— А где Кася? — спрашиваю.
— В хату спать пошла.
— Это хутор?
— Нет, деревня. Двадцать три двора.
— Как бы не засыпали нас.
— Да что ты говоришь такое? Народ верный… Да и не знает никто, что мы пришли.
Удовлетворяюсь таким объяснением и вскоре засыпаю.
Просыпаюсь поздно. Братья уже проснулись и разговаривали тихонько, сидя на сене. Через час пришел высокий крепкий мужик в длинном желтом кожухе. Видом напомнил мне Матея — важный, степенный, рассудительный, говорит раздумчиво. Часто повторяет: «И вот, к примеру, расскажу вам». Зовут Андреем. Рассказывает нам много всяких известий и вещей, мне безразличных, но Доврильчуков очень интересующих.
Вскоре приходит Кася. У нее в руках большая корзина, плотно прикрытая рядном. Медленно взбирается по лестнице, держа корзину в руке. Я подхожу к краю, забираю у нее корзину.
— Добрый день, Кася! — говорю ей.
Она улыбается радостно, отвечает:
— И вам доброго дня!
Ставлю корзину на сеновале рядом с Василем, быстро иду назад, чтобы помочь Касе взобраться. Беру ее за руку. Дивчина спрыгивает с лестницы на сено и чуть не падает. Подхватываю ее, стискиваю, несу. Дивчина краснеет.
— Ах, какая я… неуклюжая!
— Это я виноват. Помешал Касе!
Она глянула на меня ладными карими глазами, улыбнулась.
Завтракаем: яичница, жареное сало, блины. Василь вынимает из карманов кожуха две бутылки водки. Пьем по очереди — стакан один. Вдруг дядя Андрей кивает в мою сторону и, показавши ладонью на Касю, говорит:
— А это, к примеру, нареченный ее?
Дивчина краснеет, опускает глаза. Братья смеются.
— Нет, гость это наш, — говорит Василь.
Стрый размышляет над Василевыми словами и заключает:
— Гость, гость… Вечером, может, и гость, а наутро, к примеру, швагер. Га?
Братья смеются. Я тоже смеюсь, пытаясь скрыть смущение.
— А почему, к примеру, замуж не идешь? — спрашивает Андрей у Каси. — Глянь, выросла как. Сгоришь, девка! Кровь тебя сожжет!
— А чего ей по чужим идти беды искать? — встревает Василь. — В доме хлеба и работы на всех хватает. Мы ее не неволим. Сваты приезжали не раз — отказывала.
Затем дядя Андрей собирается уходить. Нужно ему отвезти товар в местечко неподалеку, где купец издавна принимает от него контрабанду. Не все время этим промышляет, только по случаю. Кася выходит вместе с дядей.
Вечером дядя Андрей с Касей снова приходят в сарай. Дивчина приносит корзину с едой, а у дяди на плечах большой мешок. Залазит с ним на сеновал.
Долго ужинаем. Выпиваем две бутылки самогона, принесенного Андреем. Затем братья и Андрей подсчитывают стоимость принесенного нами товара. Длится это долго. Наконец, подсчет окончен. Андрей вынимает из мешка восемьдесят пять лисьих шкурок и отдает Василю. Затем вручает ему несколько десятков золотых монет. И говорит:
— У нас, на такой пример, все по-божески. Мы ж кровные. И вы заработаете, и мне накапает. Проживем как-нибудь! Только б здоровье.
Собираемся в дорогу. Братья пакуют шкурки в две носки, их берут Василь и Игнатий. Я протестую. Говорю, что товар все нести должны, кроме Каси.
— Тут и двоим нести нечего! — отвечает Василь.
Потом выходим из сарая. Стрый прощается со всеми по очереди и советует Касе:
— Ты бы, девка, не ходила за границу, а еще, на такой пример, в штанах! Не по-божески то!
— Зато удобно! — говорит весело Симон.
Отправляемся в обратный путь.
Назавтра подошел ко мне Василь и спросил:
— Чего за дорогу хочешь — две шкурки или двадцать пять рублей?
— Ничего не хочу. Пусть вам остается… за мое содержание.
Василь запротестовал энергично, и мне пришлось взять двадцать пять рублей.
Перед праздниками успели еще раз сходить за границу. Кася на этот раз осталась дома. Может, застыдили ее слова стрыя Андрея. А может, решила сестрам помочь — много тогда работы было по хозяйству.
Вернулись счастливо из-за границы, и я снова получил от Василя двадцать пять рублей. Назавтра Матей, Ганна и Василь поехали в местечко на последнюю предпраздничную ярмарку. Я дал Василю список вещей, которые для меня купить нужно, и письмо к Лорду. Когда они выехали, я принялся помогать с работой Симону и Игнатию. Они отпиливали толстые чурбаки, я рубил их. Потом побежал на черную половину хаты и навязался помогать Насте, ткавшей на кроснах большое узорчатое рядно. Я больше мешал ей, чем помогал, и получил за то кулаком в бок. Затем приладился к Касе, пекшей драники. Некоторое время мы работали вместе на удивление согласно. Она пекла и кидала драники в большую мису, а я их подъедал горяченькими. Но когда Кася заметила, что в миске драников не прибывает, согласию пришел конец. Пришлось отступить от мисы под угрозой здоровенной деревянной ложки, которой Кася наливала тесто на сковородку. Тогда подкатился я к Магде, которая, сверкая мускулистыми руками среди облаков пара, стирала белье в тазу. Пользуясь теми облаками как дымовой завесой, хотел я попробовать, твердые ли те мускулы. Проба чуть не окончилась для меня фатально. Магда как хряснет по спине крепко скрученным жгутом белья! Пришлось мне ретироваться поскорее, пока доказательство силы не стало чрезмерным. В конце концов, подкатил я к Алене, шуровавшей на чистой половине дома стол, лавки и пол песком с горячей водой. Пару раз учинил ей столкновения, когда она убирала тряпкой воду с пола. На третий раз пришлось мне уносить ноги. Она замахнулась на меня целым тазом воды, и если бы не увернулся, вымок бы целиком. Пришлось возвращаться к Симону с Игнатием, напилившим уже целую гору дров. Взял тогда топор в руки и принялся за работу.
Я теперь у Доврильчуков чувствовал себя членом семьи. Подружился и с хлопцами, и с девчатами, они меня вовсе теперь не стеснялись. Вместе работаем, вместе едим, вместе свободное время проводим. Старый Матей любит рассказывать мне разные истории из своей жизни, очень бурной в молодости. Интересно рассказывает, живо, люблю его слушать. Он курит трубку, я курю папиросы, и часто много часов проводим вместе.
На третий день после первого возвращения из-за границы лег я вечером спать. Для меня на ночь клали на две составленные вместе лавки большой сенник. Под голову клали огромную подушку, накрывался я ватным одеялом, верх которого был сшит из разноцветных лоскутов. Дивчины спят в двух кроватях за перегородкой, а хлопцы — на больших полатях за печью. Кровать хозяина с хозяйкой — на другом конце избы, за перегородкой, отгораживающей что-то вроде маленькой комнатки.
В тот вечер долго мне не спалось. Брал с подоконника сигареты, курил. Думал про всякое. Из-за печи раздавался могучий храп братьев. Сперва мешал мне спать, но потом я привык… Так два часа уже минуло, а я все уснуть не мог. Встал с постели своей и пошел в угол, где на низком табурете стояла большая кадка с хлебным квасом. Напился, вернулся к постели. Спать не хотелось вовсе. Охотней бы погулять пошел или с товаром за границу.