кровь, и они всегда были добры ко мне и моим близким. Включая тебя. Фаусти — моя семья, потому что, когда я лежал, истекая кровью, они сидели рядом и обещали мне, что однажды я отомщу.
— Ты бы убил за них.
— Убил бы.
Я с трудом сглотнула.
— Они… защищают тебя?
— Они не спускают с меня глаз, но по большей части я иду своей дорогой. Я попросил их об одном одолжении, Марипоса. То, что они дают мне время — это значит несколько иное. Они держат ухо востро. Они говорят мне, когда кто-нибудь, кто не должен приближаться ко мне, делает это время от времени. Мне нужно было время, чтобы привести все в движение, и они дали мне такую возможность. Но когда придет время собирать долги, я останусь со своими врагами один на один. Только я и никого больше.
— Я действительно не понимаю. — Его слова заставили меня занервничать. Я знала, что Капо проворачивает какие-то делишки с того момента, как увидела его снаружи ресторана. Каждый раз, когда я была рядом с ним, что-то вокруг него предупреждало меня о том, что он был сильной, контролирующей силой, и были люди, которые хотели проверить, насколько он силен.
Капо никогда ничего от меня не скрывал, но я знала, что это еще не все. Сердце, как он назвал его во время встречи, и все вены, которые к нему вели. Когда же он ими поделится? На кону стояла моя жизнь. И его тоже. И это заставляло меня нервничать. Больше, чем следовало. Мысль о том, что я никогда больше не увижу его, делала ужасные вещи с моими мыслями и чувствами.
Кили и ее братья, семейство Фаусти, вся семья Капо — все они ощущались как вены в моем теле. Капо. Он ощущался как мое сердце.
Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо. Откуда оно взялось?
— Так и будет, — сказал он. — Всему свое время.
Я не могла понять выражение его лица. Либо он был слишком проницателен, чтобы читать мои мысли, либо был близок к этому. Даже если это и не была любовь, это имело отношение к сердечным делам. Он не должен был узнать, или он мог расторгнуть сделку на том основании, что любовь, или что-то близкое к ней, никогда не должна была быть частью нашей сделки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Пора расплачиваться. — Он сжал мое бедро, возвращая мое внимание к нему.
Я встретилась с ним взглядом. Я смотрела на татуировку на его руке.