– Вы в своем уме, Матвей? Разве женщине такое под силу? Нет! У капитанши есть сообщник! – Тоннер кинул на стол найденное платье.
– А я деньги нашел! – помолчав, неожиданно сказал Кислицын.
– Деньги? – удивился Тоннер.
– Я когда сюртук поднял, он мне чересчур тяжелым показался. Заглянул в карман – а там целое состояние!
Илья Андреевич вытащил из сюртука пять туго связанных пачек.
– Двадцать, тридцать, сорок, сорок пять, пятьдесят!
С лестницы донеслись звуки: шаги, голоса.
События той ночи Денис помнил смутно.
Александр в петле.
Александр на столе.
Самодовольный Тоннер тыкает толстым пальцем в красноватую бороздку:
– Удавлен! Опять струной!
Не менее самодовольный Яхонтов:
– Этой?
Достает из кармана струну, найденную в мешке Тихона.
– Карта! – Тоннер вытаскивает из Сашиного жилета даму треф.
Яхонтов показывает колоду таких же дам.
– Монахом, говорите, одет? Тогда я знаю, кто это! Личный слуга Тучина, вор и грабитель Тихон!
– Грабитель, говорите? А почему же он Тучина не ограбил? – Тоннер достает из тучинского сюртука пачки ассигнаций.
Яхонтов мрачнеет, берет деньги в руки и ехидно улыбается:
– Кукла!
Озадаченный Тоннер:
– Действительно, кукла!
Тучина грузят на телегу, прикрывая рогожей от мокрого снега. Откуда он взялся? Утром было бабье лето. Утром Александр был жив…
В доме Лаевских Угаров подвинул вольтеровское кресло к камину и забрался с ногами.
Яхонтов с Тоннером спорят.
– Петр Кузьмич! – говорит доктор. – Я не вижу логики в поступках убийцы. Зачем он куклу в сюртук подложил? Не понимаю. Остальные его действия вполне логичны: придумал, как проникнуть в дом, выбрал время…
– Логичны, говорите? Марфушу, коли не врет, на тридцать тысяч обнес, у Тучина пятьдесят взял. Верно? Так зачем он после этого вернулся? За серебром столовым да за цацками? – Яхонтов указал на столик, где лежала горка драгоценностей. – Это же копейки!
– Он что, выходил и вернулся? Откуда вы знаете?
– Швейцар в себя пришел, рассказал: вслед за Тучиным и Тихон выскочил, мол, кралечку навестить. А через полчаса назад явился. И мешок швейцар видел, поинтересовался, что там. Тихон ответил: «Гостинцы кралечке!»
– Что ж, вынужден признать вашу правоту. Убийца – Тихон!
– Наконец-то!
– Но… Если он из-за денег убивает, зачем к Ухтомцеву забирался? Весь Петербург знал, что граф разорен!
– Следствие по делу об убийстве Ухтомцева закрыто! Самоубийство! Точка!
– Но пистолет, струна, веревка…
– Илья Андреевич! Я тоже вынужден признать вашу правоту. Простите! Но давайте рассуждать спокойно, по-деловому! Какая разница, за одно убийство Тихону пожизненное дадут или за пять?
– Его еще поймать надо! А если за пятым шестой последует?
Обмытый и переодетый Тучин уложен на диван в мастерской. Денис стоит у изголовья. Смотрит на картину – последний Сашкин шедевр. Не жаловал автопортреты, а вот перед смертью сподобился! Предчувствовал, что ли? Необычно как написал! Сломанная тень художника, задумавшегося перед мольбертом.
Подошел Тоннер.
– Денис, вам надо поспать! Пойдемте!
– Непонятно, непонятно! Не складывается! – раздраженный Илья Андреевич меряет шагами комнату Угарова.
– Что непонятного? – горячится Денис. – Непонятно одно! Где искать Тихона! Найду – задушу!
– Это не он! Не он убийца! – Тоннер все быстрее и быстрее бегает по комнате.
– Это еще почему? – спрашивает Терлецкий.
– Зачем он куклу мертвому Тучину подсунул?
– Да просто так, смеха ради!
– Смеха ради? Подумайте только, сколько времени у него на эту куклу ушло! Нет, он вор, обыкновенный вор. И украл деньги здесь, в доме! И мешок этот злосчастный тоже!
– Кто же тогда убийца?
– Не знаю, не знаю! – Тоннер достает трубку и тут же сует ее обратно в карман.
Глава двадцать шестая
Тубельт распекал Терлецкого, как напрудившего на паркет кота. Федор Максимович и сам так умел. Он терпеливо ждал момента, когда громы-молнии иссякнут. Уставился в одну точку, изображал раскаяние пополам с отчаянием, если и отвечал, то односложно, а больше отмалчивался, мол, оправдаться нечем, повинную голову меч не сечет.
– Как ты посмел притащить засранца на маскарад?
– Виноват!
– … допустить к Его Величеству!
– …
– Хоть понимаешь, что натворил?
