Образование стандартизируется.
Стандартизируются люди.
Вместо того, чтобы возвеличивать воспитание в наших детях благородства и великодушия, из образовательного мира целеустремлённо, методично вытесняется воспитание. Всё делается как будто для воспитания подрастающего поколения, но по сути делается всё, чтобы именно воспитание не состоялось. Из педагогической сферы оно – питание духовной оси растущего человека – переносится в сферу юридическую.
* * *
Середина восьмидесятых годов прошлого века.
Переделкино – дачное место писателей под Москвой.
Уютная дача писателя Анатолия Рыбакова. Одноэтажный особняк, красивый. Обустроен просто, по-деревенски. Дворик небольшой, с калиткой.
Писатель уступил нам, учителям, домик на три дня.
Середина осени.
В небольшой столовой в кругу сидят:
Владимир Фёдорович Матвеев, главный редактор «Учительской газеты»;
Симон Львович Соловейчик, педагог и писатель, сотрудник «Учительской газеты»;
Михаил Петрович Щетинин, создатель щетининской школы;
Софья Николаевна Лысенкова, учитель начальных классов;
Евгений Николаевич Ильин, учитель литературы;
Владимир Фёдорович Шаталов, учитель математики;
Борис и Елена Никитины, муж с женой, создатели нового опыта по семейному воспитанию;
Игорь Павлович Волков, учитель труда;
Шалва Александрович Амонашвили, организатор массового педагогического эксперимента в Грузии.
Встречей руководят Владимир Федорович Матвеев и Симон Львович Соловейчик.
Три дня делимся своим опытом, выискивая новые идеи, которые, в конце концов, синтезировались в двух понятиях: сотрудничество и сотворчество. Но решили, что сотворчество должно следовать за сотрудничеством. Надо, чтобы учителя сперва освоили педагогику сотрудничества, а потом предложить им педагогику сотворчества. Синтез их создаст более возвышенную педагогику, которую я тогда называл гуманно-личностным подходом к детям.
Так, с лёгкой руки Симона Львовича Соловейчика, был написан наш общий манифест – «Педагогика сотрудничества». Он был опубликован в «Учительской газете» и вскоре вызвал, с одной стороны, восторг тысяч и тысяч учителей, с другой же, возмущение и негодование партийных и государственных властей, а также ярых сторонников так называемой официальной, то есть, авторитарной педагогики.
Вслед за манифестом началось повсеместное движение учителей за педагогику сотрудничества. Действительно, учителя были вдохновлены на творчество, они восстали против бесправия и рутины в образовании. На волне такого подъём был создан Творческий Союз Учителей огромной страны.
Творческий!
Творчество и свобода создают целостное состояние духа.
Нельзя быть творческим, но рабом в духе.
Свобода существует только, – только! – для творчества и созидания, а не для абсурда.
Свобода и творчество создают высшую организацию жизни, а не своеволие и насилие.
Свобода есть познанная необходимость, и путать её с хаосом нельзя.
Учителя, которые обрели в себе свободу, и вдохновлённые на творчество, возвышали образование, воодушевляли и вдохновляли своих учеников на познание, на самовоспитание.
Так было в 80–90‑е годы XX века.
Жизнь изменилась.
Изменилась она сразу, грубо, с грохотом.
Она разрушилась.
На её место пришёл иной строй.
Закрепил ли он за учителями право на творчество, которое завоевали они в борьбе с рутиной?
Ждали, что это так и произойдёт. Но произошло совсем обратное.
Этот строй во сто, в тысячу раз больше глагольствует о свободе, но во сто, тысячу раз коварнее противодействует свободе творчества в образовании. Само понятие «Педагогическое творчество» всё более становится неудобным. Зато универсализируются понятия, которые несут смысл стандартизации и ограничения учительской самобытности, вроде «технологии образования». Технология есть система жёстких предписаний, она принуждает, подчиняет себе волю учителя, потому вдохновлять его на творчество не может и не будет.
Государство, – теперь уже капиталистическое, – во сто раз жестче контролирует образование, чем это было в любых других формациях, властно принуждает учителей выполнять его предписания.
Что может вдохновить учителя?
Может быть, система аттестации? Но её учителя боятся как огня.
Может быть, постоянная тревога и страх остаться безработным?
Может быть, давление правящей партии принимать её сторону?
