Читать интересную книгу Линия фронта - Юрий Авдеенко

Женщины были еще на работе. И Степке пришлось самому таскать дранку в дом. Витька Красинин рвался помочь, но вязанки с дранкой оказались ему не по силам.

Степка складывал дранку в доме на половине Ковальских, там комнаты сохранились лучше, да и подальше от улицы.

Однако вечером, когда пришли с работы мать и Нюра, все крепко задумались. Гадай не гадай, а оставлять в пустом доме дранку — дефицитный в разрушенном городе материал — рискованно. Особенно потому, что такой ненадежный сосед — старик Красинин — видел, как завезли дранку.

— Всю, возможно, и не заберет, — сказала Нюра, — но ополовинить может.

— Давайте сторожить, — не подумав, предложила мать.

— Кто будет сторожем? — спросила Нюра. — Степан мал. А нам завтра работать. И потом я страсть как темноты боюсь. Нет. Нужно искать другой выход.

И она нашла.

Пока Нина Андреевна на примусе готовила ужин, Степка с Нюрой отправились в гости к старику Красинину. Было уже темно. И звезды поджидали луну. И ветер дул с моря теплый и соленый. Он не пахнул больше гарью и порохом, потому, что последний раз Туапсе бомбили около двух месяцев назад.

Калитка старика Красинина не была на запоре. Но, чтобы ее не трепал ветер и во двор не проникли бездомные собаки, на столбе висел круг из толстой проволоки. Он и придерживал калитку.

Если Красинин и удивился позднему визиту соседей, то все равно виду не подал. Без приветливости, но и без хмурости он как-то обыкновенно сказал:

— Проходите, пожалуйста.

Пропустил в коридор и закрыл входную дверь на задвижку. В коридоре стоял запах кислой капусты и керосина. Степан и Нюра не двигались, потому что было темно. Старик обошел гостей, задев Степана боком, открыл дверь в комнату.

Сноха сидела у стола, где горела керосиновая лампа, штопала какую-то вещь. Витька, обложенный игрушками, улыбался, поманил Степана рукой.

Степан присел к нему на кровать. Нюру старик усадил на табурет.

— Дедушка, — вежливо сказала Нюра, — я пришла к вам по делу.

— Понятно… — протянул Красинин. — Без дела по ночам ныне не ходят. Давча — другое понимание. Давча, до войны значит, молодежь от ночных прогулок удовольствие имела.

— Конечно. Вам виднее, — Нюра была очень вежливой, — вы же тоже…

— Я тоже… Я, бывалочи, по твоим летам, более четырех часов в сутки и не спал.

— Так мало?

— Точно говорю… Ну вот… Официантом я у хозяина работал. Ресторан наш «Чародей» в четыре часа пополудни, то бишь в шестнадцать ноль-ноль, открывался. Понимаешь?

— Понимаю, — кивнула Нюра.

— Ну вот… Пока выручку сдашь. То да се… В пять часов до постели добираешься. А в девять уже на ногах. Какой дальше сон!

— Тяжелая работа, — на всякий случай вздохнула Нюра.

— А-а… — поморщился Красинин. — Что ваше поколение понимает в тяжелой работе? Вот она, — он показал пальцем на сноху, — носки штопает. А я носки не только не штопал, но и не стирал. Куплю дюжину, запачкались — выбрасываю…

— Да разве ж это по-хозяйски? — не выдержала Нюра.

— Сорочек имел две дюжины…

— И тоже выкидывали? — испугалась Нюра.

— Нет, — покачал головой Красинин. — Сдавал прачке. Но у меня каждый день свежие рубашки. Галстук-кисочка. А чаевые! Да ты знаешь, сколько у меня в революцию денег пропало. Тыщи!

— Обокрали? — участливо предположила Нюра.

— Меня? Да я сам, дочка, кого хошь раздену. В бумажки деньги превратились. В простые, ненужные бумажки, даже для сортира негодные. Не веришь?.. Витька!

Витька шмыгнул под кровать. И через несколько секунд вылез оттуда со старым, затасканным баулом.

Красинин щелкнул замочком, баул раскрылся. Степан не стерпел, поспешил к столу.

— Вот смотри! — Красинин перевернул баул, и на стол посыпались зеленые, желто-розовые, просто желтые прямоугольные бумажки. Да, конечно, это были деньги. Хорошо сохранившиеся деньги разных достоинств. Они лежали на столе, красивые и пестрые, словно листья, тронутые осенью.

— Екатерина Великая. — Старик указал на сторублевую кредитку, где была изображена холеная женщина в длинном тяжелом платье, с короной на уложенных волосах.

— А что это у нее в руке? — спросила Нюра.

— Скипетр, — ответил старик.

— Это же за сколько лет нажито! — пожалела Нюра.