– Так точно!
– Да ты знаешь, что Государь еще до вашего приезда оказал честь… Ознакомился с писульками твоего Рооса!
– Знаю, ваше…
– Да что ты знаешь, дубина? Государь счел их вольнодумными! Недопустимо вольнодумными! Поэтому просьбу американского посланника об аудиенции отклонил! А ты?
Обессилевший Тубельт рухнул в кресло:
– Докладывай!
– Ваше высокопревосходительство! Роос в Манеж не пойдет!
– Точно? – Тубельт с подозрением вгляделся в лицо Терлецкого. – Американцы, они наглые…
– Я на всякий случай его на ключ закрыл. Нумер наш на третьем этаже, из окна не сиганет! И в гостинице всех предупредил, чтоб не выпускали!
– Молодец! Можешь, если захочешь!
– Могу, ваше высокопревосходительство!
– Восвояси Роос когда уберется?
– Ой, не скоро! Еще Москву мечтает посетить! И Нижний! А оттуда в Китай через всю Россию!
– Твою-то мать! Я-то думал, еще неделька – и проводим с почестями…
– Если позволите высказаться, ваше высокопревосходительство… У меня идейка имеется, как из этого пользу извлечь…
Роос лег только под утро, потому проснулся поздно.
Прежде чем спустить с кровати ноги, внимательно осмотрел тапки – не копошится ли там кто? Из-за клопов кровати стояли посреди комнаты, из-за тараканов – ножками в тазиках с водой.
Подойдя к рукомойнику, совершил туалет. Брился с величайшей тщательностью и осторожностью – травмированная щека распухла. Корнелиус попробовал ее припудрить, потом наложил румяна (то и другое купил в Париже для русских красавиц). Нет! С такой физиономией не то что к императору явиться, из гостиницы выйти стыдно! Что делать? Как назло, Федор куда-то смылся, посоветоваться не с кем…
Пора было одеваться. Этнограф долго выбирал фрак. Остановился на черном – ведь вчера погиб его русский друг! В одной из коробок обнаружился подарок псковского губернатора – настоящая соболья шапка, сшитая по русскому обычаю с ушами, чтоб не мерзли.
Wonderful![83] На улице холодно, такой головной убор более чем уместен, а заодно надежно скроет синяк.
Роос быстро оделся, оставалось лишь накинуть шубу, взять трость и перчатки.
Перед выходом глянул в зеркало. Ни дать ни взять лубок «Французы драпают из Москвы», который он давеча видел в кондитерской.
Толкнув дверь, путешественник обнаружил, что она заперта. Постучал. Потом еще. По коридору прогуливались постояльцы, сновали горничные и лакеи. Но никто не подошел к двери его номера. Роос стучал, звал, требовал, кричал – все без толку!
«Заговор!» – понял Корнелиус.
Подбежав к окну, глянул с третьего этажа на мостовую и от идеи выпрыгнуть отказался.
На часах уже половина! Еще немного, и он опоздает!
На столе лежали газеты – в номер их приносили бесплатно. А что, если?..
С трудом приподняв массивную кровать, Роос вытащил из-под нее тазик, вылил воду прямо на пол, натолкал газет и поджег. Пошел белый едкий дым. Корнелиус поставил тазик у двери и, сверившись с блокнотиком, заорал по-русски:
– Пожар! Пожар!
Уже через секунду в коридоре все чихали и кашляли, а через две отворили. Роос припустил к лестнице.
В доме было непривычно тихо.
Тучина переложили в гроб. В его изголовье на стульчике примостился раздавленный горем Данила. Они с Денисом молча обнялись.
– В Любытино на похороны поедешь? – спросил Угаров.
– Нет, Дениска, запорют там меня! Не уберег барчука! Ты уж сам… Я здесь попрощаюсь. – Данила смахнул слезу.
– Ты с Тоннером приехал?
– Нет, один. У Пушкова после операции жар начался, Илья Андреевич возле него до утра сидел. Сейчас спит. Как бы на занятия не опоздал.
Пушков! Денис вчера пообещал ему съездить к Аглае Мокиевне, предупредить, что ранен.
Словно в другой жизни это было!
– Пошли-ка, оденешь меня по старой дружбе.
Смотр Роосу не понравился: затянутые в мундиры солдаты чеканят шаг, с вымученной радостью на лицах приветствуя повелителя. Деспоты всего мира обожают парады: зримый образ силы, на которой держится их власть, внушает трепет подданным, усмиряет недовольных и устрашает соседей.
Император ни на миг не забывал, что за ним следят тысячи глаз. Каждый жест, каждый поворот его головы был отрепетирован. Как ни вглядывался Роос, живого человека за маской надменного повелителя так и не увидал.
По окончании смотра обер-церемониймейстер двора представил Корнелиуса императору. И снова маска – на сей раз изысканной любезности и снисходительного радушия:
– Я знаю, вы любознательны, объездили полмира. Как вам понравилась Россия?