характер и жизненную неприспособленность. Лева довольно бойко представился заведующей, подмигнул молоденькой продавщице, которая в тот момент укладывала в корзину цветы — мужчина как мужчина, чуточку развязный даже и уж никак не похож на растяпу. Тем не менее Серафима уверяла всех, что это именно так, что он рохля, каких еще свет не видывал.
Два месяца назад Серафима совершенно конфиденциально сообщила Малковой:
— Представляешь, мой Лев в пять утра явился!
Малкова охнула и, зажав рот рукой, с ужасом поглядела на Серафиму.
Но Серафима тотчас же рассеяла тяжкие подозрения приятельницы. По ее рассказу выходило, что это был один из тех случаев, когда Лева попал в лапы невезучей своей судьбы. Про свои тайные сомнения она в тот момент деликатно промолчала, хотя случай был настолько загадочный, прямо-таки неправдоподобный, фантастический, что Серафиме захотелось убедиться на месте. Да, ей захотелось ознакомиться с местом происшествия. Лева, когда она сказала ему об этом, даже и глазом не моргнул. Пожалуйста, о чем разговор, можно побывать на месте… Он лишь попросил подождать деньков пять, чтобы немного успокоиться, привести свои нервы в порядок. Вполне законная просьба человека, который висел на волоске от смерти.
Через пять дней — ни больше ни меньше — Лева вспомнил про обещанное и позвал Серафиму. По кольцевому метро пришлось проехать две остановки до парка культуры. Когда их ноги ступили на набережную, лицо у Левы сделалось надменно-замкнутым. Он шагал молча вдоль бетонного парапета, а по другую сторону текла мутная серая вода, и Лева напряженно смотрел в эту воду, куда-то в самую ее глубину, и щурился как человек, оказавшийся в старой крепости, которую он много лет назад защищал, а теперь приехал навестить и ходит и ищет, угадывает на ней давние, уже затянувшиеся раны. Серафиме вдруг сделалось стыдно за свое недоверие. Еще мгновение — и она бы повернула назад домой и попросила, возможно, прощения у Левы. Но в тот момент, когда она уже собралась это сделать, Лева резко остановился и сказал тихо:
— Здесь. Это было здесь…
Он теперь и вовсе не глядел на Серафиму, он будто забыл о ее присутствии. Наверно, воспоминания о пережитом нахлынули на него, и он начал рассказывать, обращаясь то ли к самому себе, то ли куда-то в пространство — к Москве-реке, к тротуару, к высоким красивым домам с гранитной облицовкой по другую сторону улицы:
— Шел самосвал. Навстречу «маршрутка». Самосвал обходил автобус. Я в такси ехал здесь… — Лева прикрыл лицо ладошкой. — Водитель сделал рулем туда-сюда, но автобус не пустил, и мы с ходу в решетку… — Лева замолк и отвернулся. — Задние колеса каким-то чудом задержались на асфальте, — проговорил он после паузы и горько улыбнулся. — Наверно, кто-то из нас родился в рубашке. Передние скаты и радиатор повисли над водой…
Он зябко поежился, сделал шаг по набережной и тут же остановился:
— Ишь ты, уже успели! Заменили решетку… Как ловко замазали, будто ничего и не было.
Серафима посмотрела туда, куда показывал Лева. Решетка была вроде везде одинакова. Но голос Левы был таким убедительным, что она покивала головой, давая этим понять, что видит отлично и подтверждает: решетку заменили. Сомнения, бушевавшие в ней, кажется, поутихли. Хотя, конечно, не каждый бы поверил во все это, история действительно выглядела очень неправдоподобной. Но и отрицать случившееся окончательно нельзя. Разве мало у нас в жизни бывает неправдоподобных историй! Почему же не прибавить к ним еще одну? Во всяком случае, Льву Петровичу в этой автомобильной катастрофе крупно повезло. Серафима так и Малковой сказала: «Крупно повезло». И та согласилась с ней, и даже подкрепила свое согласие разными словечками: «Может, как раз твой Лев Петрович и родился в сорочке. Уж если кому не судьба, так хоть с двадцатого этажа бросайся, все равно не разобьешься… Уж если не судьба, так тут что хочешь вытворяй…» Подобных выражений и слов было высказано тогда великое множество, и они окончательно успокоили Серафиму.
Сейчас Малкова еще раз повторила: «Конечно, дорогая, тебе надо поехать к маме». Серафима качнула головой и переспросила: «Ты тоже так считаешь?» И Малкова очень твердо сказала: «Да!» Про себя в тот миг Малкова подумала, что, безусловно, в отсутствие Серафимы на Льва Петровича обязательно что-то свалится и, возможно, ему придется снова висеть над какой-то пропастью. Такой уж человек, Лев Петрович. Но, поразмыслив насчет этого более здраво, Малкова тотчас же успокоилась: ведь Серафима может и не узнать об этом, она будет в отъезде, и, конечно, ни о чем таком не узнает…
В тот день в цветочном магазине только и говорили, что про поездку Серафимы к матери. Было решено, что в пятницу Серафима не выйдет на работу.
И она, в самом деле, не вышла. Но и уехать в пятницу тоже не смогла. Все в намеченных планах нарушил телефонный звонок. Утром в четверг Серафима позвонила одной своей приятельнице, работавшей в универсальном магазине. Эту приятельницу, щеголявшую в немыслимо коротенькой замшевой юбочке, Серафима вообще-то терпеть не могла. Но их связывали деловые отношения, поэтому Серафима сдерживала свою антипатию. Она позвонила ей утром и спросила, не нужны ли той гвоздики, в магазин в ближайшие дни поступят гвоздики. Та ответила, что десяточка два возьмет и скажет своим… Они всегда так начинали разговор. Вот будет в магазине то-то и то-то. Поступят гвоздики или розы из Румынии или какие-то немыслимые кактусы — поимей, значит, в виду, поспрошай у своих, кто интересуется. О своей поездке к матери Серафима сказала между прочим. Вернусь, дескать, и мы насчет гвоздик условимся поточнее. Но именно поездка и заинтересовала приятельницу. «Почему в пятницу? На твоем бы месте, Сима, я поехала в субботу или в воскресенье…» И без всякой связи начала тараторить об усталости, что работы невпроворот, что в пятницу в универмаг поступят дамские кримпленовые костюмы и, следовательно, жди столпотворения. Серафима про кримпленовые костюмы не стала расспрашивать, но сразу же согласилась: удобнее, пожалуй, поехать в субботу. На этом разговор у них прекратился. «Привет, до встречи!» — «Привет, привет…» А вечером, когда Арсений позвонил снова, Серафима сообщила, что в пятницу ей не удастся уехать, запарка в магазине, прибывают гвоздики и розы, с утра до вечера все крутятся, как в войну. «В субботу, Арся… Ты поезжай, а я в субботу… В субботу меня никто не удержит!»
Арсений, слушая сестру на другом конце провода, улыбнулся: «Как в войну!» Что-то он не припомнит, чтобы в войну люди целыми днями крутились с гвоздиками и розами… Но возражать не стал: в субботу так в субботу. «Привет