Красинин махнул рукой:

— Для того тебе показал, чтобы ты не брехала о том, чего не знаешь. В том разе и про шибко тяжелую жизнь…

Поплевав на пальцы, Красинин бережно стал складывать деньги в пачки, сортируя по достоинствам, и продолжал это делать на протяжении всего остального разговора с Нюрой.

— Я к вам с какой просьбой? Мне дранку привезли. Хотим крышу крыть. Не взялись бы вы, дедушка, за эту работу? Говорили, вы на все руки мастер.

— Правильно. Только, говоришь, ты дранку привезла? Как понять? С Мартынюками жить собираешься? Или на квартиру поляков метишь?

— На квартиру поляков.

— Из села, значит?

— Из Георгиевского.

— Губа не дура. Толковая ты девка. Может, мы с тобой и договоримся.

— Хорошо бы.

— Сколько дранки?

— Тридцать сотен.

— Не хватить может.

— Постараться надо.

— Старайся не старайся. Дом — махина.

— Много еще дранки нужно?

— Да хотя бы сотен пять.

— Достану.

— Ну и хорошо. А стропила у вас есть?

— Какие стропила?

— Обыкновенные. На которых крыша держится.

— Мы не знали.

— Так… А рейки есть?

— Нет.

— Умники! На что же я буду дранку класть? На белый свет? А гвозди есть?

— Есть немного, — вступил в разговор Степка.

— Из гнилых досок надергал. Они, милый, дранку попортят. Нужны специальные драночные гвозди.

— Много? — упавшим голосом спросила Нюра.

— Много ли, мало. А каждую дранку в двух местах закрепить нужно. Так… Проволока есть?

— Какая?

— Нет, вот вы, соседи, точно из присказки… «Тетушка Варвара, меня матушка послала: дай сковороды да сковородничка, муки да подмазочки; вода в печи, хочет блины печи».

Нюра покачала головой:

— Не нравятся мне ваши прибаутки. Дранка у нас есть. И разговор требую серьезный.

— Ну если требуешь, тогда другой колер… Стропила у меня припасены. На рейки доски пустим. Маленько я имею, и Степан, вижу, таскает. Обойдемся. Гвозди постарайся достать. Сколько сможешь. Не хватит, будем из проволоки рубить. За это, конечно, особая предстоит плата. Да и качество не то…

— Понимаю…

— Человек я старый… Поднять вам крышу, — значит, свое здоровье ущемлять придется. Поэтому за одни бумажки работать не буду. Но так как вы соседи, возьму дешево. Положишь мне литр подсолнечного масла, килограмм сахара, два килограмма крупы, какой придется, но лучше гречки, консервов на твое усмотрение три банки, два куска мыла… И тыщу рублей денег.

— Тысячу рублей дадим, — ответила Нюра. — И литр подсолнечного масла. Сахару не будет, а только полкило мармелада яблочного. Консервов никаких. Но мыла жидкого.

— Черного? — спросила молчавшая до этого сноха.

— Черного… Мыла жидкого могу два литра. Крупы… Крупы могу три пачки перлового концентрата. По двести граммов в пачке. Но с солью и с маслом. Вот и все…

— Маловато, — сказал Красинин. — Стропила — это тяжесть. Ее на какую высоту поднять надо. Да еще поставить. Консервов мясных или рыбных следует.

— Не будет. — Нюра говорила деловито, как за стойкой буфета. — Горчицы пачку могу добавить и гвоздики.

— Зачем они?

— В хозяйстве пригодится.

Старик Красинин ничего не ответил. И молчал долго, складывая деньги в баул. Нюра терпеливо ждала. Сноха не поднимала глаз от штопки. Наконец, когда старик спрятал все деньги и защелкнул замок баула, Нюра не выдержала:

— Магарыч будет. Бутылка водки.

Может, она поспешила. Может, и нет. Только Красинин сказал:

— По рукам. Согласен.

— Дедушка, дранка у нас в доме лежит… Без присмотра. Не ровен час… Люди разные.

— Не беспокойтесь. Коли договорились, присмотрю.

— А стакан подсолнечного масла сейчас получить нельзя? — спросила сноха, пугливо взглянув на Красинина.

— Можно, — помявшись, ответила Нюра.

Сноха накинула шаль и пошла вслед за Степаном и Нюрой.

На улице по-прежнему было темно. Но звезды светили ярко. И ветер был вскормлен весной. Травой, почками. И кузнечики трещали далеко и близко. Высоко — на горе и внизу — у моря. Мир от этого треска, от этих запахов казался особенно большим, таинственным, необъятным.

3

Старик Красинин никогда Степке не нравился. Не мог мальчишка испытывать теплого чувства к скупому человеку, который недолюбливал его и запрещал дружить с ним своему внуку, Степке не нравился взгляд Красинина, его улыбка, манера разговаривать — поучительная, с ехидцей. Однако нужно быть справедливым: Красинин оказался человеком слова и дела.