— Но тогда пусть пойдет с нами Амнон, брат мой.
У Давида шевельнулось подозрение:
— А зачем, собственно, ему идти с тобою?
Но Авессалом продолжал ненавязчиво настаивать. Давид рассудил: со дня надругательства над Фамарью прошло уже два года, и внешне отношения между братьями оставались обычными, хоть и прохладными. Жажда мести у Авессалома к этому времени определенно поугасла. В конце концов Давид согласился на присутствие старшего сына и благословил празднество Авессалома.
Авессалом приказал нескольким своим самым доверенным слугам напасть с ножами на Амнона, но только по его сигналу. Ибо наследник престола будет под неусыпным надзором своих личных телохранителей — то есть надобно погодить, пока их сердца развеселятся от вина и чувство долга достаточно притупится.
В разгар веселья убийцы Авессалома поступили, как им было приказано, напали на Амнона и поразили его. В последовавшей суматохе Авессалом и его слуги скрылись, и среди ошарашенных гостей пронесся слух, что убиты все царские сыновья. Вскоре об этом узнал в Иерусалиме царь. Он разодрал одежды свои и горестно повергнулся ниц в ужасе от страшной вести.
Через некоторое время из Ваал-Гацора прибыл Ионадав, близкий друг погибшего царевича, и внес ясность:
— Пусть не думает господин мой, царь, что всех отроков, царских сыновей умертвили; один только Амнон умер.
Но слова эти, похоже, не притушили горя Давида. Он был царем, и его наследник погиб, он был отцом, и умер его старший сын. В своем горе он простил и забыл грехи Амнона.
Но Давид горевал и об Авессаломе, который стал одновременно убийцей и беглецом и теперь мчался в Гессур к востоку от Галилейского моря, за много миль от Иерусалима. Там он обретет убежище и сочувствие у своего деда, Фалмая, царя Гессурского. Более того, Давид горевал о себе. Ему на долю выпало быть обманутым своими сыновьями, которых он одарил любовью и доверием. Наверняка Яхве глумился сейчас над ним, как в свое время над Саулом.
Шли месяцы, и Давида стали мучить новые сомнения. Преемство переходило предателю, человеку с печатью Каина на челе. Простить Авессалома было во власти Давида. Но следует ли это делать? Или он должен выбрать Адонию? В чем же состоит его долг? Стареющий царь терзался сомнениями. В своей жажде уединения он все больше удалялся от своего двора, от своих друзей и своего народа. Им овладело равнодушие, полное безразличие к своим прямым обязанностям. Государственные дела перестали поглощать его. Все чаще он находил утешение в мимолетных утехах с женами своими в гареме. Просители не могли с ним встретиться. Неотложные дела по части политики и управления решали мелкие чиновники по собственному произволу.
К тому же зимой выпало мало дождей, голод породил сильное недовольство среди населения. Люди роптали, видя безучастность Давида, и злорадно судачили об интригах и всяческих неблаговидных делах в царском дворце. Налоги становились все обременительней. Участились чиновничьи злоупотребления. О застарелых обидах теперь говорили в открытую.
Священники снова повторяли проклятия Самуила и пересказывали трагедию Саула. В Израиле росло беспокойство и недовольство царем.
Видя все это, Иоав начал тревожиться и за собственное положение, и за благополучие царя. Все предвещало близкую опасность. Иоав считал необходимым убедить медлящего царя, чтобы тот простил Авессалома, помирился с ним, вернул его ко двору. Но долгое время его настойчивость ни к чему не приводила. Под влиянием сплошных неурядиц Давид с годами становился все капризней, все непредсказуемей. Часто мотивы его поступков были столь причудливы, что разум его, казалось, отключался совершенно. Иоав решил использовать эти перепады настроения. В свой план он вовлек умную женщину из Фекои и уговорил царя — в виде особой милости — принять ее. Выразив глубокое почтение Давиду, она поднялась с колен и рассказала следующую историю:
— Я вдова, муж мой умер; и у рабы твоей было два сына; они поссорились в поле, и некому было разнять их, и поразил один другого и умертвил его. И вот, восстала вся родня на рабу твою, и говорит: «отдай убийцу брата своего; мы убьем его за душу брата его, которую он погубил, и истребим даже наследника». И так они погасят остальную искру мою[24].
Давид, явно взволнованный рассказом, как Иоав и надеялся, с негодованием сказал женщине:
— Жив Господь! Да не падет и волос сына твоего на землю.
Женщина тут же воспользовалась темой разговора:
— Почему ты так мыслишь против народа Божия? Царь, произнеся это слово, обвинил себя самого, потому что возвращает изгнанника своего. Мы умрем, и будем как вода, вылитая на землю, которую нельзя собрать; но Бог не желает погубить душу, и помышляет, как бы не отвергнуть от Себя и отверженного[25].
Смелость женщины и ее красноречие произвели глубокое впечатление на Давида, но он был достаточно проницателен и сразу же заподозрил хитрость.
— Не рука ли Иоава во всем этом с тобой? — спросил Давид.
Женщина без обиняков призналась, ибо она понимала, что дело Авессалома сильно пострадает, если она будет лукавить.
Обнаружив уловку Иоава, Давид разгневался. Но как и надеялся его военачальник, ее слова были внезапным снопом света, высветившим мрачные глубины его души, и Давид испытал жгучий стыд. Он подозвал Иоава, который, ожидая царского гнева, пал ниц у его ног. Но, к своему удивлению, Иоав услышал такие слова:
— Вот, я сделал по слову твоему; пойди же, возврати отрока Авессалома.
Иоав немедленно собрался в путь.
Но пока Иоав был в Гессуре, готовясь сопровождать Авессалома домой в Иерусалим, Давид призадумался. Его непостоянство снова возобладало над здравым смыслом. Он испугался грядущего воссоединения и не захотел, чтобы люди увидели, как он дает отцовское прощение сыну, не только открыто обманувшего его, но и запятнавшего руки свои кровью брата своего. Впрочем, вероятно, дело было не только в этом. Давид страшился Авессалома — сияния его юности, его удивительной красоты, всенародной любви к нему, которая скорее только возросла из-за того, что он умертвил Амнона.
Гордыня и зависть подтолкнули Давида к роковой ошибке. Когда Иоав вступил в царские покои в Иерусалиме, чтобы сообщить Давиду о возвращении Авессалома, и сказал царю, что тот ждет у ворот дворца воссоединения с отцом, царь внезапно пророкотал:
— Пусть он возвратится в дом свой, а лица моего не видит.
Авессалом был потрясен и лишился дара речи от унижения и гнева. Он с радостью вернулся из Гессура, считая, что прощен отцом и возвращается на подлежащее ему место в Израиле. Вместо этого его выманили из ссылки ради вечного позора — принародного и по воле собственного отца. Его душа была больно ранена вероломством Давида. Авессалом был терпелив, но не безгранично. В случае с Амноном мы уже видели, во что у него выливается затаенная обида. И теперь, после безрезультатных попыток с помощью Иоава и других людей добиться встречи с царем и доказать ему свою правоту Авессалом впервые стал думать о мятеже.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});