Может быть, «новые образовательные стандарты»?
Может быть, единые государственные экзамены, которые стали проявлением государственного недоверия к учителю и источником новых видов коррупции?
Этих «может быть» так много, что в них светлое вдохновение выглядит как утопающий в бушующем океане. Без самоотверженных спасателей оно может погибнуть.
Что же предлагается ученикам для вдохновения на творчество?
Предлагается всепроникающая тёмная страсть, вознесённая в святой закон капитализма: конкуренция. Как ни называй её здоровой, суть её всегда будет одна: кто кого утопит.
Конкурсы, соревнования раскачивают образовательный мир – они всюду, постоянно.
Надо завоевать грамоты, медали – они пригодятся!
Надо победить где-то, занять первое место, призовое место – это будет иметь значение!
Отбираются «лучшие», «самые талантливые», «самые умные», «самые сильные».
Они нужны капитализму.
Кому сейчас объяснить, что всякие конкуренции и соревнования есть мощная разрушительная сила в образовании? Как бы красиво они не выглядели, какими бы грамотами и премиями не награждались победившие, они могут говорить только об одном – о подмене истинных ценностей лживыми.
* * *
Чувствует учитель: трудно ему с учениками.
Раздражается. Опять спешит к Огню Вдохновения.
Спрашивает хранитель: – Что дашь взамен?
– Бери, что хочешь!
– Не знаешь цену вдохновения! – говорит хранитель.
И отправляет его обратно.
* * *
12-летний мальчик растёт без отца.
Видит, как мама разрывается на части, чтобы зарабатывать на хлеб для трёх детей. У неё нет средств платить за «дополнительные образовательные услуги» для детей.
Мальчик переживает о состоянии семьи.
Увидел по телевизору конкурс на необычные трюки. Ведущий постоянно кричит: «Кому достанется 100 000! 100 000! 100 000!»
«Приму участие в конкурсе, выиграю 100 000 и помогу маме», – подумал мальчик
Он «вдохновлён» этой мыслью.
Но что же такое необычное показать членам жюри конкурса?
Он решает учиться делать сальто в тайне от всех, на крыше 4-этажного дома.
Первая же попытка закончилась трагедией. Он упал с четвёртого этажа, сломал позвоночник и на всю жизнь стал тяжёлым инвалидом, обречённым на неподвижность.
Те, кто возмущён такими конкурсами, говорят: «Надо запретить провоцировать детей на конкурсы и на страсть к деньгам. Конкурсы и соревнования губят их душу и тело».
Но организаторы конкурсов, – конечно, у них есть свои корыстные цели, – возражают: «Глупый мальчик… Надо было не на крышу лезть, а тренироваться в спортзале под наблюдением хорошего тренера».
* * *
А это история о 14-летних подростках.
Учительница математики постоянно была ими недовольна, ставила двойки, обещала испортить им жизнь, унижала и оскорбляла.
Девочки сговорились наказать учительницу: они написали на зеркале – «Вините нашу учительницу математики». Взялись за руки и выбросились с 10‑го этажа.
Конечно, погибли.
Те, кто знает смысл творческого вдохновения, говорят с возмущением: «Пора сменить учительское издевательство на гуманную педагогику».
А учительница математики не считает себя наказанной. «Я ведь ради них самих старалась».
Те же, которые вынашивают и осуществляют скрытые цели, молчат, ибо в образовании для них всё идёт своим чередом.
* * *
Парню 17 лет.
Скоро надо будет сдавать ЕГЭ.
Родители не могут нанять репетиторов, но требуют от него обязательно добиться успехов. Он старается, но боится.
Наступает день первого экзамена. Отец предупреждает:
– Не сдашь, пеняй на себя…
Мама говорит:
– Не сдашь, лучше не возвращайся домой…
Вот такие у него родители.
Сказали они это в шутку? Всерьёз?
Парень пришёл в школу, где проводился экзамен. Школа не его, чужая. Видит, с какой придирчивостью и недоверием проверяют, изымают шпаргалки, мобильники. Конечно, никто никого приветливо не встречает, не желает успеха, не подбадривает, не улыбается.
Страх и неуверенность в себе усиливаются. А там – родители… Он в смятении. Недалеко пруд, Он идёт к пруду…
Те, кто понимает, какое это зло – ЕГЭ в образовании, требуют, чтобы его немедленно упразднили.